и 38 миллионов французов, т. е. на каждого француза будет приходиться два немца.
Если в течение этого ближайшего пятидесятилетнего периода быстрота приращения
народонаселения останется неизменной и если карта Европы не потерпит новых
территориальных перераспределений, то к середине будущего века население Франции
будет составлять лишь 7% всего европейского населения, и Франция, в этом
отношении, перейдет из первого ряда в двадцатый.
Немцы охотно утверждают, что когда они сделаются вдвое многочисленнее нас, они
завладеют нашей страной. Они забывают, что по этой милой логике они сами должны
были бы оказаться добычей русской империи, население которой более превышает
население Германии, чем последнее -- население Франции. "Политика рас неумолима,
-- пишет галлофоб доктор Роммель. -- Приближается момент, когда пять бедных
сыновей германской семьи, привлеченные богатством и плодородием Франции, легко
покончат с единственным сыном французской семьи. Когда возрастающая нация
примыкает к более разреженной, являющейся вследствие этого центром низкого
атмосферного давления, образуется воздушный ток, называемый вульгарно
нашествием, -- явление, во время которого закон и мораль откладываются временно
в сторону". Но не образуется ли также "воздушных течений" и со стороны России?
Прекрасная французская территория создана не для того, говорит тот же доктор
Реммель, "чтобы на ней обитала французская раса, а для того, чтобы иметь в 1890
г. столько-то жителей на квадратный километр, в 1900 г. -- столько-то, в 1910 г.
-- столько-то, сообразно с ресурсами страны; если сама страна не в состоянии
заполнить своих квадратных километров в размерах, предписанных естественными
законами, они будут заполнены иностранцами, и самый великий полководец в мире не
в силах помешать этому. Придется волей неволей сомкнуться теснее и предоставить
поглотить себя. Сомнительно, чтобы было достаточно инфильтрации иностранцев и их
потомства для уравновешения европейского давления; надо думать, что процесс,
происходящий в недрах этой великой нации, будет ускорен вторжением лавин,
подобных лавинам 1870 г.".
Не преувеличивая значения этих угроз, исходящих быть может даже не от настоящего
немца, а родившегося в Швейцарии, несомненно, однако, что мы никогда не должны
упускать из вида Германии. Италия, наш другой сосед, также становится все более
и более опасной для нас, так как она защищена от тех двух великих зол, которые
подрывают наши силы: систематического бесплодия и алкоголизма. Население Италии
быстро возрастает и стремится перерасти наше; кроме того, этому населению еще не
грозит алкоголизм. Благодаря климату и своим хорошим привычкам Италия -- самая
трезвая из больших наций. Прибавьте сюда преимущества живого и гибкого ума,
терпеливой и настойчивой воли, быстро развивающейся промышленности, торговли,
стремящейся вытеснить нашу, удивительно искусной политики, не отступающей ни
перед чем, добивающейся всего, пользующейся всем, находящей способы заключать
одновременно союзы с Англией и Германией, и вы поймете, что мы должны
заглядывать не только за Вогезы, но также и за Альпы. Всякий успех наших соседей
должен служить для нас предостережением. Пусть наш счастливый союз с Россией не
ослепляет нас насчет грозящей нам опасности и не усиливает нашей апатии. Будут
ли обращать на нас внимание, когда мы сделаемся сравнительно небольшим народом
по отношению к значительно возросшим России и Германии и переполненной жителями
Италии? Будут ли дорожить нашей дружбой, которой ищут в настоящее время? Прочную
цену союзу с нами может придать только наша сила. Никакое нравственное
обязательство не может заставить Россию отречься от себя ради Франции. Великий
славянский народ с очень положительным и реалистическим складом ума не будет
держаться политики чувства и великодушия по отношению к нам, так же как ученая
Германия не держалась ее недавно по отношению к Греции. Мы должны следовательно
рассчитывать прежде всего на самих себя: недостойно Франции оказаться в один
прекрасный день вассалом другой нации, какова бы она ни была. Всякая страна,
население которой, вследствие роковых обстоятельств или по ее собственным ложным
расчетам, будет уменьшаться, в то время как население соседних стран будет
увеличиваться, приблизится естественным или искусственным путем к тем же
условиям, в которые превратности истории поставили Грецию, так слабо населенную
в настоящее время. Французы не должны были бы забывать этого.
Кроме внешней опасности, систематическое бесплодие вызывает внутри страны
естественный подбор в обратную сторону, в пользу низших типов, которыми
пополняется население. Семьи, достигнувшие, благодаря уму и усиленному труду,
известного благосостояния, и обнаружившие по этому самому, в среднем, известное
превосходство ума и воли, сами, своим добровольным бесплодием, устраняют себя с
арены жизни. Напротив того, непредусмотрительность, слабые умственные
способности, леность, пьянство, умственная и материальная нищета почти одни
оказываются плодовитыми и берут на себя главную роль в деле пополнения
населения. Если бы коннозаводчик или гуртовщик поступали таким же образом, то
что сталось бы с их лошадьми или быками40?
Без сомнения, наше относительное бесплодие является очень деятельной причиной
нашего обогащения. Если бы в 1876 г. процент немецкой рождаемости понизился с 40
на 1000 до процента французской, то число рождений упало бы в Германии с
1.600.000 до 1.040.000; 540.000 взрослых лиц, издержки воспитания которых,
считая по 400 франков на человека, составляют для Германии 1.400 миллионов.
Следовательно, Франция, уменьшая свое народонаселение, экономит ежегодно около
полутора миллиардов. Экономия разорительная, если справедливы слова Фридриха
Великого, что "число жителей составляет богатство государства".
В 1815 г. барон Гагерн писал: "Внутренние ресурсы Франции в виде людей, денег,
естественных продуктов и предметов обмена, необходимых для ее соседей, таковы,
что вся соединенная против нее Европа едва ли представляет для нее серьезного
противника. Чтобы ослабить ее, надо было бы истощить ее ресурсы". Так ли
благоприятно во всех отношениях наше настоящее положение41? Даже наше богатство
в конце концов подрывается неподвижным состоянием нашего народонаселения. В
1867--76 г. наш вывоз достигал, в среднем, 3.306 миллионов; в 1895 г. он
определялся 3.374 миллионами, т. е. возрос лишь на 68 миллионов. Между тем, за
это время германский вывоз с 2.974 миллионов франков (средняя цифра за 1872--76
годы) поднялся до 4.540 миллионов франков (приблизительная цифра за 1896 г.,
ниже действительной), т. е. возрос на полтора миллиарда. Согласно некоторым
экономистам, это объясняется тем, что число наших работников не увеличивается;
вследствие этого они не могут произвести более, чем прежде. В Германии, напротив
того, число рабочих возросло с 41 до 53 миллионов, т. е. у нее прибавилось 12
миллионов пар рабочих рук; отсюда -- неизбежное увеличение производства. Быть
может скажут, что оно объясняется отчасти политическим положением Германии? В
ответ на это указывают на другой пример. Экономическое развитие Австрии, так же
как и в Германии, идет параллельно с ростом ее народонаселения; между тем
невозможно утверждать, что она обязана первым славе своего оружия. В 1869--1873
гг. Австрия вывозила, в среднем, на 1.055 миллионов франков товару (по
номинальной цене); в 1894 г. эта цифра почти удвоилась (1.988 миллионов). Это
легко объясняется тем, что она приобрела 9 миллионов новых работников (ее
население, равнявшееся в 1870 г. 37 миллионам, в настоящее время почти достигло
50 миллионов). Народонаселение -- один из великих источников всякого богатства,
потому что, по справедливому замечанию Бертильона, и всякое богатство имеет
своим источником труд, а труд доставляется головой и руками. Население не только
производит богатства, но оно и истребляет их, вызывая этим потребность в новом
производстве.
При равном уровне цивилизации самый умственный труд можно рассматривать как
функцию числа. При других равных условиях многочисленная нация, если только она
не подавлена невежеством и бедностью, даст более выдающихся, деятельных и
предприимчивых умов, более писателей, художников, ученых, государственных людей
и полководцев. Желая, чтобы дети возвышались и приносили честь их имени, наши
отцы семейств забывают, что лучшим средством для этого является не ограничение,
а увеличение их числа, при котором возрастают благоприятные шансы и делается
возможным подбор.
Так как и самый ничтожный факт может иногда быть красноречивым, то я позволю
себе привести следующий пример: пишущий эти строки родился девятым в семье,
имевшей десятеро детей, семье, бретонской и кельтской по отцу, нормандской и
германской по матери, одинаково привязанной с той и другой стороны к старым
традициям, долгу и правилам, неспособной ни на какие сделки с совестью или
небом. В мальтузианской, утилитарной, скептической или легкомысленной семье,
преданной деньгам и удовольствиям, этот девятый ребенок не мог бы и явиться на
свет; между тем из десятерых детей он -- единственный оставшийся в живых,
единственный, которому удалось наконец ценой суровой борьбы и упорного труда
"пробить себе дорогу". В настоящее время, среди моих философских размышлений,
мне трудно забыть этот конкретный, личный факт; трудно также без некоторой
грусти и беспокойства смотреть на быстрое исчезновение во Франции плодовитых и
вместе с тем держащихся строгих правил семейств, в то время как у соседних
наций, особенно со стороны севера, востока и юго-востока заботливо
поддерживается этот старый и сильный тип семьи. Существуют источники физической
и моральной жизни, с которыми следует обращаться осторожно и иссякание которых
гибельно. Жизнь -- продукт скрытых и молчаливых сил, терпеливо накапливаемых
временем, не создающихся внезапно по желанию нетерпеливых умов. Чрезвычайно
опасно было бы для современных народов среди их законного и необходимого
прогресса внезапно освобождать и одновременно приводить в действие в их недрах
все разрушительные силы. Революции могут, подобно осеннему урагану, рассеять
мертвые листья, готовившиеся упасть, и в то же время вырвать с корнем много
молодых и старых деревьев; одна эволюция способна вызвать своевременно медленное
поднятие сока, необходимое для весеннего расцвета.
К военным и экономическим неудобствам медленного роста населения следует
присоединить все убывающее значение нашего языка на мировой сцене. Было время,
когда на французском языке говорило 27% европейского населения. В настоящую
минуту на нем говорят во всем мире лишь 46 миллионов человек (французы,
швейцарцы, бельгийцы, креолы, канадцы); 100 миллионов говорят на немецком языке;
115 миллионов на английском, а у 140 миллионов английский язык является
официальным. Торговые сношения устанавливаются преимущественно между народами,
говорящими на одном и том же языке; следует жалеть поэтому, что число людей,
говорящих по-французски, уменьшается. Кроме того, от этого не может не страдать
и общее влияние Франции.
Остается рассмотреть вопрос о колонизации, также тесно связанный с проблемой
народонаселения. На наших глазах происходит в настоящее время прогрессивно
возрастающее расселение по земному шару человеческого рода, особенно же белой
расы. Слишком густо населенные страны высылают свои рои занимать новые земли. В
конце концов должно будет установиться равновесие, и с того дня, когда повсюду
плотность населения будет одинакова, сила нации будет определяться размером ее
территории. По мнению экономистов, этим именно и объясняется торопливая
колониальная политика, заставляющая различные страны под влиянием "смутного
инстинкта" спешить принимать участие в "погоне за незанятыми еще пространствами
