был сделан обязательным. Отсюда произошло то, что он соблюдается лишь в
некоторых департаментах; большинство же их поступают так, как будто бы его и не
существовало. В первых детская смертность уменьшилась на две трети; во вторых
она по-прежнему ужасающих размеров. Думаете ли вы, что такая смертность царит
лишь на окраинах, в гористых областях и отсталых кантонах? Нет, она встречается
вблизи центра. Париж ежегодно высылает из своих стен до 20.000 новорожденных,
которые остаются, в среднем, около двух лет вдали от своих родителей; таким
образом до 40.000 маленьких парижан постоянно нуждаются в защите. Те из них,
которые отдаются на воспитание в Сенский департамент, пользуются
покровительством закона Русселя, за исполнением которого наблюдает полицейская
профектура; но до 30 или 35 тысяч их, отсылаемые в более отдаленные
департаменты, попадают в царство административной спячки и вследствие этого
мрут. В департаменте Эры-и-Луары, где в 1895 г. 3.400 этих парижских детей
значились в охранительных списках, 390 были возрастом от одного дня до четырех
месяцев; из этого числа умерло 253, т. е. 64%. Если бы соблюдался закон Русселя,
умерших было бы менее. Если бы, как требует этого медицинская академия, закон
Русселя применялся всюду, где это нужно, было бы спасено ежегодно приблизительно
около 150.000 младенцев.
Неужели мы так богаты людьми, что можем уничтожать столько детских жизней?
Неужели этот вопрос не достоин внимания наших великих людей палаты депутатов44?
Детская смертность особенно свирепствует в фабричных городах. Как показал
Шейссон, это зависит отчасти от того, что женщины слишком рано принимаются за
работу после родов. Следуя прекрасному примеру, поданному в Мюльгаузене Жаном
Дольфусом, значительное число хозяев выдают теперь своим работницам субсидии,
спасающие одновременно и мать, и ее ребенка и позволяющие ей являться в
мастерские лишь по восстановлении своих сил. Повсюду заводятся ясли,
обеспечивающие внимательный уход новорожденным, в то время как их матери заняты
работой. Лучшим решением было бы в этом случае конечно такое, при котором
женщина оставалась бы у своего очага, чтобы исполнять обязанности матери и жены;
но к несчастью этому еще противятся экономические условия современной жизни45.
Что касается смертности в городах, то ее двумя главнейшими факторами являются
нездоровые жилища и алкоголизм. "Лачуга, -- говорил Жюль Симон, -- поставщик
кабака". Улучшение народных жилищ всегда сопровождается уменьшением смертности.
В новых домах Пилоди в Лондоне смертность детей упала почти на половину ниже
своей средней цифры; в Бирмингаме, при средней смертности для всего города в
2,4%, она понизилась до 1,5% для жильцов Metropolitan Society. "Лишь только
смертность в каком-нибудь квартале или уголке английского города превысит
известный процент, -- говорит Шейрон, -- городские власти приходят в движение и
путем установленной законом процедуры добиваются разрушения старых домов в этой
части города".
Остается рассмотреть последнее средство для увеличения нашего народонаселения:
натурализацию. Этим путем, как и уменьшением смертности, можно было бы многое
выиграть. Мирная инфильтрация иностранцев предпочтительнее военного нашествия.
Если мы не можем населить Францию французами, то лучше населить ее иностранцами,
чем оставить ненаселенной и безоружной. Без сомнения, слишком быстрый прилив
новых элементов имеет свои неудобства этнического и даже физиологического
характера (как мы видели выше); но дело значительно меняется при медленной
инфильтращи; ее хорошие последствия превышают дурные в стране, которой угрожает
массовое обезлюдение. Нам нужны прежде всего люди, работники и солдаты.
В конце концов, закон Спенсера, противополагающий индивидуацию, особенно
интеллектуальную, плодовитости, содержит в себе значительную долю истины. Но он
указывает лишь на одну сторону вопроса. Движение народонаселения определяется не
одной причиной, а сложным соотношением между тремя факторами: 1)
индивидуальностью; 2) обществом или человеческой средой; 3) средствами
существования, доставляемыми естественной средой. Нормальный прирост населения
предполагает равновесие между силами индивидуации, силами обобществления и
силами производства. Когда слишком развивается индивидуальная жизнь, без
соответствующего развития коллективной, рост населения падает ниже нормы, если
только естественная среда не доставляет в изобилии орудий труда и средств
существования и не обращается таким образом в своего рода специальный
общественный фонд, широко открытый для всех. Последнее условие невозможно в
наших старых и переполненных странах; в них крайняя индивидуация, ничем не
уравновешиваемая, приводит к личному или семейному эгоизму, угрожающему иссушить
источники коллективной жизни. Следовательно, необходимо поднять уровень
общественной жизни; а для этого необходимы общественные меры. В этом смысле
вопрос о народонаселении является не исключительно экономическим, а социальным,
так как он разрешается соотношением между индивидуальными и общественными
двигателями, причем последние должны получить перевес. Сами мораль и религия
являются средствами вызвать в индивидууме соответствующую долю коллективной
жизни; там же, где этих внутренних средств оказывается недостаточно, приходится
прибегать к внешним или социальным мероприятиям. Последние несомненно очень
трудно осуществимы и требуют крайней осторожности; но осторожность -- не значит
равнодушие. Что делаем мы в настоящее время для борьбы против уменьшения роста
нашего населения, угрожающего самому отечеству и составляющего, вместе с
алкоголизмом, величайшую из всех национальных опасностей, так как она касается
существования и могущества нации? Ничего, абсолютно ничего. Мы стоим с
опущенными руками перед надвигающейся на нас лавиной. Такая апатия настолько же
преступна, насколько нелепа. Нет ни одного политического, ни даже экономического
вопроса, который мог бы сравняться по важности и неотложности с вопросом,
всецело резюмирующимся в выражении: primo vivere (прежде всего будем жить).
Утверждать, что мы находимся в периоде фатального вырождения, -- значит
обнаруживать, хотя бы и в ученой форме, глубокое неведение бесконечной сложности
и неизмеримости подобной проблемы. Кроме того, это значит становиться на точку
зрения, крайне опасную для страны, перед глазами которой ее собственное будущее
рисуется таким образом в самых мрачных красках. Но, с другой стороны, оставаться
пассивными, верить в какую-то счастливую звезду, которая без содействия нас
самих должна обеспечить судьбы отечества, -- значит забывать, что отечество
таково, каким его делают его дети. Другие нации далеко опередили нас, и нам не
следует слишком медлить, чтобы снова занять прежнее военное, политическое и
промышленное положение. Хорошие законы, имеющие целью повышение рождаемости и
справедливое распределение общественных повинностей между семьями, вызвали бы не
одни материальные последствия; они, как мы видели, оказали бы также моральное
воздействие, влияя на общественное мнение и на нравы. В современных обществах,
все более и более усложняющихся, нравы и законы -- одинаково необходимые факторы
и взаимно действуют друг на друга: это как бы жизненный круговорот, все фазисы
которого необходимы для коллективного организма.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
АЛКОГОЛИЗМ ВО ФРАНЦИИ
I. -- Где то время, когда Иоганна Шопенгауэр писала: "нет нации трезвее
французской. В Германии простолюдин нуждается по меньшей мере в пиве, табаке и
кегельбане, чтобы ощущать праздник. Во Франции -- ничего подобного.
Прогуливаться среди толпы в праздничной одежде с женой и детьми или с милой
подругой, раскланиваться с знакомыми, быть изысканно-вежливым с женщинами (ибо
здесь женщина -- все), преподносить цветы той, кого предпочитает сердце, и
получать в награду благосклонный взгляд, вот все, что нужно французу, чтобы быть
счастливым, как бог". Было много споров по поводу возрастающего алкоголизма во
Франции. Оптимисты указывают, что пьянство существовало среди современников
Шекспира, как и среди современников Расина и Буало, по свидетельству герцога
Сен-Симона. По сравнению с дворянством и буржуазией того времени, говорят нам,
наши современные буржуа -- образцы трезвости и умеренности. Допустим; но народ?
Как отрицать ужасающее распространение среди него алкоголизма? На это отвечают,
что алкоголь действует отупляющим и разрушающим образом на потомство тех,
которые злоупотребляют им, и что в конце концов останутся лишь одни
незлоупотребляющие. Может быть; но, в ожидании этого, общество наводнено
алкоголиками и сыновьями алкоголиков, у которых родительское наследие
проявляется эпилепсией, туберкулезом и другими болезненными изменениями, часто
заразительными. Население Вогезов и Нормандии когда-то славилось своей силой и
ростом; ныне рекрутские комиссии констатируют там быстрое уменьшение роста и
силы; они не без основания приписывают этот результат необычайному развитию
пьянства не только среди мужчин, но и среди женщин. Мы не видим, чтобы алкоголь
оказывался в этом случае, согласно мнению некоторых утопистов-докторов, полезным
фактором подбора.
С социологической точки зрения, история алкоголизма может быть разделена на три
периода, хорошо определенные Легрэном. Первый охватывает те времена, когда во
Франции употреблялись лишь естественно перебродившие напитки. В эту эпоху
"пьянство было скорее исключением, нежели правилом". Мужчина, "более
придерживавшийся чистой воды, чем это думают", пил только вино, когда он
отклонялся от своего обычного режима. Это вино, за исключением некоторых
областей, было "с небольшим содержанием алкоголя", и надо было поглотить
огромное количество жидкости, чтобы почувствовать опьяняющее действие. С другой
стороны, излишнее и даже умеренное питье вина было скорее "периодическим", чем
постоянным; употребление вина еще не признавалось первой необходимостью; многие
охотно обходились без него; следовательно это употребление было весьма
ограниченным, и люди не считали себя в смертельной опасности от того, что пили
воду. По всем этим причинам, случаи хронического алкоголизма, когда они
существовали, обнаруживались поздно, в том возрасте, когда воспроизводительные
способности ослабевают, и человек уже не оставляет потомства. В период
образования семьи мужчина был тогда в полной силе, и его дети рождались
незатронутыми наследственным пороком. Вот господствующий факт в истории древнего
алкоголизма. Его жертвы оставались "изолированными", и зло было всегда
"индивидуальным".
Второй период начинается около времен великого революционного движения и
заканчивается "появлением на торговой и промышленной сцене настоящих спиртных
напитков", Возникает "новый общественный орган" -- кабак. Вначале он был скорее
следствием, чем причиной ложной потребности в спиртном возбуждении; но
мало-помалу, удовлетворяя ее, он ее разжигает, увеличивает и в конце концов
делается могучей причиной зла. Легрэн резюмирует этот второй период, говоря, что
он характеризуется введением в общее употребление спиртных напитков. С этого
именно времени возникает предрассудок, что спиртные напитки гигиеничны и
необходимы для человека, что гражданину, живущему в современном обществе,
невозможно обойтись без них. Это заблуждение породило "бедствия". Ложная идея,
узаконивающая порок и возведенная в принцип, как говорит Кант, самая
заразительная и опасная из идей-сил.
Третий период -- период алкоголизма в настоящем значении этого слова; "спиртной
алкоголизм сопровождает винный". Вино вошло в обычное потребление; "это уже не
случайный напиток, а как бы одно из питательных веществ". Тогда призывается на
помощь промышленность. Пускаются в ход все вещества, способные к спиртовому
брожению. Если второй период характеризовался введением в общее употребление
