тельства, мы вступили в город. Вдоль всех дорог стояли с мрачным и по-
давленным видом воины. Головы их были опущены, щиты и копья лежали у их
ног. Они приветствовали проходящего мимо них Игнози как своего короля.
Мы шли все дальше, прямо к краалю Твалы. Когда мы достигли огромной пло-
щади, где за день или два до этого происходил смотр войск и затем - охо-
та ведьм, мы увидели, что она совершенно пуста. Нет, совершенно пустой
она не была - на дальнем ее конце, перед своей хижиной, сидел сам Твала,
и с ним не было никого, кроме Гагулы.
Это было печальное зрелище - низложенный король, сидящий, опустив го-
лову на кольчугу, облекающую его грудь. Его боевой топор и щит лежали
рядом, и с ним оставалась одна только старая карга. Несмотря на все жес-
токости и злодейства, совершенные им, я почувствовал, что мной на мгно-
вение овладела жалость к этому поверженному кумиру, упавшему со своего
высокого пьедестала. Ни один воин из всей его армия, ни один придворный
из числа тех, что ранее пресмыкались пород ним, ни одна из его жен не
остались с ним, чтобы разделить горечь падения. Несчастный дикарь! Он
был одним из многих, которым судьба дает жестокий урок. Человечество
слепо и глухо к тем, на чью голову пал позор; тот, кто унижен и беззащи-
тен, остается одиноким и не может рассчитывать на милосердие. Правду
сказать, в данном случае он и не заслуживал милосердия.
Войдя в ворота крааля, мы прошли прямо через площадь туда, где сидел
бывший король. Когда мы приблизились на расстояние около пятидесяти яр-
дов, наш полк остановился, а мы в сопровождении лишь небольшой охраны
направились к нему, причем, когда мы шли, Гагула выкрикивала нам
навстречу всевозможные оскорбления. Когда мы приблизились, Твала впервые
поднял свою украшенную плюмажем голову, пристально глядя на своего
счастливого соперника Игнози единственным глазом, в котором сдерживаемая
ярость, казалось, сверкала так же ярко, как огромный алмаз у него на
лбу.
- Приветствую тебя, о король! - сказал он с горькой насмешкой в голо-
се. - Ты, кто ел мой хлеб, а теперь с помощью колдовства белых людей
внес смуту в мои полки и разбил мою армию, - приветствую тебя! Какую
участь ты мне готовишь, о король?
- Такую же, какая постигла моего отца, на тропе которого ты сидел все
эти долгие годы! - последовал суровый ответ.
- Хорошо. Я покажу тебе, как надо умирать, чтобы ты мог припомнить
это, когда пробьет твой час. Смотри - там, где садится солнце, небо пок-
рыто кровью, - и он указал своим окровавленным боевым топором на огнен-
ный диск заходящего солнца. - Хорошо, что и мое солнце скроется вместе с
ним. А теперь, о король, я готов умереть, но я прошу тебя не лишать меня
права умереть в бою, которое даровано всем членам королевского дома ку-
куанов. Ты по можешь отказать мне в этом, или даже те трусы, которые се-
годня бежали с поля боя, будут смеяться над тобой.
- Я разрешаю тебе это. Выбирай же, с кем ты желаешь сражаться. Сам я
по могу драться с тобой, так как король сражается только на войне.
Мрачный глаз Твалы оглядел наши ряды. На мгновение мне показалось,
что он задержал свой взгляд на мне, и я задрожал от ужаса. А что, если
он решил начать поединок с меня? Разве я мог рассчитывать на победу над
этим неистовым дикарем ростом в шесть с половиной футов и такого могуче-
го телосложения? В таком случае я мог бы с равным успехом немедленно по-
кончить с собой. Я поспешно принял решение отказаться от поединка, даже
если бы в результате этого меня с позором выгнали из Страны Кукуанов.
По-моему, всетаки лучше, если вас с насмешками выгонят вон, чем изрубят
на части боевым топором.
Внезапно он заговорил:
- Что скажешь ты, Инкубу? Не завершить ли нам то, что мы начали се-
годня, или мне придется назвать тебя жалким трусом?
- Нет, - прервал его Игнози, - ты не должен сражаться с Инкубу.
- Конечно, нет, если он страшится этого, - сказал Твала.
К несчастью, сэр Генри понял это замечание, и кровь бросилась ему в
лицо.
- Я буду с ним сражаться, - сказал он. - Он увидит, боюсь ли я его!
- Ради бога, - умоляюще обратился к нему я, - не рискуйте своей
жизнью, сражаясь с этим отчаянным человеком! Ведь всякий, кто видел вас
сегодня во время боя, знает, что вы не трус.
- Я буду с ним биться, - угрюмо ответил сэр Генри. - Никто не смеет
называть меня трусом. Я готов! - И, сделав шаг вперед, он поднял свой
топор.
Я был в отчаянии от этого нелепого донкихотского поступка, но, конеч-
но, если уж он решил сражаться, я ничего не мог с ним поделать.
- Не сражайся с ним, мой белый брат, - обратился к сэру Генри Игнози,
дружески положив руку на его плечо, - ты достаточно уже сделал сегодня.
Если ты пострадаешь от его руки - это рассечет надвое мое сердце.
- Я буду с ним биться, Игнози, - повторил сэр Генри.
- Что ж, тогда иди, Инкубу. Ты отважный человек. Это будет хороший
бой. Смотри, Твала, Слон готов встретить тебя в бою.
Бывший король дико расхохотался, шагнул вперед и стал лицом к лицу с
Куртисом. Мгновение стояли они таким образом. Лучи заходящего солнца
озарили их мужественные фигуры и одели их обоих в огненную броню. Это
была подходящая пара.
Затем они начали описывать круги, обходя друг друга с поднятыми бое-
выми топорами.
Внезапно сэр Генри сделал прыжок вперед и нанес своему противнику
ужасающий удар, но Твала успел отступить в сторону. Удар был так силен,
что сэр Генри чуть не упал сам. Его противник мгновенно воспользовался
этим обстоятельством. Вращая над головой свой тяжелый боевой топор, он
вдруг обрушил его с такой невероятной силой, что у меня душа ушла в пят-
ки. Я думал, что все уже кончено. Но нет - быстрым движением левой руки
сэр Генри поднял щит и заслонился от удара топора. В результате топор
отсек край щита, и удар пришелся сэру Генри по левому плечу. Однако щит
настолько ослабил удар, что он не причинил особого вреда. Сэр Генри сей-
час же нанес новый удар противнику, по Твала также принял его на свой
щит. Затем удары последовали один за другим. Противникам пока удавалось
или уклоняться от них, или закрываться щитом. Кругом нарастало общее
волнение. Полк, который наблюдал поединок, забыл о дисциплине; воины по-
дошли совсем близко, и при каждом ударе у них вырывались крики радости
или вздохи отчаяния. Как раз в это время Гуд, которого, когда мы пришли,
положили на землю рядом со мной, очнулся от обморока и, сев, начал наб-
людать за происходящим. Через мгновение он вскочил на ноги и, схватив
меня за руку, начал прыгать с места на место на одной ноге, таская меня
за собой и выкрикивая ободряющие замечания сэру Генри.
- Валяй, старина! - орал он. - Вот это удар! Целься в центр корабля!
- и так далее.
Сэр Генри, загородившись щитом от очередного удара, вдруг сам ударил
со всей своей силой. Удар пробил щит противника и прочную броню, прикры-
тую им, и нанес Твале глубокую рану в плечо. С воплем ярости и боли Тва-
ла вернул удар с процентами, с такой силой, что он рассек рукоятку бое-
вого топора сэра Генри, сделанную из кости носорога и охваченную для
прочности стальными кольцами, и ранил Куртиса в лицо.
Вопль отчаяния вырвался из толпы Буйволов, когда они увидели, что ши-
рокое лезвие топора нашего героя упало на землю. А Твала вновь поднял
свое страшное оружие и с криком бросился на своего противника. Я закрыл
глаза. Когда я открыл их вновь, я увидел, что щит сэра Генри валяется на
земле, а сам он, охватив своими мощными руками Твалу, борется с ним. Они
раскачивались взад и вперед, сжимая друг друга в медвежьих объятиях,
напрягая свои могучие мускулы в отчаянной борьбе, отстаивая жизнь, дра-
гоценную для каждого, и еще более драгоценную честь. Сверхчеловеческим
усилием Твала заставил англичанина потерять равновесие, и оба они упали
и, продолжая бороться, покатились по известняковой мостовой. Твала все
время пытался нанести Куртису удар по голове своим боевым топором, а сэр
Генри силился пробить кольчугу Твалы своей толлой, которую вытащил из-за
пояса.
Этот поединок гигантов представлял собой ужасающее зрелище.
- Отнимите у него топор! - вопил Гуд, и возможно, что наш боец услы-
шал его.
Во всяком случае, бросив свою толлу, он ухватился за топор, который
был прикреплен к руке Твалы ремешком из кожи буйвола. Катаясь по земле и
тяжело дыша, они дрались за топор, как дикие кошки. Внезапно кожаный ре-
мешок лопнул, и затем с огромным усилием сэр Генри вырвался из объятий
Твалы. Оружие осталось у него в руке. В следующую секунду он вскочил на
ноги. Из раны на его лице струилась алая кровь. Вскочил также и Твала.
Вытащив из-за пояса тяжелую толлу, он обрушился на Куртиса и нанес ему
удар в грудь. Сильный удар попал в цель, по тот, кто сделал эту кольчу-
гу, в совершенстве владел своим искусством, потому что она выдержала
удар стального ножа. С диким криком Твала нанес новый удар. Его тяжелый
нож вновь отскочил от стальной кольчуги, заставив сэра Генри пошат-
нуться. Твала опять пошел на своего противника. В это время наш отважный
англичанин собрал все свои силы и со всего размаха обрушил на Твалу удар
своего топора. Взволнованный крик вырвался из тысячи глоток, и сверши-
лось невероятное! Казалось, что голова Твалы спрыгнула с плеч и, упав,
покатилась, подпрыгивая, по земле прямо к Игнози и остановилась как раз
у его ног. Еще секунду труп продолжал стоять. Кровь била фонтаном из пе-
ререзанных артерий. Затем он рухнул на землю, и золотой обруч, соскочив-
ший с шеи, покатился по земле. В это время сэр Генри, ослабевший от по-
тери крови, тяжело упал прямо на обруч.
Через секунду его подняли; чьи-то заботливые руки обмыли холодной во-
дой его лицо. Вскоре его большие серые глаза открылись.
Он был жив. Как раз в тот момент, когда зашло солнце, я подошел туда,
где в пыли лежала голова Твалы, снял алмаз с мертвого чела и подал его
Игнози.
- Возьми его, законный король кукуанов! - сказал я.
Игнози увенчал диадемой свое чело и затем, подойдя к мертвому телу,
поставил ногу на широкую грудь своего обезглавленного врага и начал по-
бедную песнь, такую прекрасную и одновременно такую дикую, что я не в
силах передать ее великолепие. Как-то я слышал, как один знаток гречес-
кого языка читал вслух очень красивым голосом произведение греческого
поэта Гомера, и помню, что я замер от восхищения при звуке этих плавных,
ритмических строк. Песнь Игнози на языке столь же прекрасном и звучном,
как древнегреческий, произвела на меня совершенно такое же впечатление,
несмотря на то что я был очень утомлен событиями и переживаниями послед-
них дней.
- Наконец, - начал он, - наконец наше восстание увенчано победой и
зло, причиненное нами, оправдано нашей силой!
В это утро наши враги поднялись и стряхнули сон. Они украсили себя
перьями и приготовились к бою.
Они поднялись и схватили свои копья. Воины призвали вождей: "Придите
и водите пас", а вожди призвали короля и сказали ему: "Руководи нами в
бою".
Они поднялись в своей гордости, эти двадцать тысяч воинов, и еще
двадцать тысяч.
Перья, украшавшие их головы, покрыли землю, как перья птицы покрывают
ее гнездо. Они потрясали своими копьями и кричали, да, они высоко подб-
расывали свои копья, сверкавшие в солнечном свете. Они жаждали боя и бы-
ли полны радости.
Они двинулись против меня. Сильнейшие из них бежали, чтобы сокрушить
меня. Они кричали: "Ха! Ха! Его можно считать уже мертвецом!"
Тогда я дохнул на них - и мое дыхание было подобно дыханию бури, и
они перестали существовать.
Мои молнии пронзили их. Я уничтожил их силу, поразив их молнией своих
копий. Я поверг их во прах громом моего голоса.
Их ряды раскололись, они рассыпались, они исчезли, как утренний ту-
