рукой Сейи все с оглядкой ходили, будь то хоть рабы, хоть иные домочад-
цы, хоть сыновья сейины.
А девки!.. Разве было такое в прежние времена, чтобы дочери воинов
самому что ни на есть никчемному мужичонке на всем селе в портки загля-
дывали, мудями его мелкотравчатыми любовались!
Когда дедушка Рагнарис такой, как я был, и в доме у батюшки своего
жил, ни минуты он без дела не сидел, не то что мы с Гизульфом. И чистота
везде была. В свинарнике так чисто было, что хоть ночевать там ложись.
И хозяйственным был он, дедушка Рагнарис еще с детских лет. Все в дом
нес, за своих же горой стоял.
И не было такого, чтобы у здоровых детей в голодные годы хлеб отнима-
ли и полоумным отдавали, чтобы те тоже не померли. Калек и больных в ка-
пище относили, как было заведено. И оттого много здоровых детей жило и
все здоровей они становились. На них и опора была в семье.
Конечно, и раньше такое случалось, что уроды нарождались, говорил де-
душка. У отца дедушки Рагнариса, его тоже Рагнарис звали, тоже иногда
уроды рождались. Но отец дедушки Рагнариса как выяснял, что ребенок урод
или недоумок, так сразу в капище его относил. И семье польза, и боги до-
вольны были. Да и в селе от того были ему почет и уважение.
Когда наш дедушка Рагнарис младше меня был, он часто сидел задумав-
шись, с открытым ртом. Дедушка о величии грезил, только отец его того не
понимал. Отец дедушки Рагнариса решил было, что наш дедушка Рагнарис то-
же полоумный, как и старший братец его (того годом раньше богам отдали)
и в капище его свел, хоть и любил сына своего младшего. Слезами заливал-
ся, но свел.
Жрец же в капище, с дедушкой Рагнарисом поговорив и осмотрев его пе-
ред богами, сказал - нет, не полоумный он, а о величии грезит. И обрадо-
вался отец Рагнариса и отвел его домой, ликуя.
Дедушка Рагнарис говорит, что уже тогда предназначение свое понял:
основать новое село и старейшиной там быть, благочиние древнее блюсти.
Дедушка Рагнарис любит рассказывать о том, как в то капище шел. Бест-
репетно шел, отважно и в то же время степенно, хоть и юн был летами.
В доме отца дедушки нашего строгость была и благочиние. Разве бывало
такое, чтобы вперед отца кто-нибудь есть начинал, когда за трапезу сади-
лись? А вот Гизульф недавно... (Тут дедушка о Гизульфе вспомнил и подза-
тыльник ему отвесил.)
А работали как! Посмотрит человек на соху - и соха будто сама землю
рыхлить начинает. Только глянет на точильный камень - глядь, а нож уже и
наточен. А нынче!.. Агигульф уже в который раз хлев чинит. Недавно нож
наточил - так этим ножом даже Галесвинта, несмотря на всю свою глупость,
бы не порезалась.
Да что там Галесвинта! Сванхильда - и та бы не порезалась.
Все мельчает, все портится. Зерно урождается с изъяном, земля раньше
черная была, а стала серая, да и вообще все серое стало, потому что мир
стареет. Скоро наступит зима, которой три года стоять, а там уж и до
последней битвы недолго, сгинут все в одном огне.
И не так сгинет, как ваш годья Винитар голову вам морочит, что прие-
дет, мол, ваш Бог Единый на громовой телеге и вас, таких хороших, к себе
заберет. Все это он врет. Жаль, хороший был воин Винитар, покуда дурь на
него не нашла. Да что поделаешь, если все портится, все стареет и к
упадку склоняется.
Ему-то, дедушке Рагнарису, что - он пожил и настоящей жизни отведал.
А вот нас, дураков, ему жалко.
В бурге последний раз бывал, так смотреть там на все тошно. Лоботрясы
повсюду ходят. Озоруют - и то скучно.
Да и пиво ощутимо испортилось. Раньше-то оно душу веселило, а теперь
желудок гнетет. (При этих словах дедушка в сторону Ильдихо кулаком гро-
зил.)
Все безобразия оттого, что богов люди забывать стали, от отческого
богопочитания отступились. Жертв кровавых не приносят, соберутся в своем
храме, ноют, как баба по битому кувшину и жидкую слезу точат: ах, бедный
скамар, к кресту его прибили.
Того-то скамара, князя-то Чуму, своими руками на скамаровом поле ра-
зорвали, и никто ни слезинки не уронил. А все почему? Потому что пра-
вильно поступили. Эта вера новая - она похуже всякой чумы будет.
И на кого богов отеческих променяли? И каких богов! Странника Вотана,
Доннара-молотобойца, Бальдра, светлого господина забыли, а бродяге пок-
лоняются. Кто он такой, бродяга этот? Нешто дал бы доблестный воин себя,
как лягушку, распластать?
Прав был старый Ариарих, отец Алариха. Ежели прослышит, что какой во-
ин дурью начинает маяться и кресту поклоняться, так сразу на поединок
того воина вызывал и убивал. Иной воин отказывался против вождя оружие
поднимать, так тех Ариарих без поединка убивал.
И так убил многих.
Одежду меховую шить - и то разучились. Раньше грела, а теперь холод-
но.
ГУСЛИ
Как-то раз дедушка Рагнарис послал дядю Агигульфа в бург за новыми
серпами, дав для обмена овцу. Знал бы, что из этого выйдет, - ни за что
бы дядю Агигульфа не послал. Но тут уж волков бояться - в лес не ходить.
Коли имеешь дело с дядей Агигульфом, нужно быть готовым ко всему.
Дядя Агигульф с собой еще мешок ячменя взял и коня своего. Сказал,
что перековать бы коня не мешало.
С тем отправился в бург.
Вернулся на следующий день. Серпы привез, коня привел, за плечами в
мешке гостинец привез. А какой гостинец - не говорил. Сказал, сперва
отобедать нужно, на голодный желудок гостинец этот, мол, правильно не
понять.
Когда коня в стойло повел, дедушка Рагнарис и увидел по следам, что
подкова одна с выщербиной, старая. Спросил удивленно, почему коня не пе-
рековал. Неужто весь мешок ячменя на тот гостинец неведомый ушел? Да на
что они сдались, такие гостинцы!
Дядя же Агигульф ответил, кузнец про те подковы говорил, будто очень
хорошие те подковы. До Данубия добраться и назад вернуться можно и все
им сносу не будет.
Бросили они о подковах спорить, и трапезничать мы сели. После трапе-
зы, как насытились, подступили мы все к дяде Агигульфу, чтобы гостинец
свой он нам показал.
Дядя Агигульф, торжествуя, из мешка гусли вынул. Вернее, сперва-то мы
подумали, что это какой-то особенный лук, чтобы стрелять всем вместе. Но
дядя Агигульф объяснил нам, что гусли это. Помогают они сказителю песни
о героях рассказывать. Мы с Гизульфом не очень поняли, как это гусли по-
могают рассказывать. Они деревянные и слов не знают.
Дедушка Рагнарис заворчал, зачем это дяде Агигульфу песни о героях
понадобились. Но дядя Агигульф на это заявил, что давно уже дар скази-
тельный в себе ощущает. Как в битве мечом размахнется, как опустит меч
на голову вражескую, как услышит хруст костей и лязг металла - так стро-
ки сами собой на ум приходят.
Случилось же в бурге вот что. Приехал дядя Агигульф и зашел дружину
проведать. Первым делом повстречал одного дружинника по имени Гибамунд.
Сидел тот, изрядно уже пивом накачавшись, и скамар какой-то перед ним
сидел, на коленях вот эти самые гусли держал. И песню громкую пел, за
струны дергая.
Гибамунд же подсказывал скамару, какие слова говорить. Пели про бит-
ву, и выходило так, что этот Гибамунд самый главный герой в той битве
был. Подскажет Гибамунд еще какую-нибудь подробность той битвы, а скамар
тут же ладными стихами излагает. И за струны дергает беспрерывно, так
что гром стоит, как если бы волны о скалу разбивались, разбитое судно
проволакивая.
Сел рядом дядя Агигульф. Заслушался. завидно ему стало.
У скамара рожа красно-сизая, глаза вверх завел, знай себе струны дер-
гает да поет осипшим голосом, когда пиво не лакает.
У Гибамунда слезы аж подступают, так прекрасны песни те. Дядя Аги-
гульф пива с Гибамундом и скамаром выпил и тоже слезу сглотнул. И
впрямь, прекрасные песни. И захотелось дяде Агигульфу, чтобы и о нем та-
кие песни сложили.
Учтивейше попросил дядя Агигульф Гибамунда, чтобы тот скамара того
дивно-песенного ему продал. Гибамунд не менее учтиво отвечал дяде Аги-
гульфу, что вроде бы, свободный тот скамар. Хотя, ежели дяде Агигульфу
не лень, может в рабство скамара того обратить.
Однако дяде Агигульфу лень было.
Скамар же вдруг предложил дяде Агигульфу свои гусли. Мол, для такого
статного воина, для такого знатного господина ничего не жаль отдать.
Точнее, сменять. А еще точнее, на мешок ячменя сменять, вон на тот, ка-
кой знатный господин из деревни своей притащил.
Тут подумал дядя Агигульф о том, что скамар-то ему, пожалуй, и не к
чему. Дар свой поэтический в себе ощутил. И раньше-то строки на ум при-
ходили, битвы да героев воспевающие, а при виде дивных гуслей и вовсе
потоком полились.
И играть на этих гуслях много ума не надо. Ежели скамар за струны
дергать научился, то уж дядя Агигульф сделает это куда лучше, рука-то у
него не в пример сильнее скамаровой.
Попросил только у того скамара, чтобы секрет какой-нибудь показал.
Скамар охотно показал, как из струн непотребный визг извлекать, чем в
восторг привел и Гибамунда, и дядю Агигульфа. И еще больше захотелось
дяде Агигульфу эти гусли иметь.
И согласился он отдать мешок ячменя за гусли.
Сменялись.
Скамар уже напропалую льстил дяде Агигульфу, военного вождя ему пред-
рекая - при таком-то уме, при таком-то даре! Сразу видно, что любимец
богов.
И стал вдруг дяде Агигульфу скамар противен. И Гибамунду стал он про-
тивен. Вдвоем пинками его прогнали. Ячмень же не дали, потому что вдруг
открылось им, что украл эти гусли скамар.
Гибамунд даже припомнил, что свояк у него в дальнем селе есть, так у
свояка сосед был, а у соседа того, вроде бы, как-то видел Гибамунд такие
же точно гусли. И надо бы еще выяснить, не те ли это самые, чтобы зря не
позориться.
Жаль будет соседу свояка гусли отдавать, если признает, а за них уж
ячменем заплачено. А так не жалко.
И рассудив таким образом, обратили они ячмень в пиво и стали вдвоем
песни слагать. И так у них складно получалось без всякого скамара, такие
красоты на ум приходили и сами собою в слова ложились...
Потом Гибамунд пение оборвал и сказал, что, кажется, расстроены гус-
ли. Спросил дядю Агигульфа, умеет ли он их настраивать. Дядя Агигульф
сказал, что не умеет. Гибамунд тоже не умел. Предложил к дружине пойти.
Мол, две головы хорошо, а много лучше.
И многие стали гуслями наслаждаться. Пиво полилось рекой. Дружинника
не осталось в бурге, кто не попытался бы сыграть на гуслях свою песнь, и
состязались - кто сильнее дернет.
После собаку словили и стали ее за хвост тянуть. Потянут - собака
взвизгнет. Потом по гуслям проведут особым секретным образом, как скамар
показывал, - гусли взвизгнут. Так и потешались, кто громче визжит.
Потом собака укусила дружинника и была отпущена.
Решено было, что негоже такую диковину от вождя таить. К Теодобаду
понесли, громко песни распевая, а впереди дядя Агигульф шел и что было
мочи за струны тянул - старался ради вождя. Рядом Гибамунд вытанцовывал.
За ними собака бежала.
Спал Теодобад, когда ввалились к нему дружинники. Разбудили его. Сел
вождь на лавке. Пива ему поднесли. Гусли предъявили. Теодобад пива хоро-
шо испил и предложил струны ногтем ковырнуть. Мол, видел раз знаменитого
слепого певца, так тот ногтем вот эдак подковыривал, чудные звуки извле-
кая. И велел гусли подать.
Стал гусли ногтями эдак подковыривать. Что-то у вождя военного полу-
чилось. Но после палец поранил и недоволен остался.
Попробовал ножнами от кинжала водить - тоже интересно получается.
Ножны у Теодобада особенные, аланской работы, с выпуклым рисунком.
Нарисованы там звери невиданные - рогатые и злые кони, звери-пардусы - и
все между собою бьются предивно.
Под ножны Теодобад стал песнь слагать. Всех Теодобад превзошел - са-
мую длинную песнь спел. И громче всех пел. Никто с Теодобадом в том
сравниться не мог. И в который уже раз ясно всем стало - недаром Теодо-
бада вождем избрали.
