Тут только Пикрохол и его люди поняли, что все погибло, и
бросились кто куда. Гаргантюа преследовал их до самого Вогодри
и истреблял нещадно, а затем велел бить отбой.
ГЛАВА XLIX. О том, как с Пикрохолом стряслась по дороге 6еда
и как повел себя Гаргантюа после сражения
Пикрохол в отчаянии бросился бежать по направлению к
Иль-Бушару, но на Ривьерской дороге конь его споткнулся и упал,
и это его так обозлило, что он в исступлении заколол коня
мечом. Предложить Пикрохолу другого коня было некому, и он
совсем уже подобрался к Мельникову ослу, -- мельница была тут
рядом, -- но мукомолы задали Пикрохолу трепку и раздели его
догола, а взамен дали какую-то ветошь.
В таком виде поганый злюка зашагал дальше: когда же он
перебрался через реку у Пор-Юо, то повстречал старую колдунью и
поведал ей свои злоключения, она же в ответ прорекла, что
королевство будет ему возвращено, когда рак свистнет. С тех пор
о Пикрохоле ни слуху ни духу. Слыхал я, однако ж, что он теперь
в Лионе, простым поденщиком, и все такой же злюка, и кто ни
приедет в Лион, он сейчас же с вопросом: не слыхать ли, чтоб
где-нибудь свистнул рак? -- видно, не забыл, что нагадала ему
старуха, и все надеется вернуть свое королевство.
После того как неприятель отступил, Гаргантюа прежде всего
сосчитал своих людей и удостоверился, что пали в бою лишь
немногие, а именно несколько пехотинцев из отряда военачальника
Тольмера, да еще выстрелом из пищали ранило в грудь Понократа.
Затем Гаргантюа отдал приказ отдохнуть и подкрепиться, не
покидая, однако ж, своих отрядов, причем казначеи должны были
уплатить жителям за съестное, воспретил чинить населению какие
бы то ни было обиды, раз этот город снова отошел к Грангузье, а
кроме того, приказал всем своим ратникам явиться после обеда на
площадь перед замком, -- там-де они получат жалованье за
полгода вперед, что и было исполнено. После этого он велел
оставшимся в живых людям Пикрохола собраться на указанной
площади и в присутствии владетельных князей и военачальников
обратился к ним с такими словами.
ГЛАВА L. Речь, с которой Гаргантюа обратился к побежденным
-- Приснопамятные отцы наши, деды и прадеды по своей
природе и духу были таковы, что при благоприятном для них
исходе битв они в честь торжества своего и победы предпочитали
одним своим человеколюбием возводить трофеи и монументы в
сердцах у побежденных, нежели на землях, ими завоеванных,
памятники архитектурные, ибо живые человеческие предания об их
незлобивости значили для них больше, нежели мертвый язык
колонн, арок и пирамид, коих к тому же может и не пощадить
непогода, а равно и людская зависть.
Достаточно вам напомнить, какое мягкосердечие выказали они
к бретонцам в день битвы при Сент-Обен-дю-Кормье и при
разрушении Партене. Вас приводили в восхищение рассказы о том,
как милостиво обошлись они с эспаньольскими варварами,
разграбившими, опустошившими, разорившими гавань Олонн и весь
Тальмондский приморский край.
Хвалы и приветственные клики, излетавшие из ваших уст и из
уст отцов ваших, достигали неба в тот самый час, когда
Альфарбал, царь Канарийский, который в жажде все новых и новых
завоеваний совершил разбойничье нападение на страну Они и
своими пиратскими набегами держал в страхе Арморикские острова
и все пограничные области, в конце концов в честном морском бою
был разбит и захвачен в плен моим отцом, коему сам Господь
оказывал помощь и покровительство. И что же вы думаете? В
отличие от других королей и императоров, которые именуют себя
католиками, что не мешает им поступать с пленниками жестоко,
заточать их в темницы и требовать с них непомерного выкупа,
отец мой обошелся с Альфарбалом учтиво и дружелюбно, поместил
его в своем дворце, а затем по несказанной доброте своей осыпал
его дарами, щедротами, всякого рода дружескими услугами и
отпустил на свободу. Что же было потом с Альфарбалом?
Возвратившись на родину, он созвал всех владетельных князей и
выборных от городов своего королевства, рассказал о том, как
великодушно у нас с ним обращались, и попросил незамедлительно
вынести решение, которое могло бы послужить примером для всех,
-- решение касательно того, как им ответить на нашу учтивую
любезность столь же любезною учтивостью. Тогда же было
единогласно решено предоставить в полное наше распоряжение все
их земли, поместья и все их королевство. После этого Альфарбал
сам, своею собственной персоной, вновь прибыл к нам и привел с
собой девять тысяч тридцать восемь больших кораблей,
нагруженных сокровищами, не только принадлежавшими ему лично и
всему его королевскому роду, но и собранными чуть ли не со всех
концов страны, ибо, когда его корабли в ожидании ветра
вест-норд-ост приставали к берегу, жители, теснясь, бросали
туда золото, серебро, кольца, драгоценности, лакомства,
снадобья, душистые вещества, циветт, попугаев, пеликанов,
мартышек, генетт, дикобразов. Все, кто только дорожил своим
добрым именем, почитали за должное принести в дар что-нибудь
редкостное. По прибытии Альфарбал вознамерился облобызать моему
отцу ноги, -- отец почел это неприличным и не допустил до
этого: он дружески обнял Альфарбала. Альфарбал заговорил о
дарах, -- отец мой их отверг, ибо они показались ему слишком
богатыми. Альфарбал объявил себя и потомков своих добровольными
его рабами и слугами, -- отец мой от этого отказался, ибо почел
это несправедливым. Альфарбал уступал моему отцу на основании
решения выборных все свои земли и все свое королевство и
передавал ему указную крепость, подписанную, скрепленную и
утвержденную всеми, кому это надлежало, -- отец мой и от этого
решительно отказался, а грамоты бросил в печь. Кончилось дело
тем, что, оценив по достоинству свободное волеизъявление
простосердечных канарийцев, отец мой растрогался и от жалости к
ним залился слезами, а потом в самых изысканных выражениях,
приводя подобающие случаю изречения, постарался преуменьшить
благодеяние, которое он оказал канарийцам; такому благодеянию
грош, мол, цена, никакой особой любезности он по отношению к
ним не выказал, -- он просто обязан был это сделать. Но тем
более превозносил его Альфарбал. На чем же, однако, порешили?
Приняв в соображение, что мы могли бы тиранически потребовать
за Альфарбала наивысшую сумму выкупа, то есть два миллиона экю,
да еще оставить у себя в качестве заложников старших его
сыновей, канарийцы объявили себя вечными нашими данниками и
обязались выплачивать нам ежегодно два миллиона золотых монет
весом каждая в двадцать четыре карата. В первый год они нам
столько и уплатили, на второй год они по доброй воле уплатили
нам два миллиона триста тысяч экю, на третий -- два миллиона
шестьсот тысяч, на четвертый -- ровно три миллиона, и так они
по собственному желанию все увеличивали и увеличивали сумму
выкупа, пока наконец мы вовсе не отказались от дани. Таково
свойство признательности, ибо если время все на свете разрушает
и умаляет, то добрые дела оно возвеличивает и приумножает,
оттого что благодеяние, щедрою рукою оказанное человеку
справедливому, беспрерывно возрастает усилиями благородного его
ума и памяти.
Я же, со своей стороны, ни под каким видом не собираюсь
изменять нашей фамильной черте, то есть добросердечию, и вот
теперь я вас освобождаю и отпускаю, -- отныне вы такие же
вольные и свободные люди, какими были прежде. Сверх того, при
выходе из города вы получите каждый такую сумму, которой вам
хватит с семьей на три месяца, а чтобы по дороге на вас не
напали мои крестьяне, я дам вам охрану, состоящую из шестисот
латников и восьми тысяч пехотинцев под командой моего конюшего
Александра, и с этой охраной вы благополучно доберетесь до
дому. Храни вас Господь!
Мне очень жаль, что здесь нет Пикрохола, -- я бы ему
объяснил, что война началась помимо моего желания и что у меня
и в мыслях не было таким путем разбогатеть и прославиться. Но
раз он исчез с лица земли и никто не знает, куда он пропал, я
принужден передать все его королевство сыну его; однако ж сын
его слишком мал (он еще не достиг пятилетнего возраста), а
потому для руководства и воспитания к нему будут приставлены
почтенные по возрасту владетельные князья и ученые люди его
королевства. Приняв же в рассуждение, что столь сильно
обедневшее королевство легко может быть разорено, если не
положить предел алчности и скупости правителей, я поставлю над
ними Понократа и облеку его надлежащими полномочиями, и будет
он находиться при наследнике до тех пор, пока не признает его
способным самостоятельно управлять и вершить дела.
Со всем тем мне ведомо, что порочная и тлетворная
наклонность попустительствовать злодеям и прощать их ведет к
тому, что они, пользуясь этой пагубной страстью миловать всех
подряд, безбоязненно совершают новые злодеяния.
Мне ведомо, что Моисей, кротчайший из всех людей, живших
тогда на земле, нещадно карал смутьянов, бунтовавших народ
израильский.
Мне ведомо, что даже Юлий Цезарь, полководец, давший
Цицерону повод сказать о нем, что судьба ничего не могла
прибавить к тому, чем он уже владел, и что наивысшая его
добродетель заключалась в том, что он только и думал, как бы
кого-то спасти или помиловать, и тот в иных случаях строго
наказывал зачинщиков мятежей.
По их примеру я требую, чтобы, прежде чем разойтись, вы
мне выдали, во-первых, милейшего вашего Марке, чья безрассудная
заносчивость явилась предлогом и первопричиною этой войны,
во-вторых, его товарищей -- пекарей, которые не потрудились тут
же загладить его сумасбродство, и, наконец, всех советников,
полководцев, военачальников и приближенных Пикрохола, которые
ему кадили, которые ему советовали, которые его подбивали
нарушить границы и натворить нам таких бед.
ГЛАВА LI. О том, как победители-гаргантюисты были награждены после сражения
Как скоро Гаргантюа окончил речь, ему были выданы
зачинщики, коих он требовал, за исключением Буяна, Молокососа и
де Шваль, ибо они бежали за шесть часов до начала битвы, --
один в Аньельское ущелье, другой в Вирскую долину, а третий в
Логроньо, бежали без оглядки и без остановки, -- и за
исключением двух пекарей, павших на поле брани, Гаргантюа не
сделал зачинщикам ничего дурного, он только велел им стать к
станкам во вновь открытой им книгопечатне.
Затем он приказал всех убитых похоронить с почестями в
Нуаретской долине и на Брюльвьейском поле. Раненых он велел
отправить на излечение в свой главный госпиталь. Далее,
осведомившись о размерах убытков, причиненных городу и его
жителям, он распорядился полностью возместить их на основании
тех показаний, которые жители дадут под присягой, а также велел
заложить в городе крепость и разместить в ней постоянный
гарнизон и караул, чтобы на будущее время город лучше был
защищен от внезапных нападений.
Перед отбытием Гаргантюа соизволил объявить благодарность
легионерам, участвовавшим в деле, а затем приказал им стать на
зимние квартиры -- всем, кроме десятого, отборного, легиона,
особенно в этом бою отличившегося, и некоторых военачальников,
коих он почел за нужное повезти с собой к Грангузье.
Наконец, к неописуемой радости доброго короля, воины
прибыли во дворец. Король тотчас же задал им пир, да такой
великолепный, богатый и роскошный, какого не видывал свет со
времен царя Артаксеркса. Выйдя из-за стола, он распределил
