ман.
Они пошли на корм воронам и лисицам, и поле боя пресытилось их
кровью.
Где же те сильные, которые поднялись утром? Где же те гордые, которые
кричали: "Его можно считать уже мертвецом! ", чьи головы были украшены
перьями, реявшими по воздуху?
Они склоняют свои головы - по не сон клонит их. Они лежат, как спя-
щие, - но это не сон.
Они забыты. Они ушли во тьму и не вернутся вновь. Другие уведут их
жен, и дети позабудут о них.
А я - король! Подобно орлу, я нашел свое гнездо. Внемлите! Далеко я
забрел во время своих скитаний, когда ночь была темна, но я вернулся в
свой родной дом, когда занялась заря.
Придите же под сень моих крыльев, о люди, и я утешу вас, и страх и
уныние уйдут.
Настало счастливое время, время вознаграждения. Мне принадлежит скот,
который пасется в долинах, и девы в краалях также принадлежат мне.
Зима прошла, наступает пора лета. Теперь Зло закроет свое лицо от
стыда, и Благоденствие расцветет в стране подобно лилии.
Ликуй, ликуй, мой народ! Пусть ликует вся страна, потому что во прах
повергнута тирания, потому что я король!
Он умолк, и из сгущающихся сумерек звучным эхом донесся ответ:
- Ты - наш король!
Таким образом, слова, сказанные мною посланцу Твалы, оказались проро-
ческими. Не прошло с тех пор и сорока восьми часов, а обезглавленный
труп Твалы уже застывал у ворот его крааля.
ГЛАВА XV
БОЛЕЗНЬ ГУДА
Когда поединок окончился, сэра Генри и Гуда отнесли в хижину Твалы,
куда последовал и я.
Оба они были едва живы от потери крови и крайнего утомления, да и мое
состояние было немногим лучше. Хоть я человек крепкий и выносливый и мо-
гу выдержать большее напряжение, чем многие другие, благодаря тому что
худощав, хорошо закален и тренирован, но в тот вечер я тоже едва стоял
на ногах. Когда же я бываю переутомлен, рана, нанесенная мне львом, осо-
бенно сильно меня мучает. К тому же моя голова буквально раскалывалась
на части от полученного утром удара, после которого я лишился чувств.
В общем, трудно было себе вообразить более жалкое трио, чем то, кото-
рое представляли мы собой в тот памятный вечер. Мы утешали себя тем, что
нам еще необыкновенно повезло, так как хотя наше состояние было весьма
печальным, но мы были живы, тогда как многие тысячи храбрых воинов, еще
утром полные жизни и сил, теперь лежали мертвыми на поле битвы.
Кое-как с помощью прекрасной Фулаты, которая, с тех пор как мы ее
спасли от неминуемой гибели, добровольно стала нашей служанкой, и в осо-
бенности заботилась о Гуде, нам удалось стащить с себя кольчуги, несом-
ненно спасшие жизнь двоим из нас, и тут увидели, что мы все покрыты сса-
динами и синяками. Хотя стальные кольца кольчуги и помешали копьям вон-
зиться в наше тело, но предохранить пас от этих синяков и ссадин они,
конечно, не могли. У сэра Генри и Гуда все тело было сплошь покрыто кро-
воподтеками, да и у меня их было немало. Фулата принесла нам какое-то
лекарство из растертых листьев с очень приятным запахом, которое значи-
тельно облегчило наши страдания, когда мы его приложили, как пластырь, к
больным местам. Но хотя кровоподтеки и были болезненны, они не так нас
тревожили, как раны сэра Генри и Гуда. У капитана была сквозная рана в
мягкой части его "прекрасной белой ноги", и он потерял много крови, а у
сэра Генри, помимо прочих повреждений, была глубокая рана на верхней че-
люсти, которую ему нанес боевой топор Твалы.
К счастью, Гуд - очень недурной хирург, и, как только нам принесли
его маленький ящик с лекарствами, он тщательно промыл обе раны и затем,
несмотря на тусклый свет примитивной кукуанской лампы, находящейся в хи-
жине, ухитрился довольно тщательно их зашить. После этого он густо сма-
зал раны какой-то антисептической мазью, маленький горшочек которой на-
ходился в его аптечке, и мы перевязали их остатками носового платка.
Тем временем Фулата сварила нам крепкий бульон, так как мы были слиш-
ком слабы, чтобы есть иную пищу. Кое-как проглотив его, мы бросились на
груду великолепных каросс - ковров из звериных шкур, разбросанных по по-
лу большой хижины убитого короля. И вот странная ирония судьбы: на
собственном ложе Твалы, под его собственным плащом спал той ночью сэр
Генри - человек, который его убил! Я говорю "спал", но после дневного
побоища спать было, конечно, трудно. Начать с того, что воздух в бук-
вальном смысле слова был полон "по дорогим погибшим горького рыданья и с
умирающими скорбного прощанья". Со всех сторон доносились вопли и жалоб-
ные причитания женщин, потерявших в битве мужей, сыновей и братьев. И
неудивительно, что они так горько плакали, потому что в этом страшном
сражении было уничтожено свыше двадцати тысяч воинов, то есть третья
часть кукуанской армии. У меня сердце разрывалось на части, когда я ле-
жал и слушал эти стоны и рыдания по тем, кто никогда уже более не вер-
нется. И только тогда я особенно ясно осознал весь ужас того, что прои-
зошло в угоду человеческому честолюбию.
К полуночи непрерывные крики и причитания стали понемногу стихать, и
наступила тишина, время от времени нарушаемая протяжными, пронзительными
воплями, доносившимися из хижины, стоявшей позади нашей: это Гагула выла
над бездыханным телом Твалы.
Наконец я заснул беспокойным сном, вздрагивая и беспрестанно просыпа-
ясь. Мне все казалось, что я снова являюсь действующим лицом трагедии,
разыгравшейся в течение последних суток: то я видел, что воин, которого
я собственной рукой послал на смерть, вновь на меня нападает на вершине
холма, то я опять находился в славном кольце Серых, стяжавших себе бесс-
мертие в бою против полков Твалы, то украшенная плюмажем окровавленная
голова самого Твалы катилась мимо моих ног, скрежеща зубами и свирепо
сверкая своим единственным глазом.
Но так или иначе, эта ночь наконец прошла. Когда же наступил рассвет,
я увидел, что мои товарищи спали не лучше меня. У Гуда была сильная ли-
хорадка, и вскоре он начал бредить, а также, к моей величайшей тревоге,
харкать кровью. Вероятно, это был результат какого-нибудь внутреннего
кровоизлияния, вызванного отчаянными усилиями кукуанского воина протк-
нуть кольчугу Гуда своим огромным копьем. Зато сэр Генри чувствовал себя
значительно лучше и был довольно свеж и бодр, хотя все его тело и онеме-
ло до такой степени, что он едва мог двигаться, а из-за раны на лице он
не мог ни есть, ни смеяться.
Около восьми часов утра нас пришел навестить Инфадус. Он сказал, что
не спал всю ночь и даже еще не ложился: потрясения минувшего дня, по-ви-
димому, мало на нем отразились - это был старый, закаленный в боях воин.
Инфадус был очень рад нас видеть и сердечно пожал нам руки, хотя его
сильно огорчило тяжелое состояние Гуда. Я заметил, что он относится к
сэру Генри с благоговением, словно он не был обыкновенным человеком, и
действительно, впоследствии мы узнали, что вся Страна Кукуанов считала
могучего англичанина сверхъестественным существом. Воины говорили, что
ни один человек не может сравниться с ним в бою, и удивлялись, как после
такого утомительного кровавого дня он смог вступить в единоборство с са-
мим Твалой - королем и сильнейшим в стране воином - и одним взмахом пе-
рерубить его бычью шею. Этот удар вошел у кукуанов в пословицу, и с тех
пор проявление исключительной силы или необыкновенный военный подвиг бы-
ли известны в стране как "удар Инкубу".
Инфадус сообщил нам, что все полки Твалы подчинились Игнози и что та-
кие же изъявления покорности прибывают от военачальников всей Страны Ку-
куанов.
Смерть Твалы от руки сэра Генри положила конец всем волнениям, так
как Скрагга был единственным сыном низвергнутого короля и, таким обра-
зом, у Игнози не осталось в живых ни одного соперника, который мог бы
претендовать на королевский престол.
Когда я сказал Инфадусу, что Игнози пришел к власти через потоки кро-
ви, старый воин пожал плечами.
- Да, - ответил он, - только время от времени проливая кровь, можно
держать в спокойствии кукуанский народ. Да, много убито, но остались
женщины, и скоро подрастут новые воины, которые займут места тех, кто
пал. Теперь страна на некоторое время успокоится.
После посещения Инфадуса, в то же утро, к нам ненадолго пришел Игно-
зи. Голова его была увенчана королевской диадемой. Глядя на него, когда
он приближался к нам с царственным величием, окруженный подобострастной
свитой, я невольно вспомнил высокого зулуса, который всего несколько ме-
сяцев назад пришел к нам в Дурбане просить принять его в услужение. И я
невольно подумал о превратностях судьбы и о том, как неожиданно изменяет
свой ход колесо фортуны.
- Привет, о король! - сказал я, вставая.
- Да, Макумазан, наконец я король. И все по милости ваших трех правых
рук!
Игнози сообщил нам, что у него все идет хорошо и что он надеется че-
рез две недели устроить большое празднество, чтобы показаться на нем
своему пароду.
Я спросил его, что он решил сделать с Гагулой.
- Она злой дух нашей страны, - ответил он. - Я ее убью и вместе с нею
всех охотниц за колдунами. Она столько жила, что никто не может вспом-
нить то время, когда она не была стара, и это она обучала чародейству
охотниц за колдунами. Небеса, находящиеся над нами, видят, что именно
Гагула сделала нашу страну такой жестокой.
- Однако она многое знает, - возразил я. - Уничтожить знания легче,
чем их собрать, Игнози.
- Это верно, - ответил он задумчиво, - Она и только она знает тайну
Трех Колдунов, которые находятся там, где проходит Великая Дорога, где
погребены наши короли и сидят Молчаливые.
- И где находятся алмазы! Не забудь своего обещания, Игнози! Ты дол-
жен повести нас в копи, даже если для этого тебе придется пощадить жизнь
Гагулы, так как она одна знает туда дорогу.
- Я этого не забуду, Макумазан, и подумаю над твоими словами.
После посещения Игнози я пошел взглянуть на Гуда и нашел его в
сильнейшем бреду. Лихорадка, вызванная рапой, крепко в нем засела, и ему
с каждым часом становилось все хуже и хуже. В течение четырех или пяти
дней он был почти безнадежен. Я совершенно уверен, что он умер бы, если
бы Фулата так самоотверженно за ним не ухаживала. Женщины остаются жен-
щинами во всем мире, независимо от цвета их кожи.
Я с удивлением наблюдал, как эта темнокожая красавица день и ночь,
склонившись над ложем человека, сжигаемого лихорадкой, исполняла все
обязанности, связанные с уходом за больным, как опытная сестра милосер-
дия. Первые две ночи я пытался ей помочь, так же как и сэр Генри, нас-
колько ему позволяло его состояние, так как он сам едва двигался, но Фу-
лате не нравилось наше вмешательство, и она с трудом его переносила. В
конце концов она настояла на том, чтобы мы предоставили уход за Гудом ей
одной, ссылаясь на то, что наше присутствие его беспокоит.
Думаю, что в этом отношении она была права. День и ночь она бодрство-
вала и ухаживала за ним, отгоняя от него мух и давая ему только одно ле-
карство - прохладительное питье из молока, настоенного на соке луковицы
из породы тюльпановых. Как сейчас, вижу я эту картину, которую мог наб-
людать ночь за ночью при свете нашей тусклой лампы. Гуд, мечущийся из
стороны в сторону, с исхудалым лицом, с блестящими, широко открытыми
глазами, беспрерывно бормочущий всякий вздор, и сидящая близ него на по-
лу, прислонившись к стене хижины, стройная кукуанская красавица. Ее ус-
талое лицо с бархатными глазами было одухотворено бесконечным сострада-
нием. А может быть, это было что-то большее, чем сострадание?
В течение двух дней мы были уверены, что Гуд умрет, и бродили по на-
шему краалю в состоянии глубочайшего уныния.
Только одна Фулата не думала так и все время говорила, что он будет
жить.
На расстоянии трехсот ярдов и даже больше вокруг главной хижины Твалы
