ядовитой классовой ненавистью, сентенции обращаются в поучения, советы сливаются
с поговоркой и пословицей. Но еще и здесь, в VII веке, иониец Мимнерм делает из
элегии эротический жанр. Однако эта эротика сказывается только в посвящении
стихов флейтистке, да в том, что тема о "золотой Афродите" увязывается со
смертью и увяданием. Без золотой Афродиты какая нам жизнь или радость?
Я бы хотел умереть, раз перестанут манить Тайные встречи меня, и объятья, и
страстное ложе.
Сладок лишь юности цвет и для мужей и для жен. После ж того, как наступит
тяжелая старость, в которой
Даже прекраснейший муж гадок становится всем, Дух человека терзать начинают
лихие заботы,
Не наслаждается он, глядя на солнца лучи, Мальчикам он ненавистен и в женах
презрение будит.
Вот сколь тяжелою бог старость для нас сотворил!
(Перевод Вересаева )
Эта мрачная теория наслаждения, эти песни, воспевающие любовь и молодость,
отдают могилой.
Пот начинает по коже обильный струиться, и ужас Душу объемлет, когда на молодежь
поглядишь:
Все так прекрасны, так милы, - и долго бы быть им такими! Но пролетает стрелой,
словно пленительный сон, Юность...
(Перевод Вересаева.)
Наслаждение, человеческая жизнь, молодость - это все воспринимается Мимнермом по
аналогии с весной и цветами. перед нами уже не фольклор, не песни Сафо, не
цветок - Адонис и не весна - Афродита, а уподобление молодости цветам и
растительности, жизни - весне в лучах солнца, уподобление, выросшее из былого
тождества:
В пору обильной цветами весны распускаются быстро
В свете горячих лучей листья на ветках дерев.
Словно те листья, недолго мы тешимся юности цветом,
Не понимая еще, что нам на пользу и вред.
(Перевод Вересаева)
Тематика любви и наслаждения широко вводится в литера-
257
турный обиход лесбосцем VII века Алкеем и ионийцем VI века Анакреоном. Ведущим
лирическим мотивом, рядом с любовью, становится вино. Приходит ли политическая
весть, Алкей поет:
Нам пить пора, пора против воли пить, Мы пить должны сегодня...
(Перевод Церетели)
Заходит ли солнце и наступает холод, Давайте пить, заходит солнце...
... Ты стужу тем гони, что огонь раздуй, Да, не скупясь, вина нацеди в кратер, -
Вина послаще, и спокойно К ложу своей головой приникни.
(Перевод Церетели)
Если же, напротив, жарко -
Орошай вином желудок: совершило круг созвездье, Время тяжкое настало, все кругом
от зноя жаждет...
(Перевод Вересаева.)
Но особенно эти мотивы на тему "давайте пить и веселиться" развиваются в
эллинистической, а затем в римской литературе; редкое стихотворение Горация
среди его од обходится без такого мотива. Как любовь, так и вино становятся в
этих литературных произведениях "общим местом"; у эллинистических поэтов это
элегия и эпиграмма, у римских - любовная элегия Овидия, Тибулла и Пропорция.
Увязка этих двух мотивов особенно обычна у Анакреона (как видно по поздним, так
называемым анакреонтическим стихам); Анакреон рисует самого себя как седовласого
веселого старика, который тщетно влюбляется в молодых гетер и юношей, - совсем
как типологическая для античной литературы веселая старуха, любящая вино и
молодых людей. Итак, 'старость', которая присутствует у Мимнерма в соседстве с
наслаждением и любовью в виде грядущего ужаса и безобразия, у Анакреона
воплощается в веселом жизнерадостном старике.
3. Сатира и ода
В том же VII веке или позже иониец Семонид создает ямбическую поэму о женщинах.
Раз ямбы - значит насмешка. И он изображает целый ряд женщин, портрет которых
основан на сравнении с животными. Мы уже не в той эпохе, когда тождество
переходит в уподобление и уподобление - в сравнение, лишенное качественной
окраски; мы не в начале образования классового общества; перед нами выступает
галерея животных, наделенных неподвижными характерами; но мы все еще в той
эпохе, когда человеческий портрет строится на сравнении со зверем. Итак, типу
животного соответствует отрица-
258
тельный тип женщины: свинья, обезьяна, собака, лисица, лошадь, - да, уже и
лошадь, сравнением с которой так гордился хор у Алкмана, - осел, служивший
Гомеру сравнением с прекрасным героем, - все они оказываются стереотипно
отрицательным типажем. Только одна пчела хороша, и женщина, похожая на пчелу, -
исключение из всего отвратительного рода. Семонид вообще угрюм; он говорит в
другой песне, что "тысячи страданий, зол и горестей повсюду стерегут людей". И у
него веселый ямбический тон, как у Архилоха, идет рядом с издевательством и
злобой. Наконец, веком позже в той же Ионии получает литературную обработку
победная ода в честь победителей на Олимпиях, эпиникий; эта ода имеет троичную
структуру и поется хором из граждан во время пира. У Алкмана женские хоры
сравнивают себя с конями, состязающимися в беге; в эпиникий хоры воспевают таких
коней, воспевают богов и героев, воспевают победителей-людей. До нас дошли в
преобладающем количестве оды Пиндара, уже V века; в них после призывов богов и
рассказа о мифологических победах героев поется хвала победителю, которая
заканчивается сентенциями этического порядка и краткой похвалой самому себе,
певцу. Однако и Пиндар, и его предшественники обрабатывали не один какой-нибудь
литературный жанр, а несколько, так как границы, отделявшие один жанр от
другого, были чересчур условны. Они слагали дифирамбы, гипорхемы (пляски-песни),
плачи, сколии, парфении - и многие другие виды хоровой и сольной лирики.
4. Противоречие между фольклорной формой и классовым осмыслянием
Энгельс показал, что до начала средних веков не могло быть никакой
индивидуальной любви и что даже "класический оэт любви древности, старый
Анакреон" поет не о любви, а о том "эросе", который ничего не имеет общего с
нашим понятием любви. Греческая лирика качественно отличается от лирики
европейской, и напрасно буржуазная наука сделала из нее какую-то внеисторическую
категорию. Античная лирика создается в Ионии, классовая история которой
складывается значительно раньше Аттики (Афин), создается земельной
аристократией, идеология которой развивается противоречиво; автор рождается на
наших глазах из развивающейся личности, из растущего противопоставления личности
и коллектива. Указанные Энгельсом связи первых греческих государств с родом и
родовыми отношениями отражаются и на истории идеологий; греческая земельная и
торговая аристократия, складывая литературу, стоит еще на
259
почве фольклора и не перестает культивировать доставшийся ей по наследству от
рода древний мировоззренческий материал. Обязательность традиции, подчинение
традиции сказывается в шаблонизации всех литературных жанров; каждый поэт и
писатель, философ и оратор оказывается в полной власти традиции и не может ее
преодолеть, как не может преодолеть прошлого. Лирика складывается из
переосмыслений и переорганизации плачей и насмешки, инвективы, призывов, слав и
т.д., это переосмысление идет главным образом по линии очеловечения, по линии
привнесения общественных мотивов, причем отбор этих мотивов совершается в призме
классового сознания. Элегия Тиртея получает становление тогда, когда нужно
воодушевить аристократическое юношество на бои за могущество и власть военной
спартанской знати, элегия Феогнида перестает быть гномической заплачкой и
делается литературным жанром, когда эта заплачка переключается поэтом в орудие
классовой ненависти; элегия Солона, ода Пиндара служат политическим,
ярко-классовым целям и т.д. Угрюмый характер поэзии Семонида, ограниченный узкий
мир поэзии Мимнерма, Алкея, Анакреона и др. ясно указывают на классовость их
лирики; такой бедный кругозор, такая примитивная однотонная (подобно античной
музыке) тематика песен, такой "телесный" и скудный идеал, как физическое
наслаждение и физическое цветение - это говорит о качественной переоценке
фольклора, сделанной сознанием ограниченным и бедным, сознанием
рабовладельческой земельной и денежной аристократии.
Каждая лирическая песня обращена к кому-нибудь, - не всегда к богу, но уже и к
человеку; она имеет по-прежнему и традиционное прикрепление - либо к процессии
(парфении), либо к пиру (элегии, эпиграммы, сколии, оды). Ямб продолжает быть
жанром личной брани и насмешки, элегия - гномики.
Так старый фольклорный материал и остается в структуре лирических жанров и,
проникая в их содержание, сталкивается с новой семантикой, которая противоречит
прежней, но это противоречие - закон их функционирования как жанров античной
литературы.
в) Вульгарный реализм
1. Античная концепция реальной современности
Классическая Греция времени расцвета не знает ни романа, ни повести, однако
география и история существуют еще в Ионии, не говоря об Афинах V века. Это
научная проза, наряду с красноречием, отто-
260
го заменяет беллетристику, что сама является ее специфической разновидностью.
Античная география и античная история в значительной части фольклористичны; не
только Геродот орудует больше мифом, чем документом, но даже Фукидид следует
общим эсхиловским схемам в мифологической концепции истории986. Если Еврипид,
Софокл и Эсхил пытаются, в различной мере, реалистически осмыслять
фольклорно-эпические сказания; если от Эсхила до Еврипида такая попытка к
овладению реализмом делает некоторые успехи, - то все же трагикам не хватает
уменья видеть социальную обусловленность описываемых ими событий, и общая
религиозная концепция настолько искажает все их попытки, что говорить об их
реализме не приходится. Любопытно, что историки и географы так же интересовались
современной им реальной действительностью, как и практические ораторы, однако
античность дает пример того, как не тема определяет характер жанра, а идеология,
организующая и осмысляющая тему. Так, практическое красноречие сопровождалось не
только мимикой и жестами театрального характера, но музыкальным аккомпанементом,
напевным и аффектированным исполнением, - не говоря о поэтической конструкции и
составе самой фразы. Это указывает, конечно, на своеобразное осмысление
действительности, параллельное тому, какое мы видим у географов и историков.
Действительность в ее причинных соотношениях ускользает из поля зрения античных
"реалистов". Она заслонена религиозным мировосприятием, и миф, обряд, традиция,
театрализация навязываются в подспорье к ее расшифровке. Но если, с одной
стороны, в античности нет подлинной истории, очищенной от литературщины, то там
нет и исторических художественных жанров, где, казалось бы, симбиоз истории и
литературы имел бы законное раздолье. Самое интересное, однако, то, что
античность тяготеет именно к историографии, к исторической драме и даже
впоследствии к историческому роману. Интерес Греции к тематике современности -
это самое любопытное, что только можно встретить в ее литературе. Греческая
история строится на описании не прошлых событий, а современных; историческая
драма берет сюжетом не прошлое, а самое настоящее, сегодня. Что же это за
современность?
Эсхил создает трагедию на тему "Персы", в которой изображает только что
одержанную греками победу над Ксерксом. До него Фриних поставил такую же
историческую трагедию, "Взятие Милета", запрещенную оттого, что она бередила еще
261
чересчур свежие раны, заставляя зрителей волноваться и проливать слезы. Все
действующие лица "Персов" - исторические лица: Ксеркс, его мать Атосса, его отец
Дарий. Пьеса открывается хорической песнью персидских старцев, которые рисуют
блистательную картину пышного войска и могущества Ксеркса. Однако нагнетаются
предвестия какой-то беды - сны, приметы, предчувствия. Приходит вестник,
сообщающий о катастрофе персидского войска. Из его слов обрисовывается антитеза;
самоуверенность Ксеркса как деспота - и религиозная покорность судьбе эллинов,
свободно и сознательно встающих за освобождение родины. Ксеркс бежит, эллины
побеждают; таковы воля покровительствующих им богов. Эта катастрофа заставляет
Атоссу и старцев вызвать из преисподней тень старого Дария. Тень является, и
мораль обнажает себя именно в его устах. Оказывается, предотвратить гибель сына
