воина на крупе коня сидел стрелок.
ГЛАВА XLII. О том, как монах ободрял соратников
и как он повис на дереве
Итак, доблестные воины отправляются на поиски приключений,
точно условившись перед отбытием, в каких случаях, если пробьет
час великого и страшного сражения, должно давать бой, в каких
-- уклоняться. А монах знай подбадривает их:
-- Дети мои, не бойтесь и не пугайтесь! Я поведу вас
верным путем. С нами Бог и святой Бенедикт! Будь я так же
силен, как и удал, я 6ы всех наших супостатов, пропади они
пропадом, ощипал, как уток! Я не боюсь ничего, кроме
артиллерии. Впрочем, подпономарь нашего аббатства дал мне одну
молитву, -- она охраняет человека от всякого огнестрельного
оружия, только мне-то она ни к чему, потому как я в нее вот
настолько не верю. А уж этой самой перекладиной я наделаю дел!
Клянусь Богом, задай кто из вас стрекача, так пусть меня черт
возьмет, ежели я не сделаю его вместо себя монахом и не наряжу
в свою рясу, -- ряса ведь помогает от трусости. Слыхали вы
когда-нибудь про борзого кобеля господина де Мерля? Как
охотничья собака, он сплоховал, а хозяин накинул на него рясу.
Клянусь телом Христовым, с тех пор он уж не упустил ни лисы, ни
зайца, и это еще что: он покрыл всех сучек в околотке, а ведь
прежде он был по этой части слаб, de frigidis et maleficiatis {
О чуждых любовному пылу и подвергшихся злому воздействию
колдовства (лат.)}.
Брат Жан в сердцах произносил эти слова, как раз когда он,
держа путь к Соле, проезжал под ореховым деревом, и тут забрало
его шлема зацепилось за обломленный край толстого сука.
Невзирая на это обстоятельство, монах изо всех сил пришпорил
коня, конь же его не выносил шпор: он скакнул вперед, монах,
силясь отцепить забрало, выпустил поводья и ухватился рукой за
сук, а в это время конь из-под него вырвался. Монах вследствие
этого повис на дереве и стал звать на помощь, кричать "караул"
и всех обвинять в измене.
Эвдемон заметил его первый и обратился к Гаргантюа:
-- Государь, посмотрите поближе на этого висящего
Авессалома!
Гаргантюа подъехал и, увидев, какое положение принял монах
и как именно он повис, сказал Эвдемону:
-- Сравнив его с Авессаломом, вы отступили от истины.
Авессалом запутался волосами, а у монаха голова бритая, и его
держат уши.
-- Помогите же мне, черт бы вас всех побрал! -- кричал
монах. -- Нашли время лясы точить! Вы вроде
проповедников-декреталистов, которые говорят, что ежели нашему
ближнему грозит смертельная опасность, то мы под страхом
троекратного отлучения должны прежде убедить его исповедаться и
восприять благодать, а потом уже оказывать ему помощь. Ну так
когда кто-нибудь из этих проповедников упадет на моих глазах в
воду и станет тонуть, я, вместо того чтобы броситься к нему и
протянуть руку, прочту ему длиннющую проповедь de contemptu
mundi et fuga seculi { О презрении к миру и бегстве соблазнов
его (лат.) }, а когда уж он совсем застынет, тут только я его
вытащу.
-- Не дрыгай ногами, душенька, -- сказал Гимнаст, -- я
тебя сейчас сниму, уж очень ты милый monachus { Монах}:
Monachus in claustro
Non valet ova duo;
Sed quando est extra,
Bene valet triginta.
{Видишь в келье чернеца?
Он не стоит и яйца.
Повстречай его в пути:
Сразу стоит десяти. (средневек. лат.). --
Перевод С. Аверинцева.}
Я видел на своем веку более пятисот повешенных, но никто
еще не болтался на дереве с таким изяществом, как ты. Будь я
столь же изящен, я бы согласился провисеть так всю жизнь.
-- Да перестанете вы проповедовать? -- возопил монах. --
Помогите мне ради Господа Бога, если не хотите помочь во имя
кого-то другого! Клянусь моей рясой, вы об этом еще пожалеете
tempore et loco prelibatis { В свое время на своем месте
(лат.)}.
Тут Гимнаст соскочил с коня, вскарабкался на дерево и
одной рукой подхватил монаха под мышки, другой же отцепил его
забрало от сука, по каковой причине монах повалился на землю, а
следом за ним спрыгнул Гимнаст.
Сверзившись, монах тотчас же сбросил с себя все свое
вооружение и доспех за доспехом расшвырял его по полю, засим
схватил перекладину от креста и вскочил на своего коня,
которого на бегу перехватил Эвдемон.
После этого ратники в веселом расположении духа поехали
дальше, по направлению к Соле.
ГЛАВА XLIII. О том, как Пикрохолова разведка наткнула на Гаргантюа, и о том,
как монах убил военачальника Улепета, а затем попал к неприятелю в плен
Уцелевшие от разгрома, во время которого был растрепан
Трипе, донесли Пикрохолу, что на его людей совершили нападение
черти, и весть эта привела Пикрохола в совершенное неистовство;
всю ночь он держал совет, на котором Бедокур и Фанфарон
утверждали, что могущество его таково, что он разобьет всех
чертей ада, если только они на него ополчатся, чему сам
Пикрохол и верил и не верил.
Как бы то ни было, он выслал в разведывательных целях
отряд легкой кавалерии под командой графа Улепета численностью
в тысячу шестьсот всадников, причем все они были тщательно
окроплены святой водой и у каждого из них вместо знака отличия
красовалась в виде перевязи епитрахиль на тот случай, если они
столкнутся с чертями, которые от григорианской воды и от
епитрахилей должны были неминуемо исчезнуть и расточиться. Так
они доехали почти до самого Лавогюйона и Маландри, но, ни от
кого не получив нужных сведений, повернули обратно и, поехав
верхней дорогой, неподалеку от Кудре обнаружили в пастушеской
то ли хижине, то ли лачужке пятерых паломников, коих они тут же
связали веревкой и, невзирая на их вопли, заклинания и мольбы,
как лазутчиков увели с собой. Когда же они спускались к Сейи,
их заметил Гаргантюа.
-- Братцы, -- сказал он своим людям, -- вон
неприятельский разъезд, вдесятеро превосходящий нас числом. Как
вы полагаете, ударить нам на них?
-- А почему бы нет, черт возьми? -- молвил монах. --
Неужто вы судите о людях по их численности, а не по их доблести
и отваге? -- И, недолго думая, он крикнул: -- Ударим, черти,
ударим!
Когда до врагов донеслись эти крики, они, разумеется,
подумали, что это самые настоящие черти, и, бросив поводья,
обратились в бегство, за исключением Улепета, -- он взял корье
наперевес и со всего размаху ударил монаха в грудь, однако
железный наконечник его копья мгновенно притупился о грозную
рясу монаха: это было все равно, как если бы вы тоненькой
свечечкой ударили по наковальне. Вслед за тем монах так хватил
его перекладиной между шеей и воротником, прямо по кости,
именуемой "акромион", что тот обмер, лишился чувств и как
подкошенный свалился к ногам коня. Тут только заметил монах,
что перевязью служила ему епитрахиль.
-- Стало быть, он всего-навсего священник, -- сказал он
Гаргантюа, -- а ведь это лишь малая толика монаха. Я же,
клянусь святым Иоанном, я -- монах заправский, и я вам их всех
перебью как мух.
Тут он вскачь понесся за ними, нагнал тех, что ехали
сзади, и, нанося удары направо и налево, перемолотил их, как
пшеницу.
Гимнаст немедленно обратился к Гаргантюа с вопросом,
должны ли они преследовать отступающих.
-- Ни в коем случае, -- отвечал Гаргантюа. -- Согласно
истинной военной науке никогда не следует доводить врага до
крайности: если он удручен и изнеможен, то отчаяние придает ему
сил и вселяет в него бодрость, ибо отнять у людей растерявшихся
и измученных всякую надежду на спасение -- значит наделить их
спасительнейшим средством. Сколько побед было вырвано
побежденными из рук победителей единственно потому, что
победители наперекор здравому смыслу стремились к полному и
окончательному уничтожению и истреблению врага, не думая о том,
что следует хоть кого-нибудь оставить в живых, чтобы было кому
явиться вестником их победы! Всегда оставляйте неприятелю все
ворота и дороги открытыми, сооружайте ему серебряный мост,
чтобы облегчить отступление.
-- Так-то оно так, -- заметил Гимнаст, -- да ведь наш
добрый монах бросился в погоню.
-- Наш добрый монах? -- спросил Гаргантюа. -- Ну так им
несдобровать, клянусь честью! На всякий случай, однако ж,
подождем немного, побудем пока здесь, в сторонке. По-моему, я
достаточно хорошо изучил повадку наших врагов, -- они
полагаются на судьбу, а не на здравый смысл.
Меж тем как они стояли в орешнике, монах все еще гнал
врага, разя всех, кого встречал на своем пути, и никому не
давая пощады, и наконец увидел всадника, везшего на крупе
одного из несчастных паломников. И как скоро брат Жан
замахнулся, паломник возопил:
-- Господин настоятель, милый! Господин настоятель!
Спасите меня, умоляю вас!
При этих словах враги обернулись и, удостоверившись, что
свирепствует тут один только монах, принялись колотить его кто
во что горазд, но ему совсем не было больно, даже когда удары
приходились по рясе, -- такая у него оказалась толстая кожа.
Затем враги приставили к нему двух лучников и, поворотив коней,
удостоверились, что никого больше не видно, из чего они сделали
вывод, что Гаргантюа со всем своим отрядом бежал. Тогда они
стремглав помчались по направлению к Нуарет, дабы настигнуть
Гаргантюа, монаха же оставили под охраной двух лучников.
Заслышав конское ржание и топот копыт, Гаргантюа обратился
к своим людям:
-- Братцы! Я слышу, как скачут наши враги, и уже различаю
отдельных всадников из этого полчища, что мчится на нас.
Сомкнем же наши ряды, выстроимся по всем правилам на дороге, и
предстоящее сражение послужит нам к чести, а им принесет
гибель!
ГЛАВА XLIV. О том, как монах избавился от своей охраны
и как была разбита Пикрохолова разведка
Итак, враги впопыхах умчались, и это навело монаха на
мысль, что они устремились в погоню за Гаргантюа и его людьми,
каковая мысль глубоко огорчила его, ибо он не в состоянии был
помочь соратникам. Понаблюдав за двумя лучниками, он убедился,
что их так и подмывает броситься вслед за однополчанами, чтобы
и на их долю хоть что-нибудь да перепало, -- они все
поглядывали в сторону долины, куда спускались их товарищи. В
конце концов он рассудил так:
"Сейчас видно, что мои часовые в ратном искусстве не
искушены, -- они даже не взяли с меня клятвы, что я не убегу, и
не отобрали меча".
Затем он неожиданно выхватил этот самый меч и, ударив
лучника, находившегося справа от него, перерезал ему шейные
вены и сфенитидные артерии, а заодно и язычок, вплоть до
миндалин, вторым же ударом обнажил спинной мозг между вторым и
третьим позвонками, после чего лучник приказал долго жить.
Тогда монах, поворотив коня налево, наехал на другого
лучника, а тот, видя, что его товарищ мертв, монах же на него
наседает, заорал во всю мочь:
-- Ай, ай, ай, господин настоятель, я сдаюсь! Господин
настоятель, родной мой, господин настоятель!
А монах свое:
-- Не просите меня столь настоятельно, все равно я вам,
мой дорогой, накладу по-настоящему!
-- Ай, ай, ай! -- стенал лучник. -- Господин настоятель,
голубчик вы мой, помоги вам Бог стать аббатом!
-- Клянусь моей рясой, я вас посвящу в кардиналы! --
объявил монах. -- Вы с духовных особ берете выкуп? Ну так я вам
сейчас вручу кардинальскую красную шапку.
А лучник свое:
-- Господин настоятель, господин настоятель, господин
будущий аббат, господин кардинал, господин все что хотите! Ах!
