подкрепился вместе со своими спутниками и велел дать своей
кобыле меру овса, что составило семьдесят четыре мюида и три
буасо. А Гимнаст со своим товарищем ехали-ехали и, наконец,
наткнулись на врагов, -- рассыпавшись в беспорядке, они грабили
и тащили все, что попадалось под руку. Гимнаста они завидели
издалека, и вскоре на него налетела целая орава, явно
намеревавшаяся его обобрать. Он же сказал им:
-- Господа, я беден как черт знает что. Прошу вас,
пощадите меня! У меня еще осталось несколько экю, вот мы на них
и выпьем, ведь это aurum potabile {Питьевое золото (лат.) }, а
чтобы уплатить вам за проезд, я продам свою лошадь. Вы вполне
можете считать меня своим, ибо нет человека, который лучше, чем
я, умеет сцапать, обчистить, ободрать, ощипать, выпотрошить, а
потом и полакомиться. По случаю моего благополучного прибытия
пью здоровье всех добрых собутыльников!
С этими словами Гимнаст откупорил свою флягу и, накренив
ее, отпил на совесть. Разбойники разинули пасти и высунули
языки, точно борзые собаки, в чаянии допить после него, но как
раз в это время сюда подоспел узнать, в чем дело, военачальник
Трипе. Гимнаст протянул ему флягу и сказал:
-- Пейте, ваше высокоблагородие, пейте, не бойтесь, я его
уже пробовал, -- это из Лафе-Монжо.
-- Что такое? -- воскликнул Трипе. -- Ты смеешь, невежа,
издеваться над нами? Кто ты таков?
-- Я человек бедный, -- отвечал Гимнаст, -- бедный как
черт знает что.
-- А-а, ну если черт тебя знает, тогда я тебя пропущу, --
рассудил Трипе, -- потому черти и все их знакомые и родные ни
податей, ни пошлин не платят. Только я еще никогда не видал,
чтобы бедные родственники разъезжали на таких добрых конях. Вот
что, господин черт, слезайте-ка, -- на вашем коне поеду я, и
если он не понесет меня стрелой, то понесете меня вы, господин
черт, потому уж очень я люблю, когда меня черт несет!
ГЛАВА XXXV. О том, как Гимнаст ловко убил военачальника Трипе
и других Пикрохоловых воинов
Слова Гимнаста кое-кого напугали, и, вообразив, что это
переодетый черт, убоявшиеся начали обеими руками креститься.
Один же из них, по прозванию Жан Добрый, предводитель сельского
ополчения, достал из своего гульфика молитвенник и довольно
зычным голосом крикнул:
-- Agios ho Theos! { Святый Боже! (греч.)} Если ты послан
Богом, тогда говори! Если же ты послан кем-то другим, тогда
уходи!
Но Гимнаст и не думал уходить; многие после этого стали
разбредаться, а Гимнаст все примечал и мотал себе на ус.
Он сделал вид, что намерен спешиться, и, наклонившись
влево, со шпагой на боку ловко перевернулся в стремени, затем
пролез под конским брюхом, подпрыгнул и обеими ногами, но
только задом наперед, стал на седло.
-- Надо б сделать мне по-другому! -- сказал он.
С этими словами он, подскочив на одной ноге, сделал
поворот налево, и расчет его оказался до того точен, что он
снова занял исходное положение, решительно ни в чем его не
нарушив. Тогда Трипе сказал:
-- Гм! Я сейчас этого проделывать не стану, у меня есть
на то причины.
-- Ах ты, пакость какая! -- воскликнул Гимнаст. --
Промазал я! Придется еще раз.
Тут он, выказав изрядную силу и ловкость, сделал
совершенно такой же прыжок, но только с наклоном вправо. Затем,
ухватившись большим пальцем правой руки за седельную луку,
подтянулся всем корпусом, причем вся его сила сосредоточилась
теперь в мускулах и сухожилиях большого пальца, и три раза
перевернулся. На четвертый раз, ни за что уже не держась, он
перекувырнулся и очутился между ушей коня; затем, опираясь всей
тяжестью на большой палец левой руки, сделал мулинет и,
наконец, хлопнув ладонью правой руки по середине седла и одним
броском очутившись на крупе, сел на дамский манер.
Потом он без малейших усилий занес правую ногу поверх
седла и принял положение всадника, едущего на крупе.
-- Нет, -- сказал он, -- сяду-ка я между двумя луками!
Тут он уперся в круп коня большими пальцами обеих рук,
перекувырнулся и принял правильное положение между луками;
потом одним рывком вскочил, стал, сдвинув ноги, между луками и,
скрестив руки на груди, раз сто подряд перевернулся, громко при
этом крича:
-- Черти, я беснуюсь, беснуюсь, беснуюсь! Держите меня,
черти, держите, держите!
Меж тем как он вольтижировал, разбойники в полном
недоумении переговаривались:
-- Клянусь раками, это перевертень, не то переодетый
черт! Аb hoste maligno libera nos, Domine! { От врага лукавого
избави нас, Господи (лат.)}
В конце концов они бросились врассыпную и долго еще потом
оглядывались, точно собака, ухватившая гусиное крылышко.
Тут Гимнаст, оценив всю выгодность своего положения, сошел
с коня, обнажил шпагу и стал наносить страшные удары тем, кто
был понаряднее, громоздя целые горы изувеченных, раненых,
убитых, причем никто из них даже и не помышлял о сопротивлении,
-- все были уверены, что это сам черт, да еще изголодавшийся,
непреложное чему доказательство они усматривали как в
изумительной его вольтижировке, так и в том, что Трипе, ведя с
ним беседу, именовал его чертовым родственником; впрочем, Трипе
предательским ударом своей ландскнехтской шпаги чуть было не
раскроил ему череп, но Гимнаст был хорошо защищен и
восчувствовал лишь тяжесть этого удара, -- он живо обернулся,
всадил, не сходя с места, острие своей шпаги в помянутого
Трипе, который в это время тщательно прикрывал грудь, и одним
махом проколол ему желудок, ободочную кишку и половину печени,
вследствие чего Трипе свалился с ног, и, валясь, он испустил из
себя более четырех горшков супу, а вместе с супом и дух.
А Гимнаст тот же час удалился, ибо он полагал, что в
случаях счастливых не следует перегибать палку, а то счастье
может и изменить, и что рыцарю подобает ко всякой своей удаче
относиться бережно, не надоедать ей и не докучать; и с этою
мыслью он вскочил на коня, дал ему шпоры и двинулся прямым
путем к Лавогюйону, а за ним последовал и Вертопрах.
ГЛАВА XXXVI. О том, как Гаргантюа разрушил замок при Ведском броде,
и о том, как воины его перешли брод
Возвратившись из разведки. Гимнаст доложил, что собой
представляет неприятель, рассказал о той хитрости, благодаря
которой он один справился с целой воинской частью, и в
заключение объявил, что все они канальи, грабители и
разбойники, в военной науке ничего не смыслящие, и что
Гаргантюа со своими спутниками может безбоязненно выступить в
поход, -- они-де без труда перебьют, пикрохоловцев, перебьют
как скотину.
Выслушав эти донесения, Гаргантюа сел на свою громадную
кобылу и вместе с вышеперечисленными сподвижниками тронулся в
путь, а по дороге ему попалось высокое и раскидистое дерево
(которое прежде обыкновенно называли деревом св. Мартина,
потому что оно выросло из посоха, некогда воткнутого в землю
св. Мартином), и при виде его он сказал:
-- Это-то мне и нужно. Из этого дерева я сделаю себе и
посох и копье.
Затем он без всяких усилий вырвал дерево с корнем, обломал
ветки и по своему благоусмотрению обчистил его.
Кобыле между тем припала охота помочиться, и столь
обильным оказалось это мочеиспускание, что вскоре на семь миль
кругом все было затоплено, моча же ее стекла к Ведскому броду и
так подняла в нем уровень воды, что вся шайка врагов,
охваченная ужасом, потонула, за исключением очень немногих --
тех, кто взял левей, по направлению к холмам.
Когда Гаргаятюа приблизился к Ведскому лесу, Эвдемон довел
до его сведения, что остатки вражеских полчищ укрылись в замке.
Тогда Гаргантюа, дабы в том удостовериться, закричал во всю
глотку:
-- Вы -- там, или же вас там нет? Если вы там, то больше
вы там не будете; если же вас там нет, то мне вам сказать
нечего.
Но тут негодяй-пушкарь, стоявший у бойницы, выстрелил в
Гаргантюа, и ядро с разлета угодило ему в правый висок; однако
Гаргантюа ощутил при этом такую же точно боль, как если бы в
него запустили косточкой от сливы.
-- Это еще что? -- воскликнул он. -- Виноградом кидаться?
Ну так мы заставим вас подобрать! Он и в самом деле подумал,
что это виноградина. Разбойники в это время были заняты дележом
добычи, однако ж, заслышав шум, они поднялись на бастионы и
башни и дали по Гаргантюа более девяти тысяч двадцати пяти
бомбардных и пищальных выстрелов, причем всякий раз целились
ему прямо в голову, и столь частой была эта стрельба, что
Гаргантюа в конце концов закричал:
-- Понократ, друг мой! От этих мух у меня рябит в глазах!
Сломайте мне ивовую ветку, я буду ею отмахиваться.
Он вообразил, что свинцовые и каменные ядра -- это
всего-навсего слепни. Понократ же ему объяснил, что это вовсе
не мухи, а орудийные выстрелы и что ядра летят из замка. Тогда
Гаргантюа принялся колотить по замку громадным своим деревом, и
от его мощных ударов все бастионы и башни разлетелись и
рухнули. Тех же, кто находился внутри, так расплющило, что и
костей их нельзя было собрать.
Покончив с замком, Гаргантюа и его приближенные подъехали
к мельничной запруде и увидели, что весь брод завален мертвыми
телами, загородившими водоспуск; это и были те, что погибли от
кобыльего мочепотопа. Стали они тут думать да гадать, как бы им
преодолеть препятствие, которое представляли собою трупы, и
перебраться на ту сторону. Наконец Гимнаст объявил:
-- Если тут перешли черти, так и я отлично перейду.
-- Черти здесь переходили, -- заметил Эвдемон, -- им
нужно было унести души осужденных на вечную муку.
-- Отсюда прямой вывод, -- подхватил Понократ, -- что
Гимнаст тоже перейдет, да будет мне свидетелем святой Треньян!
-- А как же иначе? -- отозвался Гимнаст. -- Что же мне,
так тут и оставаться?
Дав шпоры коню, он свободно перебрался на тот берег, и
конь его не испугался мертвецов: воспользовавшись указанием
Элиана, Гимнаст приучил его не бояться ни мертвых душ, ни
мертвых тел, но для этой цели он не убивал людей, как это делал
Диомед, убивавший фракийцев, или же Одиссей, о котором
повествует Гомер, что он клал тела убитых врагов под ноги
своему коню, -- нет, он зарывал в сено чучело и заставлял коня
переступать через него, маня его овсом.
Трое спутников следом за ним перебрались благополучно,
застрял только Эвдемон, и вот почему: правая нога его коня по
колено увязла в брюхе одного дюжего и ражего поганца, навзничь
лежавшего в воде, и конь никак не мог ее вытащить; и до той
поры он тут бился, пока Гаргантюа концом своего посоха не
погрузил остатки требухи этого мерзавца в воду; тогда конь
высвободил ногу, и -- редчайший случай в гиппиатрии! -- от
прикосновения к внутренностям этого жирного негодяя нарост на
ноге коня сам собой отвалился.
ГЛАВА XXXVII. О том, как Гаргантюа вычесывал из волос ядра
Оттуда они двинулись берегом речки Вед и немного погодя
приблизились к замку Грангузье, а Грангузье в это время с
великим нетерпением их ожидал. Как скоро они прибыли, пошел пир
горой; никто еще так не веселился, как они, -- автор
Supplementam Supplementi Chronicorum { Дополнения дополнений к
"Хроникам" (лат.)} утверждает, что Гаргамелла от радости даже
умерла. Мне ничего об этом не известно -- я так же мало думаю о
ней, как и о всякой другой.
Достоверно одно: переодеваясь и проводя по волосам гребнем
длиною в сто канн, с зубьями из цельных слоновых клыков,
Гаргантюа всякий раз вычесывал не менее семи ядер, которые у
