Алафрида, Халлас и бабка Мавафрея.
Их годья каждый год в храме поминает, и я запомнил их имена, потому
что годья велит нам молиться за них. Умерли еще другие, но те были языч-
ники и не веровали в Бога Единого, поэтому годья их не поминает.
Род Сейи вымер весь до последнего человека: жена его, Аутильда, сыны
- Вутерих, Авив, Фредегаст и Арбогаст, дети Вутериха и дети Фредегаста.
И жены их умерли. Из рабов только один остался, но и тот скоро умер,
правда, не от чумы, от другой хвори.
Дом Сейи спалили. И дома сыновей его, Вутериха и Авива спалили, а
Фредегаст и Арбогаст с отцом своим жили.
Дома сыновей Сейи рядом с большим отцовским домом стояли, потому у
нас посреди села теперь большая проплешина. Там трава сейчас поднялась.
"Сейино пепелище" мы это место называем. Но в отличие от скамарова поля,
это место плохим не считается, потому что Сейя добрый был хозяин и в се-
ле его уважали.
Имена сейиной родни годья Винитар не поминает, потому что они все
язычники; но я помню их, потому что о них дедушка Рагнарис говорит со
своими богами.
По селу еще несколько таких пустых мест есть, где раньше дома стояли.
После чумы там никто селиться не стал. И не из страха, а просто потому,
что некому там дома ставить.
Дедушка говорит, если бы не чума, наше село могло бы сравняться с тем
селом, откуда Хродомер и дедушка Рагнарис родом. Да что с тем селом! С
бургом могло бы сравняться.
Из-за чумы у нас в селе не осталось наших с Гизульфом сверстников, с
кем мы могли бы дружбу водить.
Дедушка Рагнарис говорит, что в нашей семье так мало потерь было по-
тому, что семя рагнарисово крепче других. Оттого и дети у нас почти все
выжили. А у других дети умерли.
Еще дедушка говорит, что нам с Гизульфом нужно семя это крепкое сеять
как можно шире, чтобы род наш укрепился. Да только все без толку, коли
мир к закату клонится. А дядя Агигульф - он лишь врагов укрепляет. Де-
душка Рагнарис видит в том скудоумие дяди Агигульфа.
Дедушка ворчит: вот обступят, мол, нас племена злобные и враждебные,
дяди Агигульфа глупой лихостью умножившиеся без меры и семенем рагнари-
совым укрепленные. Вот тогда взвоете! Ибо рагнарисово семя крепко в зем-
лю въедается, его так просто не выполоть.
Я люблю, когда дедушка Рагнарис про крепость семени заговаривает.
Когда дедушка про это речь заводит, он лучшие куски нам с Гизульфом
подкладывать начинает, чтобы мы скорее росли и надежды его оправдывали.
Дядя Агигульф тогда перестает быть любимцем дедушки.
Гизульф сердится, потому что плодить детей придется ему, Гизульфу, а
лучшие куски дед чаще подкладывает мне. Ибо я становлюсь любимцем дедуш-
ки, когда дядя Агигульф в немилость впадает.
После чумы для молодых воинов достойных невест в селе не сыскать.
Только и остались - если достойных искать - Сванхильда с Галесвинтой.
Для них мужа в нашем селе нет: либо недостоин молодой воин породниться с
родом Рагнариса, а кто достоин - тот и без того наш близкий родич. Так
дедушка говорит.
Есть невесты в соседнем селе, откуда дедушку Рагнариса изгнали за
удаль молодецкую, так не оттуда же жен брать! Так дедушка Рагнарис гово-
рит. И Хродомер с ним согласен. Хродомера еще прежде дедушки из того се-
ла за удаль молодецкую изгнали.
Вот и приходится жен вдалеке искать. Дядя Агигульф недаром о прекрас-
ных вандалках да гепидках все грезит. Это нам отец объяснил.
Я думаю, нашу семью чума еще потому обошла (если с другими семьями
сравнить), что дедушка Рагнарис и отец мой Тарасмунд над воротами мечи
повесили, чтобы князь Чума войти не мог. Мы много на дворе были, потому
что в доме постоянно курили. Мне можжевеловый запах до сих пор о чуме
напоминает, хотя я тогда и мал был. Годья Винитар можжевельник в храме
жжет для хорошего запаха. И для напоминания о чуме - тоже, я думаю. Я
всегда в храме о чуме вспоминаю. Годья Винитар говорит - это хорошо.
Дядя Агигульф говорит, что иной раз в походе как бросит кто можжеве-
ловую ветку в костер - сразу чума на ум приходит.
ПЛАЧ ДЕДУШКИ РАГНАРИСА ПО БЫЛОМУ
После того, как дядя Агигульф нас с Гизульфом пугал сперва в кузнице,
а после во дворе, когда оборотнем прикидывался, да еще после того, как
Ильдихо покражу меда обнаружила и крик на весь дом подняла, дедушка Раг-
нарис в печаль впал и о былом вспоминать громко начал.
Дедушка Рагнарис всегда о былом вспоминает, когда дядя Агигульф
что-нибудь вытворит или когда вообще что-нибудь не по нему.
Дедушка сперва долго ярится. Тут уж ему на глаза лучше не попадаться.
Все равно что с рассерженным медведем в одном логове оказаться. Только
Ильдихо к дедушке смело приближается, его обхаживает и на всех шипит.
После дедушка успокаивается, пива себе требует, нас с Гизульфом зо-
вет. "Желаю будущим своего рода любоваться", - говорит дедушка.
Дедушка сажает меня на левое колено, на правое кружку с пивом ставит,
а Гизульф рядом с кружкой на лавке мостится. Это тоже почетное место.
Гизульф тяжелый, его дедушка на колени не берет
Оттого дедушка Рагнарис на почетное место возле себя Гизульфа сажает,
что в воспоминаниях дедушкиных дядя Агигульф редко когда любимцем быва-
ет.
Когда дедушка долго вспоминает, у него по усам слезы начинают ка-
титься.
Раньше, говорит дедушка Рагнарис, все лучше было, не в пример тепе-
решнему. И деревья раньше выше были, сейчас как-то сгорбились. И скот
крупнее урождался, сейчас измельчал. И небо голубее было, сейчас выгоре-
ло.
Прежде люди чинно жили и воины вели себя подобающе, а таких шутов,
как этот дядя Агигульф, и вовсе не водилось. Виданое ли это дело, чтобы
воин у себя на дворе гавкал и землю руками кидал, аки пес шелудивый?
Сел готских на земле прежде было куда больше, чем теперь. Оттого и
другие племена не так заметны были. На холмах рощи густые шумели. Дубов
было куда больше, чем теперь. И почти все дубы священными были. В лесах
вутьи дикие рыскали, лишь изредка в села в человечьем обличии заходя.
Люди были друг с другом рачительны, с богами же щедры, к врагам своим
свирепы. Богам в жертву не куриц ощипанных (как нынче Хродомер перед се-
вом принес) - кровь людскую приносили, рабов, а то и свободных во славу
Вотана и Доннара убивали. Оттого и благодать от богов отческих широким
потоком на села готские изливалась.
Сам Вотан, радуясь, меж селами ходил и часто видели его в шляпе
странника и с посохом.
И вожди прежде не в пример нынешним умудренные были. Никогда такого
не затевали, как в прошлом году, чтобы перед самой посевной в поход ид-
ти. Из походов всегда пригоняли: если рабов - так не перечесть, если ло-
шадей - так табун, если дорогих украшений с каменьями - так десятки те-
лег. Не то что теперь: сорвет с какой-нибудь замарашки колечко медное и
выхваляется - вот, мол, какую богатую добычу взял!
Да и воины были куда лучше. Все оттого, что настоящее посвящение в
мужской избе принимали, кровавое. Не то что теперь - пойдет в мужскую
избу, блоху там на себе словит, старейшинам и жрецу предъявит, будто
подвиг ратный совершил, - вот тебе и все посвящение.
Благолепие кругом царило. Вутьи из священной ярости не выходили, лю-
дей зубами рвали. Пленных либо убивали, либо в жертву богам приносили,
соплями над ними не мотали, как кое-кто ныне.
Девиц опозоренных конями разметывали, а не замуж их совали всем под-
ряд, чтобы позор скрыть. Боги стояли всегда свежей кровью вымазанные,
сыты и довольны были.
Враги нападали с дивным постоянством, всегда через седмицу после то-
го, как урожай собран. И ждали врага, и радовались врагу, и побеждали
врага, и гнали врага.
Родители для чад своих сил не жалели и пороли ежедневно. Зато и роди-
телям почет был, не то что ныне.
Для старшего в роде посреди двора седалище возводили, так что надзи-
рать он мог над тем, чтобы жизнь в благочинии проходила. И не нужно было
палкой грозить и напоминать, чтобы седалище воздвигли, - все в роду рва-
лись эту работу сделать, ибо почет в том для себя видели.
И наложницы в былые времена свое место знали, не дерзили, намеков
гнусных не делали, а долг свой выполняли, пиво варили, ублажали и прис-
луживали старшему в роду.
Сыновья от отческого богопочитания не отходили, с лукавыми вандалами
дел не имели, дочерей за лукавых вандалов не выдавали и в доме своем
этих лукавых вандалов не привечали и советам их лукавым не следовали.
Да и вандалы в прежние времена иные были. Молчаливые были, неуступчи-
вые да лютые, не то что нынешние, липучие, как лепешка коровья. А у отца
Аларихова, Ариариха, эти вандалы вот где были - в кулаке железном держал
их!
И аланы иные были. Не торговлей пробавлялись, как теперь, - радость
ратной потехи народу нашему несли. Оттого и уважение аланам было, не то,
что ныне.
Стареет мир, к закату ощутимо близится, говорил дедушка Рагнарис.
Что о людях говорить, если даже коровы и козы долг свой в былые вре-
мена знали и несли исправно и молока давали больше, и гуще то молоко бы-
ло.
И не было такого, чтобы тащиться приходилось неизвестно куда, чтобы
радость настоящего единоборства испытать. Вся жизнь в борьбе проходила и
все было чинно и благолепно. Стоило лишь на двор выйти - и бегут уж на
тебя с трех сторон: враг, да вутья, да зверь лютый, только успевай пово-
рачиваться.
Да и вожди народ свой почитали. Ариарих, отец Алариха, с охоты вер-
нется, а после по селам ездит и со всеми добычей делится. Да и охота бы-
ла дивной, столько дичи брал Ариарих, что на пять сел хватало.
Да что Ариарих! Еще сын его, Аларих, сколько раз в этом доме трапезу
с нами делил.
Вожди по отцовским заветам жили и на тех воинов опирались, что по се-
лам хлеб выращивали, дружину же малую при себе держали. Не то что те-
перь, когда засела в бурге при Теодобаде орава проглотов и только и зна-
ет что орать: давай, давай! А Теодобад и рад стараться. Только тявкнет
какой-нибудь щенок из последних дружинников теодобадовых, что на самом
краю стола сидит во время пира: мол, штаны у него прохудились, пора бы,
мол, в геройский поход отправиться, - так Теодобад и рад стараться, уже
несется какой-нибудь герульский курятник разорять. И вечно посреди сева
норовит отправиться, либо в разгар жатвы.
Воины бобылями не сидели, всяк род свой продолжить стремился. Не то
что нынешние (это он в Валамира метит): пивом до самых глаз нальются и
забот о продолжении рода своего не ведают; муди и те у кабана оторвали -
своих, что ли, нет?
Да и что за воины нынче? Коня им подавай, пешими сражаться не хотят;
на коня попону постели, конским потом брезгуют.
Раньше в бой пешими да нагими ходили, зато копье было исправное да
меч острый. И из боя не тряпки да побрякушки приносили, а оружие, ибо
враг был столь же наг и суров.
Вон Хродомер все сетует, что при молодом Аларихе у него гепиды уздеч-
ку вандальской работы стащили. А и правильно стащили; блага, видать,
Хродомеру желали: негоже чужой работы сбрую брать.
Что с Хродомера взять, если на поводу идет у молодых. И почитания
Хродомеру от молодых потому и нет. Когда во время пахоты (это когда Тео-
добад по глупости поход не ко сроку затеял и Тарасмунда сманил) делал
Хродомер Агигульфу замечания кротким тоном для поучения, Агигульф на
Хродомера, как пес бешеный огрызался, убить грозился. Разве в иные вре-
мена снес бы такое старейшина от молодого воина?
Он бы, Хродомер, еще с Агигульфом да Валамиром бражничать начал. Или
того лучше, огольцов этих, Атаульфа (то есть, меня) с Гизульфом по бро-
шенным хатам пугать, с него бы, Хродомера, сталось.
Что и говорить, плохо блюдет Хродомер порядки старинные. Оттого и
тяжко так приходится дедушке Рагнарису. В одиночку благолепие не сохра-
нишь, хоть ты тут умри.
Вот был бы Сейя жив. Сейя умел старинное благолепие соблюдать. Под
