отмщения? В один прекрасный день ты умрешь точно так же, как я умру в эту
ночь, и что тогда? Что будет тогда, де Гарсиа?
- Полно тебе болтать, кузен, - проговорил он с презрительной
усмешкой. - Насколько я знаю, ты еще не стал проповедником. Ты сказал, что
у тебя есть ко мне поручение. Говоря быстрей! Время идет, Томас Вингфилд!
Кто мог послать весть изгнаннику вроде меня?
- Изабелла де Сигуенса, которую ты обманул ложной женитьбой и бросил,
- ответил я.
Де Гарсиа вскочил с кресла и остановился передо мной.
- Что с ней? - спросил он лихорадочным шепотом.
- Монахи замуровали ее живьем вместе с ребенком.
- Замуровали живьем? Матерь божья! Откуда ты это знаешь?
- Я случайно был при этом, вот и все, Она просила рассказать тебе о
том, как они умирали, она и дитя, о том, что она никому не открыла твоего
имени и умерла любя и прощая. Больше она ничего не сказала, но я хочу
кое-что добавить. Пусть образы этой несчастной и моей матери преследуют
тебя вечно, пусть они преследуют тебя в жизни и после смерти, на земле и в
аду!
Де Гарсиа на мгновение закрыл лицо ладонями, но потом опустил руки,
повалился на свое кресло и крикнул чернокожим матросом:
- Кончайте с этим рабом! Чего вы медлите?
Негры двинулись ко мне, однако я не намеревался даваться им в руки. Я
задумал, если удастся, заставить де Гарсиа разделить со мной мою участь.
Рванувшись вперед, я обхватил его поперек тела и стащил с кресла. Ярость и
отчаяние удвоили мои силы. Мне удалось поднять де Гарсиа на уровень
фальшборта, но на этом все кончилось. В то же мгновение чернокожие матросы
схватили меня и вырвали негодяя из моих рук. Я понял, что все пропало. Не
дожидаясь, когда негры изрубят меня своими тесаками, я оперся руками о
фальшборт и сам прыгнул в море.
Разум подсказывал мне, что в моем положении лучше всего было бы
утонуть сразу. Я решил, что не стану сопротивляться и прямехонько пойду ко
дну. Однако сила жизни оказалась сильнее меня; едва очутившись в воде, я
поспешил вынырнуть и поплыл вдоль борта корабля, стараясь держаться в
тени, потому что опасался, как бы де Гарсиа не приказал прикончить меня
выстрелом из лука или из мушкета. И как раз в это мгновение сверху
послышался его голос:
- Теперь-то он наверняка подох! - говорил де Гарсиа, приправляя свои
слова проклятиями. - Но пророчество все же едва не сбылось, Черт возьми,
сколько страха я пережил из-за этого щенка!
Я плыл и ругал себя за то, что не погиб сразу. На что мне было
надеяться? Если даже ни одна акула не позарится на меня, я смогу
продержаться так в теплой воде часов шесть-восемь, а потом все равно
утону. Какой же смысл бороться и тратить силы? И тем не менее я продолжал
неторопливо плыть. После зловонного удушливого трюма прикосновение свежей
воды и чистый воздух были для меня как вино и пища. Каждый гребок
увеличивал мок силы.
Я уже отстал от корабля ярдов на сто, и с палубы вряд ли кто-либо мог
меня заметить, но я все еще слышал тяжелые всплески падающих за борт
трупов и пронзительные крики последних, оставшихся в живых рабов. Подняв
голову, я огляделся. Невдалеке от меня покачивался на волнах какой-то
предмет. Я поплыл к нему, ожидая, что каждый миг будет моим последним
мигом, потому что эти воды кишели акулами.
Вскоре я приблизился к плавающему предмету и с радостью обнаружил,
что это была большая бочка, сброшенная с корабля. Она держалась стоймя, и
волны в нее не заплескивались.
Мне удалось уцепиться за верхний край бочки, и я увидел, что она
наполовину заполнена испорченными пресными лепешками; наверное, потому ее
и выбросили в море. Эта масса гнилого теста, словно балласт, удерживала
бочку на поверхности, не давая ей перевернуться.
Я подумал, что если мне удастся забраться в бочку, акулы хотя бы на
время будут мне не страшны. Но как это сделать? И в это мгновение я
случайно обернулся. Все мысли разом вылетели из моей головы, Шагах в
двадцати я увидел плавник акулы, которая неслась прямо на меня. Ужас
овладел мной, отчаяние придало мне силу и сообразительность. Одним рывком
я выпрыгнул из воды, ухватился за противоположный край бочки и упал в нее,
подогнув колени.
Как удалось мне совершить этот прыжок, я не могу понять до сих пор,
но в следующую секунду я уже был внутри бочки, отделавшись только
царапиной на подбородке.
Однако неожиданно обретенная мной лодка готова была сама пойти ко дну
под тяжестью заплесневелых мокрых лепешек, моего тела и воды, которая
залилась внутрь, когда я ее наклонил. Края бочки выступали над
поверхностью всего на какой-нибудь дюйм. Я понял, что достаточно одного
всплеска и бочка пойдет до дну. А плавник акулы был уже всего в пяти
ярдах. В следующее мгновение она с разгону ткнулась носом о дерево, и
бочку сильно тряхнуло.
Я начал лихорадочно вычерпывать воду руками. Края бочки почти не
возвышались над уровнем океана. Когда, наконец, они поднялись дюйма на
два, акула, разъяренная тем, что упустила добычу, повернулась на бок, и я
услышал, как ее зубы проскрежетали по деревянным клепкам и железным
обручам бочки. Бочка закрутилась на месте, и волна снова захлестнула ее. Я
вычерпывал воду как одержимый. Если бы акула напала еще раз, я бы
наверняка погиб, но, по-видимому, дерево и железо пришлись ей не по вкусу.
Акула удалилась, однако еще в течение нескольких часов я видел время от
времени, как ее плавник вспарывает морскую гладь.
Сначала, пока воды было много, я выплескивал ее пригоршнями, потом
снял сапог и приспособил его вместо черпака. Когда края бочки поднялись
дюймов на двенадцать, мне пришлось остановиться; я боялся, что, если
вычерпаю всю воду, бочка перевернется. Теперь можно было, наконец,
передохнуть. Но тут мне пришла в голову мысль, что все мои усилия тщетны,
что я все равно либо утону, либо погибну от жажды, и я горько посетовал на
свое малодушие, которое только затягивало и умножало мои страдания.
В отчаянии я воззвал к небесам, и молился так искренне и горячо, как
никогда. Вскоре ко мне вернулись надежда и какое-то удивительное
спокойствие. За последние несколько дней страшная опасность грозила мне
трижды: во время кораблекрушения, в трюме корабля работорговцев, где я мог
умереть от голода и мора, и вот теперь, когда меня поджидали свирепые
пасти акул. Но я был уверен, что и на сей раз все обойдется. Ведь не для
того я два раза спасался от бед, которые для других были бы верной
смертью, чтобы на третий раз погибнуть самым жалким образом! И вот, хотя в
моем положении всякая надежда была безумием, я снова начал надеяться. Не
скажу, что эта благодать снизошла на меня свыше. Скорее всего во мне было
тогда слишком много жизни, и я просто не мог поверить, что скоро умру.
Постепенно я настолько приободрился, что начал даже замечать красоту
ночи. Океан был тих, как пруд; ни одно дуновение ветерка не тревожило его
гладь. Луна уже заходила, и все небо усыпали бесчисленные, удивительно
яркие звезды, каких не бывает в Англии. Но вот и они начали бледнеть, небо
на востоке порозовело, и вскоре первые лучи солнца выглянули ив-за
горизонта. В это время над гладью вод поднялся густой туман, в котором на
расстоянии пятидесяти ярдов ничего не было видно. Час с лишним я плыл
вслепую. Лишь когда солнце поднялось выше, туман рассеялся, и я заметил,
что меня отнесло от корабля довольно далеко: на горизонте виднелись только
верхушки его мачт, а потом и они исчезли. К этому времени вся поверхность
океана очистилась; только с одной стороны, непонятно почему, над самой
водой осталась висеть узенькая полоска не то тумана, не то пара.
Солнце становилось все жарче, причиняя мне жестокие муки. За
исключением нескольких глотков водки, выпитой в трюме моей плавучей
тюрьмы, я ничего не пил уже целые сутки. Не стану описывать всех моих
страданий. Час проходил за часом, а я все еще стоял в своей бочке, изнывая
от жажды, с непокрытой головой под палящими лучами тропического солнца,
ослепительный блеск которого отражался в зеркальной глади океана. Тот, кто
не испытал ничего подобного, вряд ли сможет это представить. Временами
меня охватывала непереносимая слабость, и несколько раз я едва не
вывалился в море. Наконец, я впал в смутный полусон, или, вернее,
полузабытье, от которого меня пробудили плеск волн и птичьи голоса.
Подняв голову, я с изумлением и великой радостью увидел, что странная
узенькая полоска тумана на самом деле оказалась низким берегом. Прилив
быстро нес меня к отмели в устье большой реки. Многочисленные чайки с
криком кружились над тем местом, где при слиянии пресной и соленой воды
ходили рыбьи стаи. Вот одна чайка выхватила из воды рыбу весом не менее
трех фунтов и хотела подняться вверх, но тяжесть оказалась для нее слишком
велика. Тогда она принялась долбить рыбу клювом по голове, пока не
оглушила, а затем начала ее рвать на куски. В это время бочонок подплыл к
ней совсем близко, и, сделав усилие, я ухитрился выхватить у чайки ее
добычу. В следующее мгновение я уже пожирал трепещущую рыбу. Это может
показаться отвратительным, но я еще ни разу в жизни не ел с таким
аппетитом и еще ни одно блюдо не казалось мне столь освежающим!
Поскольку воды у меня не было, я съел сколько мог, а остаток рыбы
спрятал в карман своего камзола. После этого мысли мои обратились к
ревущему на отмели прибою. Скоро мне стало ясно, что, стоя в бочке,
пересечь полосу бурунов невозможно, поэтому я опрокинулся вместе с бочкой
в воду, а когда она всплыла, сел на нее верхом. В полосе прибоя меня едва
не сбросило, однако прилив быстро нес бочку вперед, буруны вскоре остались
позади, и я очутился в устье большой реки.
Здесь судьба еще раз улыбнулась мне: я выловил из воды плывший по
течению сук и теперь мог грести. С помощью этого весла мне удалось
направить мою посудину к густо заросшему тростником берегу, на котором
чуть поодаль стеной стояли прекрасные высокие деревья с гроздьями крупных
орехов в зеленых кронах.
Так, проведя в своей бочке без малого десять часов, я благополучно
высадился на сушу. В этом мне тоже помог чистый случай, ибо река буквально
кишела отвратительными пресмыкающимися, так называемыми крокодилами, или,
иначе, аллигаторами. Но тогда я даже не подозревал об их существовании.
Я достиг земли как раз вовремя, потому что, когда я подплывал к
берегу, начался отлив, который вместе с течением реки понес меня обратно в
открытое море. Запоздай я немного, и мне бы уже не выбраться. Последние
десять минут мне пришлось напрягать все силы, чтобы заставить бочку
двигаться вперед. Наконец я заметил, что подо мной глубина не достигает и
четырех футов, свалился с бочки и вброд добрался до отмели. Здесь я упал
ничком на песок и возблагодарил бога за чудесное спасение.
Вскоре, однако, жажда охватила меня с новой силой я заставила
подняться на ноги. Я побрел вверх по берегу реки, пока не натолкнулся на
лужицу дождевой воды. На вкус она оказалась пресной и свежей, и я припал к
ней, обливаясь слезами радости.
Я пил и пил до тех пор, пока мог. Только те, кто побывал в ноем
положении, знают, как вкусна прохладная чистая вода!
Напившись, я смыл морскую соль с лица и тела, достал из кармана
остатки рыбы и доел ее до конца. Эта трапеза меня подкрепила, однако я был
настолько измучен, что тут же растянулся в тени под каким-то кустом с
белыми цветочками и мгновенно уснул.
Когда я открыл глаза, была уже ночь. Наверное, я проспал бы еще
