должны были бы показаться хвосты скифских баранов, весившие
более тридцати фунтов, или же баранов сирийских, к крупу
которых (если верить Тено) приходится прилаживать особые
тележки для хвоста, -- до того он у них длинный и тяжелый. А
вот у вас, потаскуны несчастные, таких хвостов нет!
Итак, кобыла была доставлена морем, на трех кapраках и
одной бригантине, в гавань Олонн, что в Тальмондуа.
При виде ее Грангузье воскликнул:
-- Вот и хорошо! На ней мой сын отправится в Париж. Все
пойдет как по маслу, ей-богу! Со временем из него выйдет
знаменитый ученый. Ученье, как говорится, -- тьма, а неученье
-- свет.
На другой день Гаргантюа, его наставник Понократ со своими
слугами, а также юный паж Эвдемон выпили на дорожку как
полагается и тронулись в путь. День выдался солнечный и
погожий, а потому Грангузье распорядился, чтобы Гаргантюа
надели желтые сапоги, -- Бабен именует их полусапожками.
Во все продолжение пути они нимало не скучали и до самого
Орлеана все подкреплялись и подкреплялись. Далее путь их лежал
через дремучий лес в тридцать пять миль длиной и семнадцать
шириной или около того. В этом лесу была тьма-тьмущая оводов и
слепней, представлявших собой истинный бич для несчастных
кобылиц, ослов и коней. Но кобыла Гаргантюа честно отомстила за
зло, причиненное всей ее родне, применив для этого способ,
дотоле никому не приходивший в голову. Как скоро они въехали в
указанный лес и на них напали слепни, кобыла привела в действие
свой хвост и, начав им размахивать, смахнула не только слепней,
но вместе с ними и весь лес. Вдоль, поперек, там, сям, с той
стороны, с этой, в длину, в ширину, снизу вверх, сверху вниз
она косила деревья, как косарь траву. Словом, не осталось ни
леса, ни слепней, -- одно ровное поле, и ничего больше.
Гаргантюа это доставило видимое удовольствие, однако ж он
не возгордился, -- он только сказал своим спутникам:
-- Ну, теперь здесь всякому гнусу -- тубо-с!
И с той поры край этот стал называться Бос.
Что же касается закусочки, то путники блохой закусили и
больше не просили. И в память этого босские дворяне до сего
времени закусывают блохой, да еще и похваливают, да еще и
облизываются.
Наконец путники прибыли в Париж, и денька два после этого
Гаргантюа отдыхал, пировал со своими друзьями-приятелями и всех
расспрашивал, какие тут есть ученые и какому вину в этом городе
отдают предпочтенье.
ГЛАВА XVII. О том, как Гаргантюа отплатил парижанам за оказанный ему прием и как он унес большие колокола с Собора Богоматери
Отдохнув несколько дней, Гаргантюа пошел осматривать
город, и все глазели на него с великим изумлением: должно
заметить, что в Париже живут такие олухи, тупицы и зеваки, что
любой фигляр, торговец реликвиями, мул с бубенцами или же
уличный музыкант соберут здесь больше народа, нежели хороший
проповедник.
И так неотступно они его преследовали, что он вынужден был
усесться на башни Собора Богоматери. Посиживая на башнях и
видя, сколько внизу собралось народа, он объявил во
всеуслышание:
-- Должно полагать, эти протобестии ждут, чтобы я уплатил
им за въезд и за прием. Добро! С кем угодно готов держать пари,
что я их сейчас попотчую вином, но только для смеха.
С этими словами он, посмеиваясь, отстегнул свой
несравненный гульфик, извлек оттуда нечто и столь обильно
оросил собравшихся, что двести шестьдесят тысяч четыреста
восемнадцать человек утонули, не считая женщин и детей.
Лишь немногим благодаря проворству ног удалось спастись от
наводнения; когда же они очутились в верхней части
Университетского квартала, то, обливаясь потом, откашливаясь,
отплевываясь, отдуваясь, начали клясться и божиться, иные -- в
гневе, иные -- со смехом:
-- Клянусь язвами исподними, истинный рог, отсохни у меня
что хочешь, клянусь раками, ро cab de bious, das dich Gots
leiden shend, pate de Christo{ Голова Господня! (гасконск.);
страсти Господни, стыда в тебе нет (нем.); голова Христова
(итал.)}, клянусь чревом святого Кене, ей-же-ей, клянусь святым
Фиакром Брийским, святым Треньяном, свидетель мне -- святой
Тибо, клянусь Господней Пасхой, клянусь Рождеством, пусть меня
черт возьмет, клянусь святой Сосиской, святым Хродегангом,
которого побили печеными яблоками, святым апостолом
Препохабием, святым Удом, святой угодницей Милашкой, ну и
окатил же он нас, ну и пари ж он придумал для смеха!
Так с тех пор и назвали этот город -- Париж, а прежде, как
утверждает в кн. IV Страбон, он назывался Левкецией, что
по-гречески означает Белянка, по причине особой белизны бедер у
местных дам. А так как все, кто присутствовал при
переименовании города, не оставили в покое святых своего
прихода, ибо парижане, народ разношерстный и разнокалиберный,
по природе своей не только отменные законники, но и отменные
похабники, отличающиеся к тому же некоторой заносчивостью, то
это дало основание Иоаннинусу де Барранко в книге De
copiositate reverentiarum {"О благоговении, в изобилии
питаемом" (лат.)} утверждать, что слово парижане происходит от
греческого паррезиане, то есть невоздержные на язык.
Засим Гаргантюа осмотрел большие колокола, висевшие на
соборных башнях, и весьма мелодично в них зазвонил. Тут ему
пришло в голову, что они с успехом могли бы заменить бубенцы на
шее у его кобылы, каковую он собирался отправить к отцу с
немалым грузом сыра бри и свежих сельдей, а посему он унес
колокола к себе.
Тем временем в Париж прибыл на предмет сбора свинины
ветчинный командор ордена св. Антония. Он тоже намеревался
потихоньку унести колокола, чтобы издали было слышно, что едет
командор, и чтобы свиное сало в кладовых заранее дрожало от
страха, что его заберут; но, будучи человеком честным, он все
же их не похитил, и не потому, чтобы они жгли ему руки, а
потому, что они были слегка тяжеловаты.
Не следует, однако, смешивать этого командора с командором
бургским, близким моим другом.
Весь город пришел в волнение, а ведь вам известно, какие
здесь живут смутьяны: недаром иностранцы удивляются
долготерпению, а вернее сказать, тупоумию французских королей,
которые, видя, что каждый день от этого происходят беспорядки,
не прибегают к крайним мерам для того, чтобы их прекратить. Эх,
если б я только знал, где находится гнездо этих еретиков и
заговорщиков, я бы их обличил перед лицом всех братств моего
прихода!
Так вот, изволите ли видеть, толпа, ошалев и
всполошившись, бросилась к Сорбонне, где находился в то время
(теперь его уже нет) оракул Левкеции. Ему изложили суть дела и
перечислили проистекающие из похищения колоколов неудобства.
После того, как были взвешены все pro и contra { За и против
(лат.)} по фигуре Baralipton, было решено послать к Гаргантюа
старейшего и достойнейшего представителя богословского
факультета, дабы указать ему на крайние неудобства, сопряженные
с потерей колоколов. И, несмотря на возражения со стороны
некоторых деятелей университета, доказывавших, что подобное
поручение более приличествует ритору, нежели богослову, выбор
пал на высокочтимого магистра Ианотуса де Брагмардо.
ГЛАВА XVIII. О том, как Ианотус де Брагмардо был послан к Гаргантюа, чтобы получить у него обратно большие колокола
Магистр Ианотус, причесавшись под Юлия Цезаря, надев на
голову богословскую шапочку, вволю накушавшись пирожков с
вареньем и запив святой водицей из погреба, отправился к
Гаргантюа, причем впереди выступали три краснорожих пристава,
которые если уж пристанут, так от них не отвяжешься, а замыкали
шествие человек пять не весьма казистых магистров наук, все до
одного грязнее грязи.
У входа их встретил Понократ, и вид этих людей привел его
в ужас; наконец он решил, что это ряженые, и обратился к одному
из вышеупомянутых неказистых магистров с вопросом, что сей
маскарад означает. Тот ответил, что они просят вернуть
колокола.
Услышав такие речи, Понократ поспешил предупредить
Гаргантюа, чтобы он знал, что ему отвечать, и чтобы он
незамедлительно принял решение. Получив таковые сведения,
Гаргантюа отозвал в сторону Понократа, своего наставника,
Филотомия, своего дворецкого, Гимнаста, своего конюшего, и,
наконец, Эвдемона и попросил у них у всех совета, что ему
делать и что отвечать. Все сошлись на том, что гостей должно
препроводить в буфетную и напоить их по-богословски; а дабы
старый хрен не кичился тем, что колокола возвращены благодаря
его настояниям, решили послать, пока он будет тут бражничать,
за префектом города, ректором факультета и викарным епископом и
передать им колокола прежде, нежели богослов успеет изложить
свою просьбу. Далее решено было предоставить ученому мужу
возможность произнести в присутствии вышеуказанных лиц его
блестящую речь.
И точно: когда все собрались, богослова ввели в
переполненную залу, и он, откашлявшись, начал так.
ГЛАВА XIX. Речь магистра Ианотуса де Брагмардо,
в которой он обращается к Гаргантюа с просьбой вернуть
колокола
-- Ках, ках, кха! Мпа dies { Добрый день (лат.)},
милостивый государь, тпа dies, el vobis { Добрый день, и вам
также (лат.)}, милостивые государи! Как бы это было хорошо,
если б вы вернули нам колокола, ибо мы испытываем в них крайнюю
необходимость! Кхе, кхе, кха! Много лет тому назад мы не отдали
их за большие деньги кагорским лондонцам, равно как и брийским
бордосцам, коих пленили субстанциональные достоинства их
элементарной комплекции, укореневающиеся в земнородности их
квиддитативной натуры и порождающие способность разгонять
лунный гало и предохранять от стихийных бедствий наши
виноградники, то есть, собственно говоря, не наши, но
окрестные, а ведь если мы лишимся крепких напитков, то мы
утратим и все наше имение, и все наше разумение.
Если вы исполните мою просьбу, то я заработаю десять пядей
сосисок и отличные штаны, в которых будет очень удобно моим
ногам, в противном же случае пославшие меня окажутся
обманщиками. А ей-богу, domine { Господин мой (лат.)}, хорошая
вещь -- штаны, et vir sapiens поп abhorrebit eam! { И человек
мудрый ею не погнушается! (лат.)} Ax! Ax! He у всякого есть
штаны, это я хорошо знаю по себе! Примите в соображение,
domine, что я восемнадцать дней испальцовывал эту блестящую
мухоморительную речь. Reddite quo sunt Cesaris Cesari, et que
sunt Dei Deo. Ibi jacet lepus { Воздайте кесарево кесарю, а
Богу богово. Вот где зарыта собака (лат.)}.
По чести, domine, если вы желаете отужинать со мной in
camera, черт побери, charitatis, nos faciemus bonum cherubin.
Ego occidi unum porcum, et ego habet bon vino. { В храмине,
черт побери, милосердия мы славно подзаправимся. Я заколол
свинку, найдется у меня и доброе винцо (средневековая латынь --
испорченная, так называемая "кухонная" или нарочито искажаемая,
макароническая).}А из доброго vini не сделать дурной латыни.
Итак, de parte Dei, date nobis clochas nostras { Бога
ради, отдайте нам наши колокола (средневек. лат.)}. Послушайте,
я вам подарю на память от всего нашего факультета sermones de
Utino, utinam { Проповеди Удины, лишь бы только (средневек.
лат.)} вы нам отдали наши колокола. Viiltis etiam pardonos? Per
Diem, vos habebitis et nihil poyabitis { Вам нужны отпущения?
Ей-же-ей, вы их получите, и к тому же безвозмездно (средневек.
