пока она не трогает, -- какое это имеет значение? Слушай,
моя голубка; во мне течет испанская и цыганская кровь, а я
верю предчувствиям и скажу тебе кое-что для твоего
успокоения. Как бы часто не протягивала смерть к тебе свои
руку, она не тронет тебя долгие, долгие годы, пока ты со
временем не станешь почти такой же худой, как она! О! У тебя
будут горести, как и у всех нас, может, хуже, чем у
большинства, но ты дитя Счастья, ты выжила, когда все
остальные погибли, и ты победишь и поддержишь других, как
кит поддерживает морских уток. Поэтому дай, как и я, щелчок
смерти, -- и она сделала соответствующий жест, -- и будь
счастлива, пока можешь, а когда будешь несчастна, жди, пока
наступят счастливые дни. А теперь иди за мной и, хотя твой
отец убит, улыбайся, как должно улыбаться в подобный час,
потому что какой мужчина захочет печальную невесту?
Они спустились в зал по широкой дубовой лестнице, где ожидал
их Кристофер. Смущенно взглянув на него, Сайсели увидела,
что под плащем у него была надета кольчуга и меч был
привешен сбоку к поясу; с ним было несколько вооруженных
людей. С минуту он не отрываясь, в смятении смотрел на ее
сверкающую красоту, потом произнес:
-- Не бойся напоминания о войне в час любви. -- И он
дотронулся до своих блестящих доспехов. -- Сайсели, наша
свадьба столь же странная, как и счастливая, и кто-нибудь
может попытаться помешать ей. Теперь пойдем, моя дорогая
леди. -- И, низко поклонившись, он взял ее за руку и повел
из дома; за ними следовала Эмлин, а вокруг, спереди и сзади,
-- слуги с факелами.
Был сильный мороз, и снег хрустел под ногами. На западе, на
сумрачном небе все еще горели последние красные отблески
заката, а над ними, из-за выпуклого края земли, поднималась
огромная луна. В саду, среди кустов и на тополях,
окаймлявших ров, черные дрозды и дрозды-рябинники пели свою
зимнюю вечернюю песню, в то время как вокруг серой башни
соседней церкви все еще вились галки.
Эта картина, которая в ту минуту Сайсели, казалось, и не
заметила, навсегда запечатлелась в ее памяти: холодные
снега, чернильные деревья, тяжелое небо, сверкающий лик
луны, дымный свет факелов, подхваченный и отраженный ее
драгоценностями и кольчугой жениха, крики зимних птиц, лай
собаки вдалеке, чужое крыльцо церкви, приближавшаяся с
каждым шагом, продолговатые могильные камни, скрывавшие
кости сотен людей; в свое время эти люди детьми проходили
мимо них, потом женихами и невестами, и, наконец, тут
пронесли окоченевшие белые тела тех, кто был раньше
мужчинами и женщинами.
Теперь Сайсели и Кристофер оказался в крыле старого храма,
где их, словно мечом, ударило холодом. При дымном свете
факелов было видно, что, несмотря на короткий промежуток
времени, вести об этой удивительной свадьбе распространились
в округе, так как повсюду стояли группами, по крайней мере,
десятка два людей, а некоторые из них сидели на дубовых
скамьях около алтаря.
Все они повернулись и любопытством смотрели, как жених и
невеста прошли к алтарю, где стоял священник в облачении, а
так как зрение у священника было не важное, то за ним стоял
старый дьячок, высоко державший конюшенный фонарь, чтобы тот
мог читать по книге.
Они дошли до резной перегородки и, по знаку священника,
встали на колени. Отчетливым голосом он начал службу;
вскоре, по вторичному знаку, молодая пара поднялась, подошла
к перилам алтаря и снова встала на колени.
Лунный свет, льющийся через западное окно, освещал их обоих,
придавая им сходство с холодными белыми мраморными статуями,
коленопреклоненными на могильной плите рядом с ними.
В течении всего обряда Сайсели, как зачарованная, смотрела
на эти статуи, и ей казалось, что они и Харфлиты, крестоносцы
давно прошедших дней, лежавшие совсем рядом, ласково и
задумчиво следили за ней. Она дала нужные ответы; кольцо,
хотя и слишком узкое, было надето ей на палец (в течении
всей последующей жизни это кольцо времени причиняло ей боль,
но она ни за что не хотела снять его), а потом кто-то
поцеловал ее. Сначала она подумала, что это, должно быть,ее
отец, и затем, вспомнив, чуть не заплакала, но услышала, как
голос Кристофера называет ее женой, и поняла, что она была
обвенчана.
Пока старый дьячок все еще держал фонарь над отцом Роджером,
тот записал что-то в маленькой книге с пергаментным
переплетом, спросив год ее рождения и полное имя; это
показалось ей странным, -- ведь он был на ее крестинах.
Затем е муж, пользуясь алтарем вместо стола, расписался в
книге не очень то быстро, так как он был плохой грамотей, и
она тоже расписалась в последний раз своей девичьей
фамилией; расписался и священник, и по его приказанию
расписалась также и Эмлин Стоукс, умевшая хорошо писать.
Потом, как бы спохватившись, отец Роджер вызвал некоторых
прихожан, и они тоже хотя довольно неохотно, подписались как
свидетели. Пока они это делали он объяснил им, что ввиду
особых обстоятельств лучше, чтобы были свидетельские
показания, и что он собирается послать экземпляры этой
записи разным сановникам и даже самому святому отцу в Рим.
Узнав это, они, казалось, пожалели, что связались с таким
делом, и один за другим исчезли в темноте церковного крыла и
из памяти Сайсели.
Наконец все было кончено. Отец Нектон дул на маленькую
книжку, пока не высохли чернила, потом спрятал ее под
платьем. Старый дьячок, положив в карман полученное от
Кристофера щедрое вознаграждение, осветил молодым путь через
крыло церкви к выходу, затем запер за ними дубовую дверь,
погасил свой фонарь и потащился по снегу к трактиру, чтобы
там поболтать об этой свадьбе и выпить горячего пива.
В сопровождении факелоносцев Сайсели и Кристофер молча шли
рука об руку к Тауэрсу, куда Эмлин, поцеловав невесту, ушла
раньше. Добавив к своим бесчисленным летописям еще одну,
быть может самую странную из всех церемонию, древняя
церковь, оставшаяся позади, погрузилась в такое же
безмолвие, как покойники в своих могилах.
Придя в Тауэрс, новобрачные вместе с Эмлин и отцом Роджером
уселись за превосходнейший ужин, какой только мог быть
приготовлен в столь короткий строк. Это был очень странный
свадебный пир. Несмотря на малое число сотрапезников,
сердечности хватало, так как старый священник произнес
заздравную речь, пересыпанную латинскими словами, которых
они не поняли; и все домашние, собравшиеся послушать его,
выпили за них по кубку вина. Потом прекрасную невесту,
которая то краснела, то бледнела, увели в лучшую комнату,
наспех приготовленную для нее. Но Эмлин слегка задержалась,
так как ей надо било кое-что сказать новобрачному.
-- Сэр Кристофер,-- сказала она,-- вы очень быстро
обвенчались с самой прекрасной леди, какую когда либо
освещало солнце или луна, вы можете считать себя счастливым.
Однако такие большие радости редко достаются без горестей, и
я думаю, горести эти близки. Найдутся люди, которые
позавидуют вашему счастью, сэр Кристофер.
-- Но ведь им не изменить случившегося, Эмлин,-- ответил он
с беспокойством. -- Узел, завязанный сегодня вечером, не
может быть развязан.
-- Никогда,-- вставил отец Роджер. -- Хотя, может быть,
обстоятельства и внезапность этого союза необычны, но
таинство совершено перед лицом всего мира с полного согласия
обеих сторон и святой церкви. Мало того, еще до рассвета
запись об этом я пошлю в регистратуру епископа и еще
кое-куда, чтобы в последующие дни его не смогли оспаривать,
и дам копии вам и кормилице вашей леди, ее ближайшему другу.
-- Этот союз не может быть разорван ни на земле, ни на
небе,-- торжественно ответила Эмлин,-- однако возможно, что
его разрубит меч. Сэр Кристофер, я думаю, что правильнее
всего как можно скорее уехать отсюда.
-- Только, конечно, не сегодня вечером, няня! -- воскликнул
он.
-- Нет, не сегодня вечером,-- ответила она с еле заметной
улыбкой. -- Ваша жена пережила утомительный день, и у нее не
хватило бы сил. Кроме того, нужно сделать приготовления, а
сейчас это невозможно. Но завтра, если для вас будут открыты
дороги, я думаю, мы должны отправиться в Лондон, где она
сможет попросить защиты закона, потребовать свое наследство
и попросить расследовать смерть отца.
-- Это хороший совет,-- сказал священник, и Кристофер, не
отличавшийся разговорчивостью, кивнул головой.
-- Как бы то ни было,-- продолжала Эмлин,-- у вас доме есть
шесть человек, а вокруг него имеются и другие. Отправьте
посланца и соберите их всех здесь на рассвете, прикажите им
захватить с собой провизии и какое у них есть оружие и луки.
Поставьте также часового и, после того как отец и посланные
уйдут, прикажите поднять подъемный мост.
-- Чего вы боитесь? -- спросил Кристофер, очнувшись от
задумчивости.
-- Я боюсь блосхолмского аббата и его наемных головорезов;
для них закон не писан -- об этом теперь знает душа
погибшего сэра Джона; или же они используют законы, чтобы
скрыть свои гнусные дела. Аббат уж постарается не допустить,
чтобы такое сокровище проскользнуло у него между пальцев, а
времена настали беспокойные.
-- Увы! Увы! Это правда,-- сказал отец Роджер,-- это аббат
безжалостный человек, который ни с чем не считается, потому
что он очень богат и у него много друзей как здесь, так и за
морями. Однако он безусловно не посмеет...
-- Это мы узнаем,-- прервала Эмлин. -- Тем временем, сэр
Кристофер, встряхнитесь и отдайте приказание.
Кристофер созвал своих людей, поговорил с ними, после чего
они очень помрачнели, но, будучи верными слугами и любя его,
обещали выполнить все, как он велел.
Немного позже, сделав копию брачного свидетельства и
подписав его, отец Роджер ушел вместе с посланцем. Подъемный
мост подняли над рвом, двери заперли, и в башне у ворот
поставили часового; тогда Кристофер, забыв обо всем, даже об
опасности, угрожавшей им, пошел к той, что ждала его.
ГЛАВА IV
Клятва аббата
На следующее утро, вскоре после того как рассвело, Эмлин
вызвала Кристофера и дала ему письмо.
-- Когда оно пришло? -- спросил он, подозрительно
поворачивая его.
-- Посыльный принес его из Блосхолмского аббатства,
--ответила она.
--Жена, Сайсели, -- позвал он через дверь, -- будь добра,
пойди сюда.
Она пришла очень скоро в длинном меховом плаще, необычайно
хорошенькая, и, обняв свою кормилицу, спросила, что
случилось.
-- Вот, моя дорогая, -- ответил он, протягивая ей бумагу. --
Я никогда особенно не любил науки, а сегодня утром я,
кажется, ненавижу ее; ты же больше училась, прочти ее.
-- Мне не нравится эта большая печать, Крис; она не
предвещает ничего хорошего, -- слегка побледнев, с
беспокойством ответила Сайсели.
-- Послание, находящееся внутри, не мушмула1, делающаяся
мягче от хранения, -- сказал Эмлин. -- Дайте его мне. Меня
обучили в монастыре, я смогу прочесть их каракули.
(*1)Мушмула -- плод кустарникового дерева из семейства
розовых. Употребляется в пищу в сыром и соленом виде,
используется для приготовления пастилы и вина.
Сайсели, не возражая, вручила Эмлин письмо; та взяла его
своими сильными пальцами, сломала печать, вытащила шелк,
развернула и прочла. Послание гласило:
Сэру Кристоферу Харфлиту, госпоже Сайсели Фотрел, Эмлин
Стоуэр, служанке, и всем другим, кого это может касаться.
Я, Клемент Мелдон, аббат Блосхолма, услышав о смерти сэра
Джона Фотрела, рыцаря, от жестоких рук лесных воров и
бродяг, в соответствии с исключительным правом,
установленным законом и обычаем, вчера вечером принял на
себя обязанности опекуна над вашей личностью и
собственностью Сайсели, единственным оставшимся в живых его
потомком. Мои посланцы вернулись с сообщением, что вы бежали
из вашего дома в Шефтон Холле. Далее они сообщили, что, по
слухам, вы отправились с вашей кормилицей, Эмлин Стоуэр, в
Крануел Тауэрс, в дом сэра Кристофера Харфлита. Если это
так, то, ради вашего доброго имени, необходимо, чтобы вы
немедленно покинули его, так как о вас и выше упомянутом
сэре Кристофер Харфлите уже ходят сплетни. Поэтому я
намереваюсь, если позволит господь, отправиться сегодня в
