увенчанный изображением трех граций, причем каждая грация
держала в руках рог изобилия, а вода лилась у них из сосков,
рта, ушей, глаз и прочих отверстий.
Стены, выходившие во двор, поддерживались массивными
колоннами из халцедона и порфира, которые соединялись
прекрасными античными арками, а под этими арками были устроены
прелестные галереи, длинные и широкие, украшенные живописью, а
также рогами оленей, единорогов, носорогов, клыками
гиппопотамов и слонов и другими достопримечательностями.
Помещения для женщин были расположены между башнями
Арктикой и Мессембриной. Мужчины занимали все остальные.
Напротив женской половины, между двумя первыми башнями, были
устроены для развлечения ристалище, ипподром, театр, бассейн
для плавания и изумительные трехъярусные бани, где ни в чем не
было недостатка, между прочим и в благовонной смолистой воде.
У реки был разбит для прогулок красивый парк с чудным
лабиринтом посредине. Между двумя другими башнями помещались
манежи для игры в маленький и в большой мяч. Возле башни Криэры
был сад, где росли всевозможные плодовые деревья, рассаженные
по косым линиям.
Сад переходил потом в большой парк, где была пропасть
всяких зверей.
Между двумя следующими башнями помещалось стрельбище, где
стреляли из лука, пищали и арбалета; за башней Гесперией
находились одноэтажные службы, за ними -- конюшня, а перед
службами -- соколий двор, коим ведали испытанные сокольничие;
туда ежегодно поступали с Крита, из Венеции и Сарматии лучшие
образцы разных птичьих пород: орлы, кречеты, ястребы, балабаны,
сапсаны, соколы, ястребы-перепелятники, дербники и другие,
которых так искусно приручали и обучали, что, вылетев из замка
порезвиться в поле, они ловили все, что придется. Псарня
помещалась поодаль, ближе к парку.
Все залы, покои и кабинеты были убраны коврами,
менявшимися в зависимости от времени года. Полы были застелены
зеленым сукном. Кровати -- вышитыми покрывалами. В каждой
уборной стояло хрустальное зеркало в усыпанной жемчугом раме из
чистого золота, и такой величины оно достигало, что человек
виден был в нем во весь рост. Перед залами женской половины
находились помещения для парфюмеров и цирюльников, через руки
которых непременно должны были пройти мужчины, навещавшие
женщин. Парфюмеры каждое утро доставляли в женские покои
розовую, апельсинную и миртовую воду и вносили туда драгоценные
курильницы, от коих исходил дым всяческих благоуханий.
ГЛАВА LVI. О том, как были одеты монахи и Телемской обители
Первое время после основания обители женщины одевались
сообразно своему вкусу и желанию. Впоследствии же они по своей
доброй воле ввели следующую реформу.
Они стали носить темно-красные или же розовые чулки ровно
на три пальца выше колена. Кайма на чулках была из вышивок и
прошивок. Подвязки были круглые, под цвет рукавчиков. Башмачки,
туфельки и домашние туфли делались из алого, красного или же
лилового бархата, с бахромчатыми прорезами.
Поверх сорочки надевался лиф из шелкового сукна и
кринолинчик из тафты, белой, красной, коричневой, серой и т. д.
На кринолинчик надевалась юбка из серебряной тафты с прошивками
из чистого золота, напоминавшими. желобки на колоннах, или же,
в зависимости от погоды и по желанию, из атласа, из шелка, из
бархата, оранжевая, коричневая, зеленая, пепельная, голубая,
светло-желтая, красная, алая, белая, а по праздникам -- юбка из
золотой парчи, из серебряной ткани, отделанная у кого
канителью, у кого вышивками.
Плащи надевались глядя по времени года: из золотой ткани с
серебряным шитьем, из красного атласа, отделанного золотой
канителью, из белой, голубой, черной, коричневой тафты,
шелковой саржи, бархата, серебряной парчи, серебряной ткани,
золотых нитей, атласа или же бархата, расшитого всеми
возможными золотыми узорами.
Летом вместо плащей носили иногда прелестные марлоты из
таких же материй или мавританские накидки из лилового бархата с
серебряной канителью, прошитые золотыми нитями, а то -- с
золотыми шнурами, украшенными по швам мелким индийским
жемчугом. А на шляпах неизменно красовался султан под цвет
обшлагов, со множеством золотых подвесков. Зимою -- плащи из
тафты вышеперечисленных цветов, подбитые мехом рыси, черной
генетты, калабрийской куницы, соболя и прочими дорогими мехами.
Четки, запястья, цепочки, ожерелья -- все это было из
драгоценных камней, а именно: карбункулов, рубинов,
рубинов-баласов, брильянтов, сапфиров, изумрудов, бирюзы,
гранатов, агатов, бериллов и отборного жемчуга, как мелкого,
так равно и крупного.
Головные уборы соответствовали времени года: зимой носили
французские шляпы, весной -- испанские, летом -- тосканские, по
праздничным же и воскресным дням непременно надевали
французские головные уборы, ибо они скромнее и солиднее всех
прочих.
У мужчин были свои моды: чулки, шерстяные или же суконные,
темно-красные, розовые, белые, черные; бархатные панталоны
таких же или приближающихся к этим цветов, с вышивками и
прорезами по вкусу каждого; куртки из парчи золотой, парчи
серебряной, бархата, атласа, шелка, тафты, таких же цветов, с
прорезами, прошивкой и отделкой -- всем на загляденье; шнуры --
шелковые, таких же цветов, пряжки -- золотые, с эмалью; камзолы
и кафтаны -- из золотой парчи, золотой ткани, серебряной парчи,
бархата, расшитые, как кому нравилось; плащи -- такие же
роскошные, как и у дам; пояса -- шелковые, под цвет куртки; у
каждого на боку шпага с золоченым эфесом, с золотым острием
филигранной работы, в бархатных ножнах одного цвета с
панталонами; такие же были и кинжалы; шляпы -- из черного
бархата, украшенные множеством золотых ягодок и пуговок; на
шляпах красовались усыпанные золотыми блестками белые перья, с
которых свешивались рубины, изумруды и т. д.
Впрочем, между мужчинами и женщинами царило такое
согласие, что и те и другие ходили в одеждах одной и той же
ткани, одинаковой расцветки, а чтобы не вышло ошибки, несколько
молодых людей должны были ежеутренне оповещать мужчин, что
сегодня собираются надеть дамы, ибо все в обители подчинялось
желаниям дам.
Не думайте, однако ж, что мужчины и женщины тратили много
времени на то, чтобы с таким вкусом и так пышно наряжаться, --
там были особые гардеробщики, каждое утро державшие наготове
любую одежду, а также горничные, умевшие в мгновение ока одеть
и убрать даму с ног до головы. А чтобы телемиты никогда не
ощущали недостатка в одежде, возле Телемского леса было
построено огромное светлое здание в полмили длиною и со всеми
возможными приспособлениями, -- там жили ювелиры, гранильщики,
вышивальщики, портные, золотошвеи, бархатники, ковровщики,
ткачи, и каждый занимался своим делом и работал на телемских
монахов и монахинь. Материи и ткани поставлял им сеньор
Навсиклет, и он же каждый год отправлял в обитель с Жемчужных и
Каннибальских островов семь кораблей с грузом слитков золота,
шелка-сырца, жемчуга и драгоценных камней. Если жемчужины
теряли от времени природную свою белизну, их скармливали
петухам, на которых это действовало, как слабительное на
соколов, и благодаря этому восстанавливали первоначальный их
цвет.
ГЛАВА LVII. О том, какой у телемитов был уклад жизни
Вся их жизнь была подчинена не законам, не уставе и не
правилам, а их собственной доброй воле и хотению. Вставали они
когда вздумается, пили, ели, трудились, спали когда
заблагорассудится; никто не будил их, никто не неволил их пить,
есть или еще что-либо делать. Такой порядок завел Гаргантюа. Их
устав состоял только из одного правила:
ДЕЛАЙ ЧТО ХОЧЕШЬ,
ибо людей свободных, происходящих от добрых родителей
просвещенных, вращающихся в порядочном обществе, сама природа
наделяет инстинктом и побудительною силой которые постоянно
наставляют их на добрые дела и отвлекают от порока, и сила эта
зовется у них честью. Но когда тех же самых людей давят и
гнетут подлое насилие и принуждение, они обращают благородный
свой пыл, с которым они добровольно устремлялись к добродетели,
на то, чтобы сбросить с себя и свергнуть ярмо рабства, ибо нас
искони влечет к запретному и мы жаждем того, в чем нам
отказано.
Благодаря свободе у телемитов возникло похвальное
стремление делать всем то, чего, по-видимому, хотелось
кому-нибудь одному. Если кто-нибудь из мужчин или женщин
предлагал: "Выпьем!" -- то выпивали все; если кто-нибудь
предлагал: "Сыграем!" -- то играли все; если кто-нибудь
предлагал: "Пойдемте порезвимся в поле" -- то шли все. Если
кто-нибудь заговаривал о соколиной или же другой охоте, женщины
тотчас садились на добрых иноходцев, на парадных верховых коней
и сажали ястреба-перепелятника, сапсана или же дербника себе на
руку, которую плотно облегала перчатка; мужчины брали с собой
других птиц.
Все это были люди весьма сведущие, среди них не оказалось
ни одного мужчины и ни одной женщины, которые не умели бы
читать, писать, играть на музыкальных инструментах, говорить на
пяти или шести языках и на каждом из них сочинять и стихи и
прозу. Нигде, кроме Телемской обители, не было столь отважных и
учтивых кавалеров, столь неутомимых в ходьбе и искусных в
верховой езде, столь сильных, подвижных, столь искусно
владевших любым родом оружия; нигде, кроме Телемской обители,
не было столь нарядных и столь изящных, всегда веселых дам,
отменных рукодельниц, отменных мастериц по части шитья, охотниц
до всяких почтенных и неподневольных женских занятий.
Вот почему, когда кто-нибудь из мужчин бывал вынужден
покинуть обитель, то ли по желанию родителей, то ли по
какой-либо другой причине, он увозил с собою одну из женщин,
именно ту, которая благосклонно принимала его ухаживания, и они
вступали в брак; они и в Телеме жили в мире и согласии, а уж
поженившись, еще того лучше; до конца дней своих они любили
друг друга так же, как в день свадьбы. Да, чтобы не забыть:
приведу вам загадку, высеченную на медной доске, которая была
обнаружена в фундаменте обители. Гласит она буквально
следующее.
ГЛАВА LVIII. Пророческая загадка
Мечтающий о счастье сын земли,
Душой воспряв, моим речам внемли!
Коль веришь ты, что может человек
Истолковать светил небесных бег
И силой прозорливости своей
Предугадать дела грядущих дней
И что божественное Провиденье
Ему порой дарует позволенье, --
Как утверждают книги мудрецов, --
Проникнуть в судьбы будущих веков,
Прислушайся, и я тебе открою,
Что этой осенью или зимою
Откуда-то придут в наш край родимый
Такие люди, коим нестерпимы
Ни отдых, ни веселие, ни смех
И кои, не считая то за грех,
Людей любого званья совратят,
Повсюду сея распрю и разлад.
И если кто-нибудь любой ценой
Решит пойти дорогою такой,
Того слова прельстительные их
Натравят на друзей и на родных.
Не будет стыдно дерзостному сыну
Вонзить кинжал отцу родному в спину,
И даже на носителей корон
Меч подданными будет занесен,
Ибо они себе составят мненье,
Забыв о долге и повиновенье,
Что всем поочередно суждено
То вверх всплывать, то вновь идти на дно.
И это породит так много споров,
Так много перебранок и раздоров,
Что худшего история не знала,
Хотя известно ей чудес немало.
В ту пору многих доблестных людей
