свадьбе, триумфе и т.д., показывает, что драматическая обрядность была только
одной из форм переосмысления реальности и в лице своего звериного и
растительного хора воспроизводила жизнь всего племени. Итак, в хоре трагосов и
сатиров мы имеем олицетворение еды, вина-крови и хлеба-тела, чьи корифеи - эти
же вино (кровь) и хлеб (мясо). Однако хлеб - понятие широкое. Его бытовым
архетипом служат травы, зелень и плоды деревьев, как например желуди551; вслед
за ними идет питание сырыми взращенными растениями, сперва стручковьми, а потом
и злаками552. Но и зерна колосьев тоже имеют свою историю в качестве архаичного
"продукта питания". Их употребляют в еду, просыпав: это - древнейшая форма
хлеба; затем их размалывают ручным способом; еще дальше их толкут и разбавляют
водой и только в позднейшей стадии замешивают и заквашивают553. Итак, хлебу как
одной из форм месива предшествует хлеб в виде похлебки или каши, т.е.
растолченных зерен с примесью воды, большей или меньшей густоты. Сперва эта
похлебка стручковая, сделанная из бобов, гороха и чечевицы;
157
затем она из полбы, ячменя и пшеницы554. На последующих стадиях общественного
мировоззрения эти объекты пищи становятся священными; они остаются
принадлежностью алтарей и жертвоприношений и потому кажутся освященными и искони
присущими богослужению, что ведет к тому, что прежнее производственное бытовое
их потребление обращается в праздники. Так, у греков и римлян каши-похлебки
имели священное значение, хотя представляли собой первобытные формы древнего
питания; каша из пшеницы, полбы или смешанных зерен дает название целому ряду
праздников555. У римлян каша из крупно молотой ячменной крупы составляет
центральный момент жертвоприношения, она играет видную роль и в свадьбе, рядом с
полбой-пшеницей и кашами556. В праздник весталок, при Сементивах и Либералиях,
на первом месте мы встречаем обряд хлеба557. Минуя такие праздники вегетации,
как греческие Талисии, Тесмофории, Галоа, Плюнтерии, Дионисии и мн. др. с
центральной сценой еды и мучного жертвоприношения, я приведу только пример
греков, которые в древнейших жертвоприношениях употребляли ячмень, хотя и
приносили первинки от других злаков; распорядитель этих приношений и принимающий
начатки назывался рудиментарно "сборщиком ячменя"558. И в этих религиозных
обрядах и в театральной драме мы упираемся в быт, когда при культовой трапезе в
пританее мы застаем в качестве меню ячменную похлебку, сливки, сыр и порей, то
оно оказывается в трактовке воссоздания архаического быта559; когда в культе
перед нами обрисовывается сакральная роль этого ячменя либо полбы, то
оказывается, что они чтятся больше всего оттого, что наиболее архаичны560. Но
когда мы подходим к такому явлению, как жертвоприношение ячменных зерен или
полбы, и узнаем, что в древнейших обрядах они посыпались на голову жертвенных
животных или прямо на алтарь или на голову новобрачных, то перед нами встает ряд
выводов561 Прежде всего, в жертвенных животных мы узнаем корифеев брака, а также
хор драмы, тоже олицетворявший все эти зерна, каши, похлебки (сатура, трагос,
сатиры). Кроме того. эти же самые зерна, злаки и плоды бросались в зрителей как
в другую часть такого же хора и назывались 'трагемата', от того же глагола
'трагейн' - 'есть сырое'562.
13. Бобово-чечевичные фарсы
Из архаичной производственной растительности, служившей объектом обработки и
пищи, наибольший след в первобытном сознании оставили стручковые плоды и
особенно похлебка-каша из бобов и чечеви-
158
цы. Это древнейшее бытовое питание, огромное количество бобов найдено под
развалинами древней Трои, но эти же бобы засвидетельствованы в древнем Египте, в
Индии, Персии, у Израиля и у арабов; индо-европейские ученые полагают, что эта
"доисторическая" еда пришла от пеласгов и кельтов563. Бобы метафоризировались
как смерть; поэтому у целого ряда племен, поздней - государств, их не ели, и они
оставались только объектом культа564. Так как смерть представлялась
воскресением, спасением и исцелением, то и бобы служили спасительным
средством565; в то же время с ними было связано 'безумие' и 'глупость',
древнейшее гаданье, древнейшая игра, предшествующая костям, суд566, - по вполне
понятной семантической близости этих метафор со смертью. Отдельная большая
филиация мифов, культов и обрядов говорит о производительной стороне
смерти-бобов, об их рождающей и плодородящей функциях567. Бобы и горох -
заместители козлов отпущения; праздник бобов представлял собой один из архаичных
вариантов Сатурналий; бобовый царь получал царство в акте еды пирога с бобом и
одновременно он оказывался мужем бобовой царицы568. Обычное олицетворение боба -
это или король или шут. Как персонификация еды, глупости и смерти, фарсовые шуты
получили название, с одной стороны, по похлебке-каше, с другой - по стручковым
плодам569. Рядом с олицетворением еды в шутах мы найдем его и в виде бытового,
позже - культового действа, которое станет драмой. Такова сатура-сатира, такова
трагедия (где 'трагос' значит и 'каша'), таковы оскские ателланы. Их персонаж
был неподвижен, подобно позднейшей commedia dell'arte, с типами и масками раз
навсегда данными. Протагониста звали Маккус (греческое Макко), его
отличительнымы чертами были прожорливость, глупость и трусость579. Дитерих
доказал с полной убедительностью, что это имя означает бобовую кашу и
соответствует римской национальной еде итальянских крестьян, похлебке-каше из
ячменя, полбы или бобов571. К этому корню он относит и позднейшие 'маккарони'
как олицетворение национальной мучной еды и шута, глупости; в частности,
смешанная шутовская поэзия, так называемый макаронический стих, дает, в моих
глазах, хороший пример смешанного языка и специального языкового жанра,
прикрепленного к культовому жанру, вроде ямба, сатурнического стиха,
фесценнинного и т.д. Таким образом в Маккусе Дитерих видит, воплощенное
нацинальное блюдо и аналогию к будущему немецкому шуту-колбасе Гансвурсту572.
159
Отсюда один шаг, чтобы перейти к греческой чечевичной похлебке, так называемой
"факэ". Она, действительно, дает свое имя и пародиям, и фарсам, и одновременно
их авторам. Кроме того, в древней комедии ей дана роль национального блюда, и на
сцене непосредственно изображается еда этой похлебки протагонистом. Эта факэ
есть аналогия к 'макко', и в лице новогреческого Фасулиса мы и имеем такого же
Маккуса, олицетворение чечевичной или бобовой похлебки573 Кроме того, эта "факе"
соответствует и римской "фаба", дающей название мимическому жанру, так
называемому - фаба-миму, который реконструируется Биртом как бобовый мим и
"драма обжорства"574. У всех почти древних комиков мы находим речь о чечевичной
похлебке, и Афиней, цитируя выдержки из комедий, где трактуется 'факэ',
приводит, кроме Софила, - Тимона, Кратеса, Хрисиппа, Аристофана, Эпихарма,
Антифана и Деметриона. Не случайно, что название этой похлебки дается зачастую в
виде прозвища людям, то сестра Одиссея будто бы называлась Факэ, то Факэ -
прозвище сочинителя пародий Гегемона, то другой пародист, Сопатр, называется
Факий575. Такие олицетворения делают понятными образы воплощенных протагонистов,
и вполне законно желание Дитериха поставить знак, равенства между 'факиос' и
'маккус'576.
14. Страстные боги и фарсовые шуты
Вот эта-то первобытная еда, состоявшая из стручковых плодов, бобов, гороха,
фасоли и сухих смокв, называлась 'трагематами', лакомством и десертом, и служила
"вторым столом"577, ясно, что она подавалась после обильной трапезы только как
традиционный пережиток. Это те самые "трагематы", которые бросались в публику во
время представления, следовательно, в то время как на сцене хор и протагонист
олицетворяли эти самые стручковые плоды, каши и похлебки и на сцене же ели их, -
публика уподоблялась им же. Но самый акт бросания, перебрасывания снова уводит
нас к агонам и поединку, ведь так бросали камнями друг в друга, так
перекидывались и насмешками. В одном аспекте - еда, разгрызание трагемат или
жертвенного животного, трагоса, дает страсти и сопровождается слезами, в другом
аспекте - еда каши-фарша, сатуры или того же трагоса обращается в фарс, которому
аккомпанирует смех Каждая социально-производственная, позже - родо-племенная
группа имеет у себя в своем собственном прошлом свое тотем-божество, которое, с
одной стороны, представительствуется жрецом в разыгрывании истории
160
страстей и с другой - олицетворено в шуте и подносится в виде съедаемого блюда.
Так, оскское племя, потеряв своего этнического бога, сохранило его в форме шута
и первого актера, Маккуса. Многие племенные боги, покрытые общим христианским
культом, сохранились в виде шутов, олицетворяющих так называемые национальные
блюда, у французов - Жан Потаж (похлебка) или Жан Фаринь (мука), у немцев - Ганс
Вурст (колбаса), у итальянцев - Джованни Маккарони (мучное блюдо), у англичан -
Джэк Пуддинг (тоже мучное блюдо), у голландцев - Ян Пиккельхеринг (маринованная
селедка), у нас - Петр Фарнос (от far - мука) и Петрушка (овощ) и т.д.578 Во
всех этих племенных фарсах мы видим бога в виде живого и действующего персонажа,
как тело и кровь подлинные, как воплощение архаичных хлеба и вина в форме
похлебки-каши, обжорство и пьянство первого актера - это инкарнация 'еды' и
'питья'. Так и в Сатурналиях (древних и новейшего типа) каждый объедающийся и
опивающийся член общественной группы повторяет собой Сатурна. Во всех греческих
фарсах бог-шут ест и пьет на сцене, повар играет здесь особо выдвинутую роль, мы
знаем о существовании даже целого поварского драматического жанра579. Итак,
фарсы и трагедии первоначально тождественны, и один из этих родов мог стать
другим, их отличие не вызывается исконным разделением между печальным и смешным,
высоким и низким.
Точно так же животная или растительная природа хора и корифея ничего не решает
по существу, относясь только к вопросу о стадиальном изменении метафор, мы
всегда застаем их слитыми - как животных, растительность и еду одновременно580.
15. Сатирова драма как драма еды
Сатирикон, из которого вышла трагедия, был драмой столько же серьезной, сколько
и смешной. Ее герой не Дионис, бог лозы и вина, а Геракл, балаганный,
прожорливый герой. Сатировой драме чуждо официальное божество Аттики,
прикрепленное к трагедии только во второй половине VI века. Геракл, напротив, -
древнейшее дорическое божество, ставшее со временем покровителем рабов и
незаконных детей, грубое, примитивное, любимое низовыми классами. Геракл попал в
сатирову драму как одно из дорическик племенных божеств, путем культового
слияния, его племенной эквивалент - Сатурн. Как можно догадываться по названиям
отрывков и цельному "Киклопу" Еврипида, частям "Следопытов" Софокла и по многим
свидетельствам древних, сатирова драма
161
имела две тематики. Во-первых, это была соседившая с древней комедией драма
обжорства; Геракл и его варианты выступают в роли обжор, которые объедаются и
опиваются на сцене581. Обычно такой вариант Геракла - Силен, божество-конь; это
особая стадиальная форма Ариона, родоначальника трагедии, и Адраста,
трагического героя, связанного с конем; это фарсовый аспект солнечного коня
Олимпий и цирка, олицетворяющего уже не кровь и не разрываемое мясо, а вино и
еду. Борец со смертью, Геракл обращается в шута и обжору; конь Силен оказывается
предводителем сатиров. Вторая тематика сатирикона - борьба героя с чудовищем
("Киклоп", освобождение сатиров, пленных жертв Киклопа)582. Однако и она
переплетается с мотивом пьянства; Киклоп и Силен опиваются на сцене и пьянеют;
Киклоп - пожиратель людей; Силен - трусливый и прожорливый шут,
фарсово-комедийный слуга. Мотив спасения и здесь связан с вином, как в культе
богов-сотеров; "профессиональный" 'спаситель', Геракл (или Силен) в сатириконе
принимает форму пьяницы583. Очень близка к сатирикону и "Алкеста" Еврипида.
Открывается она реминисценциями об Асклепии; дальше идет сцена прожорливости
Геракла, с изображением его еды и питья; параллельно Геракл бьется врукопашную с