собой в Лондон и боялся потерять. Несгораемый ящик в его
комнате открыт.
Теперь бедная Сайсели вспомнила, что ее отец говорил о
каких-то документах, которые он собирался взять с собой, и
начала плакать.
-- Не плачь, дорогая,-- сказал ее кормилица, гладя своей
сильной рукой каштановые волосы Сайсели. -- Так суждено
богом, и с этим покончено. Теперь ты должна позаботиться о
себе. Твоего отца нет, но кое-кто у тебя остался.
Сайсели подняла заплаканное лицо.
-- Да, у меня есть ты. -- сказала она.
-- Я! -- ответила Эмлин с беглой улыбкой. -- Нет, какая от
меня польза? Прошли те дни, когда тебе нужна была нянька. Ты
мне что-то говорила о своем разговоре с отцом перед его
отъездом, что-то на счет сэра Кристофера? Молчи! На
разговоры нет времени; ты должна ехать в Крануэл Тауэрс.
-- Зачем? -- спросила Сайсели. -- Он не может вернуть моего
отца к жизни, право, показалось бы странным, что в такое
время я посещаю мужчину в его собственном доме. Пошли к нему
с этими вестями. Я останусь, чтобы похоронить моего отца и,
-- добавила она гордо,-- чтобы отомстить за него.
-- Если так, голубка, ты останешься здесь, пока тебя тоже не
похоронят в том же монастыре. Слушай! Я еще не рассказала
тебе всех новостей. Аббат Мелдон претендует на земли
Блосхолма на основании какого-то хитрого закона. Из-за этого
твой отец поссорился с аббатом в тот вечер. Вместе с землями
ты попадешь под его опеку, как когда-то я была отдана под
власть этого монастыря. До захода солнца сюда со своими
оруженосцами приедет аббат, чтобы забрать все, а тебя для
безопасности посадить в монастырь, где твоим мужем станет
святая церковь.
-- Господи боже мой! Неужели это так? -- сказал Сайсели,
вскакивая. -- А большинство наших людей уехало! Я не смогу
защитить дом от этого иноземного аббата, а осиротевшая
наследница может продать только движимое имущество! О!
Теперь я понимаю, что хотел сказать мой отец. Прикажи
готовить лошадей. Я поеду к Кристоферу. Однако постой, няня.
Что ему со мной делать? Это может показаться ему бесстыдным
и оскорбить его.
-- Думаю, что он жениться на тебе. Думаю, что сегодня ночью
ты будешь его женой. Если же он не захочет, я узнаю
почему,-- гневно добавила она.
-- Женой! Вечером! -- воскликнула девушка, покраснев до
корней волос. -- А отец только что умер! Как это можно?
-- Мы поговорим об этом с Харфлитом. Может быть, он, как и
ты, захочет подождать и попросить оглашения в церкви или
изложить дело перед лондонским юристом. Но я приказала
приготовить лошадей и послала одну записку аббату с
уведомлением, что ты приедешь узнать об участи отца, поэтому
он не тронется с места до вечера; и другую в Крануел Тауэрс,
чтобы мы смогли найти нам кров и пищу. А теперь живо бери
твой плащ и капюшон. Драгоценности в шкатулке у меня, потому
что Мелдон добивается их больше, чем даже ваших земель, и с
ними все деньги, какие я нашла. Кроме того, я велела швее
уложить кое-какие платья. Аббат голоден и скоро зашевелится.
У нас нет времени для разговоров.
Через три часа при красном зареве заката Кристофер Харфлит,
стоявший у дверей, увидел, что к нему по снегу едут верхом
две женщины. Он узнал их еще тогда, когда они были довольно
далеко.
-- Значит, это правда, -- сказал он отцу Роджеру Нектону,
старому священнику Крануэла, вызванному им из прихода. -- Я
думал, этот дурак посыльный был пьян. Что же могло
случиться, святой отец?
-- Думаю, что сэр Джон погиб, сын мой, потому что, неверное,
ничто бы не привело бы сюда леди Сайсели без свиты, с одной
только служанкой. Весь вопрос с том -- что произойдет
дальше? -- И он искоса взглянул на него.
-- Я-то знаю что, если бы все исполнилось по моему желанию,
-- ответил Кристофер с веселым смехом. -- Скажите, отец, ели
бы вышло так, что эта леди захотела бы этого, смогли бы вы
нас обвенчать?
-- Без сомнения, сын мой, с согласия родителей. -- И снова
он взглянул на него.
-- А если бы не было родителей?
-- Тогда с согласия опекуна, так как невеста
несовершеннолетняя.
-- А если бы опекун не был объявлен или признан?
-- Тогда такой брак, совершенный должным порядком, как
всякое церковное таинство, будет нерушим, пока не велит
судьба и пока папа его не отменит. Но ты знаешь, в этой
стране папу не любят именно из-за брачного вопроса1. Разреши
мне объяснить тебе закон, церковный и гражданский...
(*1)...Из-за брачного вопроса. -- См. примечание к стр. 16
(<<если бы король не поссорился с папой>>).
Но Кристофер уже бежал к воротам, и наставление старого
проповедника осталось недосказанным...
Они встретились в снежной метели; Эмлин Стоуэр поехала
вперел, оставив их наедине.
-- Что случилось, дорогая? -- спросил он. -- Что случилось?
-- О Кристофер! -- ответила Сайсели, всхлипывая. -- Мой
бедный отец умер -- убит, по словам Эмлин.
-- Убит! Кем?
-- Воинами блосхолмского аббата, сказала мне Эмлин. Там, в
лесу, вчера ночью. И по словам той же Эмлин, аббат
собирается приехать в Шефтон, чтобы взять меня под опеку и
заточить в монастырь. И потому, хоть и странно поступать
так, но, оставшись беззащитной, я убежала к вам, -- мне так
велела Эмлин.
-- Мудрая женщина эта Эмлин, -- прервал Кристофер. -- Я
всегда ценил ее советы. Но неужели вы приехали ко мне только
потому, что так велела Эмлин?
-- Не только поэтому, Кристофер. Я приехала от отчаяния:
лучше быть с другом, чем одной. Куда еще я могла поехать?
Кроме того, мой бедный отец, хотя и был очень сердит на вас,
велел мне -- это были его последние слова, -- если возникнет
необходимость, просить вашей помощи и... о! Кристофер, я
приехала, потому что вы клялись любить меня -- я верила
этому. Если бы я попала в монастырь, мать Матильда,
настоятельница, хоть она добра и друг мне, может быть, и
не выпустила бы меня оттуда,ведь ее начальник аббат, а
он-то мне не друг. Он хочет отнять наши земли и знаменитые
драгоценности. Э захватила их с собой.
За это время они переехали ров и очутились у крыльца дома, и
поэтому, не ответив, Кристофер, нежно снимая ее с седла,
крепко прижал к груди; это, ему казалось, было самым лучшим
ответом.
Подошел грум, чтобы увести лошадей: он притронулся в знак
почтения к шапке и с любопытством посмотрел на них, а
Сайсели, опершись на плече своего возлюбленного, прошла
сквозь сводчатую дверь Крануэл Тауэрса и попала в зал, где
полыхал яркий огонь. Перед камином, грея тонкие руки, стоял
отец Нектон и оживленно беседовал с Эмлин Стоуэр. При
приближении молодых людей разговор оборвался -- очевидно,
речь шла о них.
-- Госпожа Сайсели, -- несколько возбужденно сказал добрый
старик, -- боюсь, что печальные обстоятельства привели вас
сюда. -- И он замолчал, не зная, что добавить.
-- Да, действительно, -- ответила она, -- если все, что я
слышала, правда. Говорят, что мой отец убит злодеями, но я
точно не знаю, за что и кем, и что аббат Блосхолма
собирается взять меня под свою опеку и заточить меня в
Блосхолмский женский монастырь, а я не хочу туда идти. Я
убежала сюда от него, потому что у меня нет другого убежища,
хотя вы дурно можете истолковать мой поступок...
--Только не я, дитя мое. Я не буду выступать против аббата,
потому что по церковному уставу он выше меня, но, примите во
внимание, я ему не присягал в верности, так как этот приход
ему не принадлежит, и я не бенедиктинец1. Все же скажу вам
правду. Я считаю этого человека бесчестным. Руки у него
загребущие; мало того, он не англичанин, а испанец, которого
кто-то подослал сюда вредить нашему королевству, высасывать
его богатства, устраивать бунты и доносить обо всем
происходящем на пользу врагов Англии.
(*1)Бенедиктинцы -- монахи старейшего из католических
монашеских орденов.
-- Однако у него при дворе есть друзья. Так, по крайней
мере, сказал мой отец.
-- Да, да, у таких людей всегда бывают друзья -- деньги
покупают их, хотя, может бить, для него и ему подобных
черный день недалек. Да, ваш бедный отец погиб бог знает
как, хотя я давно думал, что ему несдобровать, ибо он всегда
говорил правду, да и вы с вашим богатством -- лакомый
кусочек для Мэлдона. А теперь что нам дальше делать? Это
тяжелый случай. Хотите ли вы укрыться в каком-нибудь другом
монастыре?
-- Нет, -- ответила Сайсели, искоса взглянув на своего
возлюбленного.
-- Тогда что же делать?
-- О! Я не знаю, -- сказала она и разрыдалась. -- Что мне
сказать вам, когда я в таком смятении и печали? У меня был
единственный друг -- мой отец, хотя временами он бывал груб.
Однако по-своему он любил меня, и я послушалась его
последнего совета. -- И, потеряв остатки мужества, она
опустилась на стул и, схватившись за голову, стала
раскачиваться из стороны в сторону.
-- Это неправда, -- смело сказала Эмлин. -- Разве я,
вскормившая тебя, не друг тебе и разве отец Нектон не друг,
и сэр Кристофер не друг? Уж если все вы потеряли разум, то я
его сохранила, и вот мой совет! Там, на расстоянии не далее
двух выстрелов из лука, есть церковъ, а перед собой я вижу
священника и пару, которая сойдет за жениха и невесту. и мы
можем найти свидетелей и кубок вина, чтобы выпить за ваше
здоровье, а после этого пусть блосхолмский аббат пускается
во все тяжкие. Что скажете вы, сэр Кристофер?
-- Вы знаете, что я думаю, няня Эмлин; но что скажет
Сайсели? О! Сайсели, что скажете вы? -- И он наклонился над
ней.
Она поднялась, все еще всхлипывая, обхватила его шею руками
и положила ему голову на плечо.
-- Я думаю, что это воля божья, -- прошептала она, -- и
зачем сопротивляться ей мне -- его рабе и вашей, Крис?
-- А теперь что скажете вы, святой отец? -- спросила Эмлин,
указывая на молодых людей.
-- Что еще можно сказать? -- ответил старый священник,
отворачиваясь. -- Если вы потрудитесь прийти в церковь минут
через десять, то найдете там свечу на алтаре, священника на
амвоне и дьячка с открытой книгой. Большего мы не можем
сделать за такое короткое время.
Затем он замолк, словно ожидая ответа, но, не услышав
возражений, прошел через зал и вышел в дверь.
Эмлин взяла Сайсели под руку, повела ее в отведенную им
комнату и там, как могла лучше, подготовила ее к свадебному
торжеству. Не было красивого платья, чтобы ее нарядить, да,
по правде говоря, и времени, чтобы наряжаться.
Но она причесала ее красивые каштановые волосы и, открыв
шкатулку с восточными драгоценностями -- великой гордостью
Фотрелов, самым редкостным и древними в округе, украсила ее
ими. Она надела на ее высокий лоб обруч с ниспадающими с
него сверкающими бриллиантами, привезенными, как
рассказывала легенда, предком ее матери -- Карфаксом -- из
Святой земли1, где когда-то они были личной собственностью
языческой королевы, а на шею ожерелье из больших жемчужин.
Для ее груди и пальцев нашлись броши и кольца, а для талии
-- Драгоценный пояс с золотой пряжкой; а в ее уши она вдела
две лучшие драгоценности: две большие розовые жемчужины,
похожих на цветущий боярышник, когда он начинает вянуть.
Наконец, она накинула ей на голову вуаль из диковинно
сплетенных кружев и с гордостью отступила назад, чтобы
взглянуть на нее.
Теперь Сайсели, все время молчавшая и не сопротивлявшаяся, в
первый раз заговорила:
-- Как они попали сюда, няня?
-- Твоя мать надела их, когда венчалась, и ее мать тоже, так
мне говорили. И однажды я уже надевала их на тебя, когда
тебя крестили, голубка!
-- Может быть; но как ты привезла их сюда?
-- Под платьем на груди. Не зная, когда мы снова вернемся
домой, я привезла их, думая что когда-нибудь ты выйдешь
замуж и тогда они тебе пригодятся. А теперь, как это не
странно, наступил час свадьбы.
-- Эмлин, Эмлин, я уверена, что ты заранее задумала все это,
и один бог знает, чем это кончится.
-- Потому и бывает начало, дорогая, чтобы в предначертанное
время наступил конец.
-- О, но каким будет этот конец? Может быть, ты надела на
меня саван. По правде говоря, я чувствую себя так, будто
рядом со мной смерть.
-- Она всегда рядом, -- беззаботно ответила Эмлин. -- Но
