немало часов, если бы не боль и непонятное жжение во всем теле. Наконец
меня так допекло, что я в бешенстве вскочил на ноги, проклиная все на
свете. Сгоряча я никак не мог понять причину своих мучений, но потом
заметил, что воздух прямо кишит похожими на комаров насекомыми, издающими
тонкий звенящий писк. Опускаясь на мою кожу, они сосали из меня кровь и
одновременно впускали яд в ранки. Испанцы называют этих подлых кровопийц
москитами. Еще хуже были насекомые величиной с булавочную головку. Они
набрасывались сотнями, впивались, словно бульдоги в медведя, вгрызаясь
глубоко в тело, так, что потом оставались гноящиеся язвочки. Эти создания,
которые испанцы называют "гаррапатас", представляют собой разновидность
мелких клещей. Кроме них, было еще множество разных мучителей - всех не
перечесть, - отличавшихся друг от друга по размерам и по виду, но имевших
одну общую особенность: все они сосали кровь к все были ядовиты.
Целую ночь я сражался с этой напастью и едва не сошел с ума. У меня
не было ни мгновения покоя! Незадолго до рассвета я бросился к реке и
улегся в воду, надеясь хоть немного облегчить свои страдания, но не
пролежал и десяти минут, как рядом со мной выполз из ила огромный
крокодил. Никогда еще я не видел такого отвратительного и страшного
чудовища и, конечно, в ужасе выскочил на берег, где меня тотчас с
жужжанием облепили мириады летающих и ползающих кровопийц...
Но довольно об этих гнусных насекомых!
13. ЖЕРТВЕННЫЙ КАМЕНЬ
Наконец пришло утро, застав меня в самом плачевном положении. Лицо
мое разнесло от яда москитов, словно тыкву, да и тело выглядело не лучше.
Жгучие уколы не прекращались, и я то бежал, то прыгал, как сумасшедший.
Сам не зная куда, я продирался наугад сквозь густые заросли. Вокруг не
было никаких признаков человеческого жилья - одно бесконечное болото. Я
шел вдоль берега реки, то и дело натыкаясь на крокодилов и отвратительных
змей. Чувствуя, что силы меня покидают и что я уже недолго смогу выносить
эти муки, я решил идти вперед до конца, пока не свалюсь замертво, и пусть
тогда смерть избавит меня от всех страданий.
Так я пробирался час с лишним, пока не вышел на открытый берег, где
не было ни кустов, ни тростника. Я шел, подпрыгивая, приплясывая и
отмахиваясь распухшими руками от проклятых кровопийц, тучей круживших над
моей головой. Конец мой был уже близок. Силы меня покидали, я едва не
валился с ног. И в этот миг я внезапно увидел перед собой группу
бронзовокожих людей в белых одеждах. По-видимому, они ловили в реке рыбу,
но теперь сидели на берегу и ели, а позади них стояло на воде множество
длинных челнов, нагруженных всякой всячиной.
Заметив меня, туземцы громко закричали что-то на незнакомом мне
языке, схватили лежавшее рядом с каждым оружие - луки со стрелами и
деревянные палицы, утыканные со всех сторон острыми осколками
вулканического стекла [вулканическое стекло, или обсидиан, - вулканическая
горная города черного или красноватого цвета с режущим изломом;
употреблялась с доисторических времен для изготовления наконечников стрел,
ножей, скребков и т.п.], - и начали приближаться, по-видимому, намереваясь
меня прикончить. Я воздел руки и взмолился о милости. Когда туземцы
увидели, что я безоружен и совершенно беспомощен, они опустили оружие и
заговорили со мной на своем языке. Я потряс головой в знак того, что
ничего не понимаю, потом показал рукой в сторону моря, а затем на свое
распухшее лицо и тело. Туземцы закивали головами. Один из них сбегал к
челнам и принес какую-то пахучую мазь коричневого цвета. Затем он знаками
приказал мне снять остатки изорванной одежды, приводившей всех в немалое
изумление. Когда я разделся, туземцы умастили меня коричневой мазью, и я
сразу почувствовал величайшее облегчение: зуд и жжение прекратились, а
самое главное - запах мази отгонял насекомых, которые отныне мне почти не
докучали.
После этого туземцы накормили меня жареной рыбой, лепешками и напоили
восхитительным горячим напитком, покрытым коричневой пузырящейся пеной;
позднее я узнал, что это был шоколад. Когда я поел, туземцы тихонько
посовещались между собой, а затем знаками приказали мне пойти в один из
челнов и лечь на специально подстеленные циновки. Я повиновался. Следом за
мной в тот же челн - он был достаточно велик - сели еще три человека. Один
из них, весьма важный мужчина с приятным лицом и величавыми движениями - я
его сразу признал за самого главного, - сел напротив меня, а двое других
поместились на носу и на корме и взялись за весла. Мы отчалили в
сопровождении других трех челне, но едва успели проплыть с милю, как я
погрузился в сон, сломленный крайней усталостью.
Пробудился я совершенно свежим, проспав, по-видимому, немало часов,
потому что солнце уже садилось. С удивлением я заметил, что величавый
туземец, сидевший в челне напротив меня, оберегает мой сон, отгоняя от
меня комаров густолистой веткой. Судя по его доброте, мне нечего было
опасаться дурного обращения. Успокоившись, я начал раздумывать, куда я,
собственно говоря, попал, что это за удивительная страна и кто эти люди.
Но вскоре я перестал ломать себе голову и, вместо того чтобы предаваться
пустым измышлениям, залюбовался проплывавшими перед моими глазами
картинами.
Мы поднимались теперь по более узкой реке, чем та, на берег которой я
высадился. Заболоченные заросли исчезли, и вместо них по обеим сторонам
раскинулось открытое пространство. Берега можно было бы назвать голыми,
если бы не огромные деревья, превосходившие по величине самые большие
дубы, Некоторые из них были удивительно красивы! Лианы опутывали их,
свешиваясь с верхних ветвей, а между ними виднелись удивительные пышные
цветы, растущие прямо на древесной коре, словно мох на стенах.
Хриплоголосые птицы с ярким сверкающим оперением порхали в листве,
обезьяны трещали и бормотали, встревоженные нашим приближением.
Когда солнце, озарявшее последними лучами это удивительное, небывалое
зрелище, закатилось, мы подошли к бревенчатому причалу и высадились на
берег. Стемнело почти сразу, и я разобрал только, что меня куда-то ведут
по хорошей дороге. Вскоре мы достигли ворот; здесь толпилось множество
людей и слышался лай собак; по-видимому, это был вход в город. Пройдя
ворота, мы углубились в длинную улицу с домами по обеим сторонам. У порога
последнего дома мой спутник остановился, взял меня за руку и ввел в узкую
низкую комнату, освещенную глиняными светильниками. Несколько женщин
приблизились и поцеловали его, другие, по-видимому служанки, склонились
перед ним, касаясь одной рукой пола. Затем все взгляды обратились ко мне,
и со всех сторон на моего спутника посыпались вопросы, о содержании
которых я мог только догадываться.
Когда всеобщее любопытство было удовлетворено, женщины принесли блюда
со множеством странных кушаний и расставили их прямо на полу. Хозяин
пригласил меня разделить с ним ужин. Я сел рядом с ним на циновку и
принялся за еду.
Прислуживавшие нам женщины были довольно привлекательны, но среди них
особенно выделялась своей грацией одна, высокая, стройная девушка с нежным
и добрым выражением лица, придававшим ее красоте особую прелесть. Она была
такой же смуглой, как все, но с правильными чертами лица и прекрасными
глазами. Я говорю о ней здесь по двум причинам: потому, что она дважды
спасла меня - от жертвоприношения и от пыток, и потому, что эта женщина
была не кто иная, как Марина; впоследствии она стала любовницей Кортеса, и
без нее он никогда бы не сумел захватить Мехико. Но в то время она даже не
думала, что именно ей суждено отдать свою родину Анауак во власть жестоким
испанским поработителям.
С первого взгляда я заметил, что Марина - отныне я буду называть ее
так потому, что ее полное индейское имя слишком длинно, - была тронута
моим горестным состоянием и делала все возможное, чтобы услужить мне и
избавить меня от назойливого любопытства окружающих. Она принесла мне воды
умыться, дала чистое полотняное одеяние взамен грязных лохмотьев и
накинула на мои плечи плащ, искусно сшитый из ярких перьев.
После ужина меня проводили в отдельную маленькую комнату с циновкой
вместо постели, на которой я тотчас растянулся и принялся размышлять о
своей судьбе. Мой прежний мир был потерян, и, по-видимому, навсегда, но
зато я очутился среди приятных и добрых людей, по всем признакам вовсе не
походивших на дикарей. Правда, меня беспокоила одна вещь: я обнаружил,
что, несмотря на хорошее обращение, со мной обходились, как с пленником:
на пороге моей маленькой комнаты спал воин, вооруженный копьем с медным
наконечником.
Прежде чем заснуть, я выглянул сквозь забранное деревянной решеткой
отверстие, заменявшее окно, и увидел, что дом расположен на краю обширной
площади. Посредине возвышалась огромная темная масса в форме пирамиды
высотой более чем в сто футов. На вершине этой пирамиды виднелись
очертания храма, как я правильно угадал, а перед входом в него горел
огонь. Уже засыпая, я все еще раздумывал, для чего понадобилось такое
гигантское сооружение и во славу каких богов оно было воздвигнуто?
Утром мне это предстояло узнать.
Здесь следует, пожалуй, рассказать о том, что мне стало известно лишь
много времени спустя. Я попал в город Табаско, столицу одной из южных
провинций Анауака, расположенную от главного города Теночтитлана, ныне
Мехико, на расстоянии нескольких сотен миль. Река, к устью которой меня
пригнало, называется Рио-Табаско. Именно здесь высадился Кортес в
следующем году. А моим хозяином был касик, или вождь, Табаско, тот самый,
что впоследствии подарил Кортесу Марину. Таким образом, я оказался первым
белым человеком, жившим среди индейцев, если не считать некоего Агилара;
лет за шесть до меня буря выбросила его с несколькими товарищами на
юкатанское побережье.
Агилара выручил Кортес, а все остальные были принесены в жертву
Уицилопочтли, жестокому богу войны. Но индейцы уже были наслышаны об
испанцах и смотрели на них с суеверным ужасом. Примерно за год до этого
побережье Юкатана посетил идальго Эрнандес де Кордова, неоднократно
сражавшийся с туземцами, а после него, незадолго до моего появления, в
устье реки Табаско заходили каравеллы Хуана де Грихальвы. Таким образом,
меня приняли за одного ив людей этого незнакомого странного племени
теулей, как индейцы называли испанцев, а следовательно - за врага, крови
которого жаждали их боги.
Освеженный крепким сном, я поднялся с рассветом, умылся и,
облачившись в приготовленные для меня полотняные одежды, вышел в большую
комнату. Тотчас мне принесли еду, но едва я успел подкрепиться, как в
комнату вошел мой хозяин, касик, в сопровождены еще двух людей, вид
которых заставил меня содрогнуться от ужаса. Какая-то странная масса
склеивала в отвратительный колтун ж черные длинные и прямые космы, лица
выражали устрашающую жестокость, а черные одежды были расшиты
таинственными мистическими знаками кроваво-красного света. Все
присутствующие, не исключая самого касика, с явным уважением относились к
этим людям, разглядывавшим меня с такой свирепой радостью, что кровь стыла
в жилах. Один из них приблизился, раскрыл одеяние у меня на груди и,
положив омерзительную грязную ладонь на мое тревожно бьющееся сердце,
принялся считать вслух его удары, что-то приговаривая. Как я узнал
позднее, он говорил, что я очень силен. Все это время его спутник не
