право присваивать себе все, что получили бы несуществующие наследники. Очевидно,
что этот вывод заходит за пределы основной посылки. Мы не можем также
согласиться с мнением Бертильона, что "институт наследства не имеет другого
оправдания, кроме того, что он стимулирует труд". Наследство составляет частную
собственность, которую государство должно уважать, ибо тот, кто сберегал и
накоплял для своих детей, мог бы истратить все на самого себя. Не следует
только, чтобы забота о будущем детей доходила до того, что подрывала бы будущее
всей нации. Государство может вмешиваться здесь лишь в той мере, в какой
нарушаются его собственные права. Оно не представляет собой "не родившихся
братьев"; оно представляет коллективные интересы и права перед лицом
индивидуальных и семейных.
Для осуществления этого радикального и слишком социалистического проекта,
пришлось бы отменить всякий налог на наследство в тех случаях, когда родители
оставляют после себя четверых детей; установить очень слабый налог, например в
1%, когда родители оставляют троих детей, поднять его до тридцати процентов при
двух детях и до шестидесяти при единственном ребенке. Эти меры поставили бы
единственных наследников в то же положение, в каком они находились бы, если бы
имели братьев. Но подобная система равносильна конфискации, в форме пошлин с
наследства, трети имущества отца, оставляющего только двоих детей, и двух
третей, когда он оставляет лишь одного сына. Подобная конфискация государством
значительной части наследств, даже с похвальным намерением покровительствовать
повышению рождаемости, была бы и незаконна и недействительна. В Риме
изобретались тысячи уловок для обхода закона Паппия. Надо считаться с
значительными утаиваниями, всегда вызываемыми слишком высокими пошлинами на
наследство.
У нас перед глазами опыт Англии, где с 1894 г. установлены чрезмерные пошлины на
наследство, доходящие, при передаче даже по прямой линии, до 3, 4 и 6% со
средних наследств и до 7 и 8% с колоссальных (от 121/2 и до 25 миллионов
франков); этот пример говорит далеко не в пользу очень высокого обложения
наследств. Действительно, отчеты комиссаров по сбору внутренних доходов
свидетельствуют, что эти драконовские законы не достигают своей цели. В
последние годы общая стоимость наследств значительно понизилась в Англии
благодаря именно чрезмерному возвышению пошлин; цифру утаенного имущества
определяют в 600 миллионов и даже в миллиард франков в некоторые годы.
Следует также опасаться эмиграции движимых имуществ, которая будет неизбежно
вызвана всяким драконовским законом. Она уже началась недавно даже под влиянием
простого ожидания подоходного налога.
Существуют иные более надежные точки опоры для воздействия в пользу повышения
процента рождаемости. Отца четверых живых детей следовало бы освобождать от
всякой службы в запасе, даже в военное время. Бюджетных средств не хватает для
принятия на службу всего годового контингента рекрутов; нерационально поэтому
обращаться к жребию для назначения второго разряда этого контингента. "Это
значит, -- говорит Гюйо, -- обращаться к неравенству и милости под предлогом
равенства и права; будущее каждого общества зависит от уменьшения той роли,
которая предоставлена в нем несправедливой игре случая. Необходимо,
следовательно, распределить воинскую повинность, падающую на каждую семью,
сообразно числу ее детей. Всякий моралист согласится со справедливостью этого
принципа. Из него можно сделать еще тот вывод, что так как военному министру
приходится ежегодно увольнять после однолетней службы часть контингента армии,
то первыми должны увольняться женатые". По этому поводу указывают на то, с каким
ослеплением сыновья буржуазии набрасываются на переполненные кандидатами
либеральные профессии, чтобы сократить для себя срок военной службы; не лучше ли
было бы для самих заинтересованных и для всей страны, чтобы право на увольнение
давалось им браком, особенно -- плодовитым? Таким образом, необходимо следовало
бы провести закон о сокращении военной службы до одного года для женатых
новобранцев. Требовали также, и не без основания, сокращения, по крайней мере
наполовину, двадцативосьмидневного и тринадцатидневного периодов, на которые
призываются состоящие в запасе, для отцов семейств, имеющих троих и более детей.
В другой области необходимо стремиться к расширению свободы завещания; Франция
-- единственная из больших стран, в которой она до такой степени ограничена. Те,
кто усматривает социализм во всяком вмешательстве государства, должны были бы
спросить себя, по какому праву государство вмешивается в этом случае свыше того,
чего можно требовать от отца на воспитание ребенка и на необходимые затраты по
его первоначальному устройству. Известное ограничение воли завещателя в пользу
ребенка справедливо и необходимо; но нет никакой надобности доходить против воли
отца до обременительного дробления наследства и валового равенства в его
разделе. Можно понять, что закон заставляет делить между детьми крупную
собственность; но поддержание во всей их целости средней и мелкой представляет
большой общественный интерес. Следовательно, часть наследства, которой может
свободно располагать завещатель, должна была бы быть доведена по крайней мере до
половины, когда эта часть предназначается ребенку.
Другое, часто предлагавшееся средство заключается в обеспечении пропитания отцам
троих детей. Гюйо нарисовал трогательную картину старцев, вынужденных
выпрашивать у соседей или даже вымаливать по большим дорогам средства
существования, в которых им отказывают в их собственном доме; он показал, что
французский закон безоружен против сыновней неблагодарности, проявляющейся не в
побоях, а в простых оскорблениях. Закон уничтожает дарственные записи, сделанные
в пользу неблагодарных детей; "но он не может уничтожить того дара, каким
является само воспитание ребенка, и неблагодарные дети пользуются этим
положением". Отец должен был бы иметь право по крайней мере на минимум того,
чего можно требовать от детей, "каков бы ни был их характер". Гюйо желал бы,
чтобы закон способствовал даже искоренению из разговорного языка таких постыдных
выражений, как например: "быть на содержании у своих детей", особенно в
применении к тем, кто широко выполнил свои родительские обязанности. Он желал
бы, -- и не без основания, -- чтобы люди приучились смотреть на такого рода
заботы, не как на случайное бедствие для детей и несчастье, почти позор для
родителей, а как на последствия и на осуществление юридического права.
Одной из причин низкого процента рождаемости является все более и более поздний
возраст вступающих в брак, что кроме неизбежно вытекающего отсюда замедления
плодовитости, влечет за собой преувеличенную расчетливость и осторожность,
обыкновенно чуждые молодости. Законодатель является отчасти виновником такого
понижения числа браков, обусловливая их излишними формальными требованиями и
предоставляя родителям запрещающую власть. Для некоторого повышения рождаемости
было бы, быть может, достаточно простого покровительства бракам между молодыми
людьми. Во Франции очень многочисленны случаи самоубийств влюбленных от двадцати
до двадцатидвухлетнего возраста, которые умирают, потому что родители не
позволяют им вступить в брак. Еще больше число предающихся распутству и
следовательно пребывающих в бесплодии. Из боязни браков, которые позднее могли
бы повести за собой разводы, закон благоприятствует распутству и бесплодию.
Родители не желают, чтобы их дети женились молодыми, еще не заняв того
положения, какое они избирают для них; кроме того, родителям их дети всегда
кажутся моложе, чем они на самом деле; они смотрят на них, как на маленьких
детей, когда им уже по сорок лет. По этому поводу приводят слова столетнего
старца Шеврёля, который, потеряв сына, которому было уже семьдесят лет, сказал:
"Я всегда говорил, что этот мальчик не будет жить". Указывают также, что закон,
признающий двадцатиоднолетнего мужчину способным вотировать, оказывать влияние
на судьбы страны, делать займы, отчуждать и закладывать имущество, вести
торговлю, обогащаться или разоряться, не признает за ним права выбрать себе жену
по своим наклонностям и держит его под опекой родителей, часто не превосходящих
его своей мудростью.
Среди фактов, противоположных всем предшествующим, фактов, на которые опираются
предсказания, благоприятные для нашей страны, указывают на заметное уменьшение
смертности во Франции. В начале этого столетия у нас насчитывалось ежегодно по
26 смертных случаев на каждую 1000 жителей; в настоящее время их насчитывается
лишь 22. Таблицы смертности констатируют чувствительное повышение средней
продолжительности жизни за последние сто лет. Страховые компании убедились в
этом, понеся известные убытки, и должны были изменить свои тарифы. Врачи
гордятся такими результатами; но им можно заметить, что, несмотря на прогресс в
медицине и гигиене, эти результаты не могли бы обнаружиться, если бы мы были
такой вырождающейся нацией, какой они любят выставлять нас. Во всяком случае
почти повсюду происходит, благодаря повышению продолжительности жизни, некоторое
уравновешение предполагаемого понижения жизнеспособности. Правда, остается
вопрос: не было ли бы выгоднее жить менее долго, но лучше? Но если бы мы жили
лучше, мы жили бы еще дольше.
Несмотря на свое понижение по сравнению с прошлым, смертность во Франции
остается еще очень значительной, если сопоставить ее со смертностью в других
странах. Она гораздо выше, например, чем в Англии и Бельгии. У нас ежегодно
умирает до 850.000 человек, а иногда и более; в Великобритании, число жителей
которой сравнялось в настоящее время с нашим, умирает лишь от 730.000 до
750.000; следовательно наша смертность превышает смертность Соединенного
Королевства почти на 200.000 случаев. Если бы нам удалось понизить нашу
смертность до того же уровня, то, даже и при настоящем проценте рождаемости,
наше население увеличивалось бы ежегодно на 180.000 душ. Таким результатом не
следует пренебрегать и необходимо стремиться к нему. В Бельгии смертность также
слабее нашей: она равняется 18--20 или 21 на 1.000 душ; это составило бы для
Франции от 760.000 до 800.000 смертных случаев в год, т. е. все еще экономию в
90.000 и 50.000 смертных случаев, по отношению к настоящему положению.
Найти объяснение этим цифрам довольно трудно. Некоторые утверждают, что так
называемая арийская или европейская раса превосходит по долговечности, так же
как и по силе, "альпийскую" или "кельто-славянскую", а особенно различные
помеси, которые повсюду отличаются меньшей жизнеспособностью. Согласно этому
взгляду, долговечие и жизнеспособность преобладают именно в наиболее
долихоцефальных странах. Но необходимо принять во внимание также и климат, а
особенно гигиену, уже значительно повлиявшую на уменьшение смертности в Англии,
Бельгии и у нас.
Законодатель может многими способами оказывать влияние на процент смертности, и
гораздо более действительное, чем на процент рождаемости. Укажем на законы,
касающиеся охранения общественного здоровья, гигиенических условий мастерских,
квартирных помещений и их удешевления, борьбы с пьянством и надзора за кабаком,
организации общественного призрения в деревнях, репрессивных мер против
обольщения, развития сберегательных касс и пр. Серьезная охрана беременных
женщин и детского возраста была бы одной из наиболее надежных мер, ведущих к
увеличению населения43.
Чрезмерная смертность среди детей уменьшает почти на четверть нашу рождаемость.
Но чем объясняется эта смертность? Бедностью? Нет; тем, что в большинстве
департаментов кормилицы плохо ухаживают за детьми, выкармливают их на зловредных
рожках и освобождены от всякого надзора. Чтобы противодействовать этой
варварской беспечности, Руссель провел в 1874 г. превосходный закон: но он не
