превосходно и уже не помышляли о том, чтобы принести испанца, или теуля,
как они меня называли, в жертву своим богам. Все сразу переменилось.
Теперь я был хорошо одет, всегда сыт и мог разгуливать где угодно, хотя и
в сопровождении воинов, которые в случае моего бегства поплатились бы
головой. Я узнал, что на следующий же день после того, как меня вырвали из
рук жрецов, к великому правителю Монтесуме были отправлены гонцы с
известием о моем пленении. Монтесума должен был передать с ними свою волю.
Но до Теночтитлана путь был неблизкий, и пока гонцы вернулись, прошло
немало недель.
Тем временем я каждый день усердно изучал язык майя [майя - группа
родственных по языку и древней культуре индейских - племен, населявших
южную часть современной Мексики и прилегающие области], а также ацтеков. В
этом мне особенно помогала Марина. Сама она была родом не из Табаско, а из
Пайналлы, расположенной в юге - восточной части страны. Мать продала
Марину торговцам, чтобы все наследство досталось другому ребенку,
родившемуся у нее от второго брака, и, таким образом, Марина очутилась в
конце концов у касика Табаско.
Помимо языков, я старался как можно лучше узнать историю и обычаи
этой страны и научиться читать рисунчатое письмо, которым здесь
пользовались. В то же время благодаря своим познаниям в медицине я
постепенно завоевал славу великого врачевателя, так что жители Табаско
окончательно уверились в том, будто я настоящий сын доброго бога
Кецалькоатля.
Но чем больше я узнавал этот народ, тем меньше я его понимал. Во
многих отношениях индейцы стояли на одном уровне с известными мне народами
Европы. Они были искуснейшими ремесленниками и строителями. Немногие наши
города могут похвастаться столь совершенной архитектурой и немногие страны
- столь же справедливыми законами. Кроме того, этот народ терпелив и
мужествен. Но суеверия подтачивали его изнутри, словно грибок, разрушающий
сердцевину здорового дерева. Сами по себе верования индейцев были довольно
возвышенными и даже имели немало общего с христианской религией, например
обряд крещения, однако к чему они приводили на деле, - об этом я уже
говорил.
А теперь я спрашиваю себя, что в конечном счете хуже - приносить
людей в жертву богам или пытать их в подземельях инквизиции и замуровывать
заживо в стенах монастырей? Пожалуй, последнее более жестоко.
За месяц, проведенный в Табаско, я выучил язык настолько, что уже мог
разговаривать с Мариной. Мы стали друзьями, и только. От Марины я получил
большую часть сведений об этой стране, а кроме того, она учила меня, как
себя держать, чтобы не попасть в беду. В благодарность я рассказал ей
кое-что о нашей религии и об обычаях европейцев. Именно эти знания помогли
ей впоследствии сделаться незаменимой для испанцев, принять их веру и
вступить на путь белых людей.
Так я прожил в доме касика Табаско более четырех месяцев. Под конец
благоволивший ко мне касик даже предложил мне в жены свою сестру, и был
немало удивлен, когда я как можно почтительнее отклонил его милость,
потому что девушка была по-настоящему красива. Несмотря на отказ, со мной
продолжали обходиться великолепно, и если бы сердце не влекло меня к
далекой родине и не возмущалось кровавыми обрядами, происходившими на моих
глазах почти ежедневно, я бы, наверное, целиком отдал его этому доброму,
искусному и трудолюбивому народу.
Наконец, по истечении полных четырех месяцев, прибыли посланцы двора
Монтесумы, задержавшиеся в пути из-за разлива рек и прочих дорожных
происшествий. Император настолько заинтересовался вестью о моем пленении,
что счел необходимым послать за мной своего родного племянника принца
Куаутемока, поручив ему доставить меня в столицу под усиленной охраной из
лучших воинов.
Я никогда не забуду нашу первую встречу с принцем, ставшим
впоследствии моим добрым другом и собратом по оружию. Когда он прибыл с
эскортом в Табаско, я охотился в окрестностях города на оленей, изумляя
индейцев искусной стрельбой из лука. Они ведь не знали, что я достиг
совершенства в обращении с этим видом оружия еще на родине, где дважды
завоевывал первый приз на состязаниях бангийской общины. Гонец прервал
нашу охоту, и мы поспешили в город, захватив с собой подстреленного оленя.
Приблизившись к дому касика, я увидел, что весь двор заполнен пышно
разряженными воинами. Среди них особенно выделялся своим великолепием один
индеец. Он был молод, очень высок и широкоплеч, с приятным лицом и орлиным
взором. Весь его властный облик был преисполнен величия. Тело индейца
прикрывал золотой панцирь, на плечи был наброшен плащ из сверкающих
перьев, искусно подобранных в перемежающиеся разноцветные полосы. Голову
его украшал золотой шлем, увенчанный царским символом орла, раздирающего
золотую змею, инкрустированную драгоценными камнями. На руках выше локтей
и на ногах под коленями он носил золотые обручи с самоцветами, а в руке у
него было длинное копье с медным наконечником.
Вокруг этого человека толпилось множество других знатных воинов,
разодетых не менее пышно, с той лишь разницей, что вместо золотого панциря
они носили стеганые хлопковые доспехи - эскаупили [эскаупили, ацтекские
панцири, представляли собой куртки из стеганого хлопка, предварительно
вымоченные в рассоле; после такой обработки они приобретали жесткость и
надежно защищали тело от стрел и ударов копий], а шлемы их вместо царского
символа украшали пучки длинных перьев, скрепленных пряжками с каменьями.
Так предстал передо мной принц Куаутемок, племянник Монтесумы, а позднее -
последний император Анауака.
Увидев принца, я приветствовал его по обычаю индейцев - коснулся
правой рукой земли, а потом поднес эту руку ко лбу. Куаутемок пристально
разглядывал меня несколько мгновений - я стоял перед ним в простой
охотничьей одежде с луком в руках, - потом улыбнулся открытой дружеской
улыбкой и сказал:
- Поистине, теуль, если я хоть что-нибудь понимаю в людях, мы с тобою
равны по происхождению и по летам, а потому не подобает тебе склоняться
передо мной, словно рабу перед господином!
И с этими словами он протянул мне руку. Я пожал ее и с помощью
Марины, не спускавшей восторженных глаз со столь знатного повелителя,
ответил:
- Может быть, и так, принц. У себя на родине я действительно был
человек с именем и достатком, однако здесь я только несчастный раб,
спасенный от смерти на алтаре.
- Я это знаю, - проговорил он, хмурясь. - Хорошо, что тебя успели
спасти и нож не оборвал твою жизнь. Иначе гнев Монтесумы обрушился бы на
весь город, и тогда...
С этими словами он посмотрел на касика, который задрожал всем телом -
такой страх внушало в те дни грозное имя Монтесумы.
Затем Куаутемок спросил меня, правда ли, что я теуль, то есть
испанец. Я ответил, что нет, что я из другого племени белых людей, но, в
жилах моих течет половина испанской крови. Это его удивило: до сих пор он
не слыхал о других белокожих племенах. Тогда я кое-что рассказал ему о
себе, главным образом о том, как я здесь очутился.
Выслушав меня, Куаутемок проговорил:
- Если я правильно понял твои слова, теуль, ты не испанец, хотя в
тебе есть испанская кровь, и ты прибыл сюда на испанском корабле. Все это
непонятно. Однако пусть в этом разбирается сам Монтесума, а сейчас давай
поговорим о другом. Покажи мне, как ты стреляешь из своего большого лука.
Ты привез ого с собой или сделал здесь? Мне сказали, что среди местных
жителей ты самый лучший стрелок!
Я показал ему изготовленный мной лук, посылавший стрелы шагов на
шестьдесят дальше любого индейского лука, и мы заговорили с ним о битвах и
об охоте. Марина помогала нам, возмещая бедность моего языка, и к вечеру
мы с принцем были уже друзьями.
С неделю Куаутемок и его воины отдыхали в городе Табаско, и все это
время мы часто встречались я беседовали втроем: принц, Марина и я. Вскоре
я заметил, что Марина посматривает на высокого гостя влюбленными глазами.
Ее привлекало не только его богатство и знатность; обладая большим
честолюбием, Марина не желала прозябать в рабстве у касик и мечтала
разделить с Куаутемоком власть и славу.
Всевозможными способами пыталась она завоевать сердце принца, но он
ее просто не замечал. Наконец она решилась поговорить с ним начистоту и
сделала это в моем присутствии.
- Завтра ты покидаешь наш город, принц, - начала она вкрадчивым
тоном. - Если ты позволишь говорить своей рабыне, я бы хотела испросить у
тебя одну милость.
- Говори, женщина, - ответил Куаутемок.
- Я прошу об одном: купи меня у касика или, если хочешь, прикажи,
чтобы он отдал меня тебе, Я хочу последовать за тобой в Теночтитлан.
Куаутемок расхохотался.
- Ты говоришь откровенно, женщина, - сказал он. - Но ты должна знать,
что в городе Теночтитлане меня ждет моя царственная сестра и жена
Течуишпо, а с ней еще три знатные женщины, которые, к несчастью, довольно
ревнивы.
Несмотря на свою смуглую кожу, Марина густо покраснела, и я в первый
и последний раз увидел, как в ее добрых глазах загорелся гнев.
- Принц, - проговорила она, - я просила только взять меня с собой! Я
не просила тебя брать меня в жены или в наложницы!
- Но ты об этом думала, - ответил он насмешливо.
- О том, что я думала, принц, не будем говорить! Я хотела увидеть
великий город и великого императора, потому что устала от этой жизни здесь
и потому, что тоже хотела возвыситься. Ты отказал мне, принц, но придет
время и я, может быть, возвышусь и без твоей помощи. Тогда я вспомню, как
ты меня унизил, и отплачу за все и тебе и твоему царскому дому!
Куаутемок снова рассмеялся, но потом сразу посуровел.
- Ты забылась, рабыня! - проговорил он. - Того, что ты здесь
наболтала, хватит, чтобы отправить на жертвенный камень десяток людей. Но
твоя женская гордость уязвлена, и ты сама не понимаешь, что говоришь, а
потому я забуду твои слова. И ты, теуль, тоже забудь их, если только
понял.
Марина повернулась к пошла к выходу. Грудь ее бурно вздымалась от
ярости, оскорбленного тщеславия, а может быть, и от горя отвергнутой
любви. Когда Марина проходила мимо меня, я услышал, как она бормотала
сквозь зубы:
- Ладно, принц, ты, может быть, и забудешь, но я - никогда!
Впоследствии я частенько задумывался, вспоминая тот день.
Что это было? Говорила Марина наобум, просто в порыве гнева или в то
мгновение перед ней действительно открылось грядущее? И еще об одном я
спрашиваю себя: какую роль сыграл разговор с Куаутемоком в дальнейшей
судьбе Марины? Правда ли, что она отдала свою родину на позор и поругание
только из-за любви к Кортесу, как она мне сама потом говорила? Ответить на
эти вопросы трудно, да, пожалуй, и незачем отвечать, потому что вряд ли
они имеют прямое отношение к тому, что вскоре произошло. Когда случается
какое-нибудь великое событие, мы начинаем отыскивать его причины в прошлом
и зачастую ошибаемся. Скорее всего у Марины была обыкновенная вспышка
гнева, которая вскоре прошла и была забыта. В самом деле, редко кто строит
здание своей жизни на прочном фундаменте какого-нибудь одного чувства -
ненависти или надежды, отчаяния или страсти, - как это было со мной.
Гораздо чаще зодчим человеческих судеб становится случай; хочется этого
людям или нет, он властно вмешивается в их жизнь и перестраивает ее
по-своему. Только одно я знаю - Марина действительно не забыла того
разговора, и в свое время мне довелось услышать, как она напомнила принцу
о каждом его слове и как благородно ответил ей Куаутемок.
