поэзии, перемешанных друг с другом, является характерной приметой архаического
рассказа; одна из его побочных форм - это смешение речитативных и песенных
родов, которые переносятся целиком, без попытки переработать их, в одно
ритмическое целое. Так же лапидарны отдельные структурные части прозаического
или поэтического сказа-песни: зачин, рассказ и концовка, полистадиальность
которых ничем не прикрыта. Крестьяне, скрестив руки и закрыв глаза, после
132
каждого припева своей свадебной песни говорили наперед, о чем будут петь в
следующем куплете437: вот типичный пример устойчивой традиции зачина и запева,
хотя бы и лишенных всякого смысла. Необходимость песенного предводительства, -
позднее культового произнесения слов устами самого божества, - это необходимость
запева создает устойчивое 'пред-словие' как часть троичной структуры. Содержание
слов играет наименьшую роль, наибольшую - их произнесение; эти слова, даже в
литературной форме, нисколько не рассчитаны на чтение: их поют, рецитируют,
произносят, декламируют. Но это не потому, что они произошли из обряда и
содержатся первоначально в обряде, а именно потому, что слово имеет свой,
отдельный от обряда, путь развития, в котором все его решающие этапы приходятся
на долю и содержания, но и произнесения.
9. Семантика произнесения
Семантика ритма и слова показывает, что мы имеем дело с одним и тем же
первобытным мировоззрением, содержание и структура которого были вскрыты в
первой главе. Метафоры 'еды', 'борьбы', 'шествия', 'производительности',
'смерти', 'плача' и 'смеха', 'призыва', 'брани' и многие другие, семантически
единые и внешне разнообразные, оформляют и тут все ту же самую мировоззренческую
сущность; лишь ее объективация происходит в ритмико-словесной форме. Одна и та
же семантика создает потенциальную возможность для образования будущих
лирических жанров, стихотворной поэзии и ритмической прозы, для создания эпоса и
эпических родов, каковы пословица, загадка, поговорка, эпопея и т.д., в этой
семантике, - а она была обнаружена при анализе первобытного мировоззрения, - в
самой этой семантике заключается и структурно и по содержанию именно то, что
впоследствии становится жанром. Но что было бы, если б со временем лирика, эпос
и т.д. так и не образовались? Этот вопрос не фантастичен, а вполне историчен.
Так, возможность генезиса литературных жанров была одинакова у всех народов,
прошедших ту же стадию развития, что греки; однако, несмотря на то, что фольклор
есть у всех восточных народов и первобытное мировоззрение и в их прошлом имело
ритмико-словесную, действенную, вещную и т.п. объективизацию, - у евреев нет
эпопеи, у египтян и вавилонян - драмы, да и у тех же греков нет поучений, в то
время как восточные народы их имеют. Итак, вполне законно спросить: что было бы,
если б лирика, эпос, драма никогда в античной литературе не образовались? Они не
существовали бы
133
как литература, но продолжали бы бытовать в той же Греции в форме мифа, обряда,
обычая, праздника, сказа, песни, в той или иной фольклорной форме, но от этого
не стали бы ни лирикой ни драмой. Эта была бы та или иная вариация смеха и
плача, брани, призыва и т.д. которые составляли бы не элементы этих песен,
сказов и обрядов, а новое сочетание и видоизменение все тех же самых осмыслений
действительности. Таким образом все возможности, создаваемые доклассовым
сознанием для образования будущих литературных форм, остаются до тех пор
возможностями, пока не появляется совершенно новое переосмысление этого
мировоззренческого материала, которое одно может его организовать для известных
целей и дать ему определенную функцию. Литературные жанры возникают и становятся
в классовом обществе. Но это возникновение идет не по прямой и
хронологически-последовательной линии развития, а через противоречие; и
литературные жанры происходят не из архетипов себя же самих, а из
антилитературного материла, который должен, для того чтобы стать литературой,
заново переосмыслиться и переключить функции.
Это те выводы, которые заставляют не соглашаться с синкретической теорией А.Н.
Веселовского.
б) Действенные
1. Обряды, оформленные мятафорами 'еды', 'шествия' и 'борьбы'. Панэллинские игры
Я уже говорила, что шествие, борьба и еда являются тремя основными структурными
актами, которые отложились в результате особого восприятия мира. Борьба занимает
огромное место в античной обрядности и в античном быту: поразительно, что эта
древняя, совершенно отжившая свой век действенная форма дикарей и "варваров",
нашла сызнова свое место и новое применение у греков. Борьба, в которой
упражнялись в гимнасиях и палестрах, не была, однако, простой "физкультурой",
порожденной "античным духом", т.е. стремлением к красоте тела: известно, что
этот физический культ был в непосредственной связи с культом религиозным438.
Прежде всего, интересна связь гимнастики с врачеванием, представление о котором
искони отводило к борьбе и к актам рукопашной схватки, к единоборству со
смертью; даже в классическую эпоху эта связь между ними считалась очень древней,
пришедшей из времен мифа439. Былой загробный характер борьбы сказывался еще и в
той роли, какую играла в агонах вода: греческие гимнасии были одновременно и
134
банями, и в банях устраивались палестры440. Основным божеством гимнасий был
загробный бог Гермес; его статуи и гермы находились во всех палестрах и стадиях.
Рядом с ним почитается и знаменитый борец со смертью, Геракл; не только
изображения Гермеса и Геракла находятся в агонистических зданиях, но даже
храмы441. Я говорила уже, почему олицетворение любви сделалось олицетворением
борьбы: и здесь снова Эрос оказывается божеством гимнасии442. В сущности, каждая
палестра и каждый гимнасий - своего рода храм, где происходят акты борьбы, еще
не ставшие зрелищем, но на которые приходят смотреть; с одной стороны, здесь
идут состязания физические, чтения, декламация, беседы, философские занятия; с
другой, тут происходят жертвоприношения, тут находятся храмы и алтари богов, тут
должности обозначаются в религиозных терминах443. Наконец, и все религиозные
обряды были связаны с агонистикой, до мистерий включительно444. Борьба,
происходившая в гимнасиях, не носила характера простых упражнений в ловкости и
не имела целью одно культивирование телесной красоты: здесь подготовлялись для
религиозно-общественных выступлений борцы, и здесь происходили репетиции перед
олимпийскими играми445. Конечно, нигде в религиозной обрядности борьба не играла
такой выдвинутой роли, как именно в панэллинских играх, и особенно, в
олимпийских; если гимнасии и палестры показывают нам бытовую реплику архаических
действ, то эти игры - пример агонов, теснейшим образом связанных как с бытовыми
обычаями, так и с праздничной религиозной обрядностью, непосредственно соседящей
со зрелищем театра и цирка. Борьба во всех четырех панэллинских празднествах
носила многообразные формы: это был бег коней, впряженных в колесницу, бег с
факелами, кулачный бой, метание диска и дротика, игры с мячом и т.д., вплоть до
мусических (до муз относящихся) состязаний в пении, декламации и всяком
искусстве; сюда же нужно отнести такие древние агоны в позднем оформлении, как
гопломахия (поединок вооруженных) и стрельба из лука. Каждое из четырех
панэллинских празднеств носило общеплеменной и религиозный характер, который
объединял все греческие племена; во время этих игр прекращалась даже война. Как
Олимпии, так Истмии, Пифии и Немеи имели свои священные сказания, параллельные
обрядам; борьба солнца со смертью фигурировала там и здесь. Основателем
истмийских игр считался в мифе Сизиф, заковавший в оковы Смерть; самые игры
происходили вокруг могилы в
135
память якобы умерших; наградой победителю служил венок из сосновых ветвей или из
сельдерея446. Немеи происходили в память смерти Офельта, укушенного змеей (а
Офельт и значит змея), и носили печальный характер; Пифии, по преданию,
учреждены солнечным богом Аполлоном после его победы над драконом тьмы Пифоном и
должны были изображать эту борьбу и эту победу. Совершенно произвольно полагают,
что мусические агоны присоединяются к гимнастическим агонам гораздо позднее;
напротив, борьба в песенной форме сопутствует действенной борьбе искони.
Пифийские игры характеризуются как раз преобладанием мусических поединков,
позднее прикрепленных к культу "бога искусства", но, в сущности, бога солнца -
смерти (ср. "Илиаду"), Аполлона; эти игры происходили раз в восемь лет под
надзором дельфийских жрецов. Основным песенным жанром, служившим здесь предметом
состязания, был так называемый 'номос'; это совершенно стереотипная, узаконенная
раз навсегда по своей структуре, композиции и тематике песня, которая
исполнялась одним запевалой под аккомпанемент флейты: победитель получал в
награду яблоки или венок из священного лавра Темпейской долины, за веткой
которого отправлялась торжественная процессия во главе с мальчиком, имевшим
цветущих родителей и срезавшим этот лавр золотым ножом447. Последнее
обстоятельство указывает на то, что шествие во главе с мальчиком, несущим
золотой нож, имело первоначальное значение ' новорождение солнечного света', -
'дитя' и 'мальчик' как метафоры солнца давно известны, подобно и метафоре
'золота'; а шествие - обычная интерпретация солнечного нарождения. Вся вместе
взятая картина хорошо разъясняется на материале двенадцати томов "Золотой ветви"
фрезера; но если не смешивать зараз всю существующую мифологию и обрядность, то
можно выделить в этой картине пифийского шествия внутренний стержень ее смысла.
Сперва это солнечное прохождение, выполняемое всей общественной группой; затем
эта процессия представляет собой рождение уже не солнца, а плодородия,
растительности. Победа в поединке сопровождается новым появлением света или
новым рождением плодородия; тот, кто одержал в борьбе верх и остался жив,
уподобляется яблоку, сельдерею, лавру - очень древним родам растительности,
предшествующим, по роли в производстве и культе, злакам и хлебу. Точно так же и
в Олимпиях победитель получал награду в виде древесных листьев или пальмовой
ветви, которые лежали на тре-
136
ножниках в Олимпийском храме448; метафорическое тождество 'победы над смертью' и
'молодой растительности' получает только тогда значение награды за победу, когда
появляется причинно-следственное мышление и возможность выводить во времени из
предыдущего события последующее как его логическое следствие.
2.Олимпии
По словам исследователя олимпийских игр, у каждого племени был свой особенный
миф о возникновении Олимпий и об их основателе449; это можно сравнить со
множеством племенных мифов об отдельных богах и крупных празднествах, имевшихся
именно у многих племен в тождественных формах. Здесь имена распределены между
Зевсом, Гераклом, Аполлоном, Гермесом и Аресом, поскольку основателем
собственного культа должен оказаться сам бог; и в данном случае он либо
световой, небесный, огневой (Зевс, Аполлон, Геракл, Арес), либо подземный
(Гермес, но также и Геракл с Аресом); устойчивей всего оказывается в роли
основателя Олимпий Зевс, а в роли первого победителя - Аполлон, исконный борец с
драконом. Но почему Зевс - основатель олимпийских поединков? - Потому, что он
сам боролся с титанами, детьми Земли, победил их и забросил в преисподнюю, в
тартар; после победы он въехал на колеснице, запряженной блестящими конями, на
Олимп. И нельзя сказать, чтоб этот миф был нарочно выдуман, чтоб
этимологизировать связь Зевса с Олимпиями; нет, это правомерная версия в
словесной форме тех самых представлений, которые в Олимпиях носят действенную
форму, - в этом нас должен убедить весь контекст мифов и обрядов, группирующихся
вокруг панэллинских состязаний. Олимпийские игры состояли по преимуществу из
парных состязаний в кулачном бое и в беге коней-колесниц, не считая многих
других разновидностей этого агона-борьбы и агона-шествия (бега). Минуя всю
торжественность подготовления к борьбе, нужно сказать, что сам бег колесниц
