скверно обращаться со своим телом?! Оно же у тебя одно-единственное,
казалось бы, о чем еще заботиться, а ты ни щек не наел, ни боков, ни
задницы...
Я послушно вернулся на свое место, с трудом сдерживая запрещенную
правилами бунабского этикета улыбку: комментарии кырба-ате касательно моей
внешности здорово подняли мое настроение, слегка подпорченное официальным
заявлением ндана-акусы Анабана о моем патологическом уродстве - как все-таки
странно устроен человек: вроде бы, я отлично понимал причину такого
недоразумения, тем не менее, мне все равно было обидно, и только беседа с
пушистыми ворчунами кырба-ате поставила все на место.
- Ну что? - нетерпеливо спросил Хэхэльф.
Я кратко пересказал ему содержание нашей беседы. Хэхэльф не обратил
никакого внимания на рассуждения зверей о моей внешности, его заинтересовало
совсем другое.
- Слушай, Ронхул, это просто здорово! - просиял он. - Если уж кырба-ате
говорят, что у тебя все будет хорошо, значит так оно и есть: они редко
что-то предсказывают, но никогда не ошибаются. На то они и Мараха! В свое
время они так же небрежно предсказали мне, что я уеду с Хоя и буду
возвращаться сюда только погостить - тогда это был большой вопрос, поскольку
мой батюшка благополучно нарушил взятые им обязательства, и по правилам меня
не то что отпускать домой - оставлять в живых не следовало... Разумеется,
ндана-акуса не собирался меня убивать: к этому моменту он успел потратить
слишком много времени на мое обучение, чтобы просто так взять и уничтожить
результаты своих усилий. Но отпускать домой меня он тогда не собирался...
Извини, Ронхул, но вечер воспоминаний закончен: я должен рассказать нашему
хозяину о твоей беседе с кырба-ате.
Они довольно долго шушукались, потом Хэхэльф повернулся ко мне.
- Ты не поверишь, но ндана-акуса спрашивает, когда тебе будет угодно
отправиться в путь, к Варабайбе. Обычно он сам принимает решения, и не дает
себе труд советоваться с другими заинтересованными лицами - а тут спросил!
Понимаю, что ты скажешь: "завтра же!" - и полностью разделяю твое
нетерпение. Но я тебя умоляю: сделай несчастное лицо, чтобы ндана-акуса
увидел, как тебе не хочется покидать его гостеприимный дом. А то затаит
обиду, мне же потом и расхлебывать...
Я послушно скорчил скорбную рожу: никаких проблем! Достаточно было
вспомнить суровых Вурундшундба и их прогноз касательно моего светлого
будущего в каких-то неподдающихся описанию "Гнездах химер", чтобы загрустить
почти по-настоящему: невзирая на оптимистические пророчества мохнатых
мудрецов, моя судьба по-прежнему висела на волоске... Пока Хэхэльф
рассказывал ндана-акусе о том, какие чудовищные сожаления мы оба испытываем
в связи с необходимостью отправиться в путь прямо завтра, я мрачнел все
больше и больше, пока не понял, что еще немного, и какая-нибудь из бунабских
красоток решит, что я вполне подхожу для семейной жизни: по крайней мере,
мой основной недостаток - "улыбчивый рот" - был полностью ликвидирован.
- Он сказал: "завтра - так завтра!" - бодро сообщил мне Хэхэльф. -
Пожалуйста, постарайся заплакать! Ндана-акусе будет приятно увидеть, что
предстоящая разлука разрывает твое сердце.
- Заплакать сложно, - неуверенно протянул я, но сделал все, что мог:
закрыл лицо руками и издал несколько сдавленных всхлипов, а когда отнял руки
от лица, мои глаза были по-настоящему мокрыми - я ухитрился незаметно, но
очень сильно надавить на их внутренние уголки.
- Сойдет, - похвалил меня Хэхэльф. - Ты просто на лету схватываешь!
Ндана-акуса с интересом посмотрел на мое несчастное лицо и, кажется,
преисполнился сочувствия: во всяком случае, бедняга Хэхэльф был вынужден в
течение получаса переводить мне его глубокомысленные рассуждения о
мимолетности приятных мгновений, которые, тем не менее, можно сохранить в
каком-то таинственном уголке своего сердца...
Вечер завершился концертом художественной самодеятельности - за все
хорошее надо платить! Впрочем, я напрасно выпендриваюсь, поскольку музыканты
оказались настоящими профессионалами, а их репертуар чуть было не довел меня
до тяжелого нервного срыва. А мне-то казалось что я уже готов к любым
неожиданностям!
Сначала происходящее показалось мне просто забавным: на поляне
появились печальные серьезные люди в более чем странной одежде: у меня
создалось впечатление, что эти ребята решили надеть на себя все содержимое
своего гардероба сразу: на них были и штаны, и длинные цветастые юбки с
элегантными разрезами: чтобы открыть восхищенному взору сторонних
наблюдателей расписную ткань штанов, и коротенькие "пляжные" топики, берущие
начало под мышками и выставляющие на всеобщее обозрение узкую полоску
загорелого поджарого живота. Не удовлетворившись этим, ребята потрудились
украсить себя многочисленными пестрыми лентами, косынками и шарфами, тяжелая
рука какого-то местного дизайнера приложилась даже к агибубам, почти
утонувшим в ворохе ярких тканей. Некоторые из них пришли налегке - чуть
позже выяснилось, что это были певцы, а четверо принесли с собой музыкальные
инструменты. Один вооружился неким подобием банджо и смычком, другой -
маленькой, почти игрушечной, голубой дудочкой, третий притащил с собой сразу
два барабана: длинный и узкий, словно изготовленный из куска водопроводной
трубы, и короткий, напоминающий пухлую подушку ндана-акусы. Больше всего
меня удивил загадочный музыкальный инструмент, похожий на своего рода
"бант": два расклешенных "стаканчика", соединенных между собой узкими
концами. В месте соединения имелось своеобразное утолщение, слегка
напоминающее узел банта.
- Этот инструмент называется "сум", - пояснил Хэхэльф. - Играть на нем
- самая сложная наука: лично у меня так ничего и не получилось...
- А прочие инструменты? - лениво поинтересовался я.
- Длинный барабанчик называется "балух", короткий - "инайма"; смычковый
инструмент - "ладуба", а голубая дудочка - это бунабская флейта "ута". Вот
на уте я в свое время играл неплохо! - он мечтательно умолк, а потом
прибавил: - У бунаба совершенно необычная музыка, мелодичная, берущая за
душу и ни на что не похожая. Недаром, эти ребята, бузы, считаются не просто
музыкантами, а "маленькими жрецами" , сам сейчас оценишь!
Я оценил. Бунабские песни показались мне на удивление мелодичными и
неописуемо печальнымии. Кроме того, меня поразила великолепная акустика:
создавалось впечатление, что мы сидим в хорошем концертном зале, а не на
свежем воздухе. Сами бунаба были благодарными слушателями: эти, и без того
унылые, ребята окончательно пригорюнились, а некоторые даже пустили слезу.
Через некоторое время все слушатели дружно рыдали - я не преувеличиваю: на
смуглых щеках блестели ручейки слез, даже сам ндана-акуса величественным
жестом утирал глаза.
- Бунаба - довольно суровые люди, особенно с виду, - пояснил мне
Хэхэльф. - Единственное, что может их растрогать - это красивая мелодия, чем
печальнее - тем лучше. Могут рыдать до утра, и не заметят, как уходит
время... Каюсь, мне так и не удалось разделить это их увлечение. То есть,
музыка мне нравится, но слезы из глаз почему-то не текут... У тебя тоже, да?
- Не текут, - согласился я. - Знаешь, я думаю, все дело в воспитании: в
детстве мне все время твердили, что "настоящий мужчина" не должен плакать -
ни при каких обстоятельствах. Теоретически понимаю, что это чушь, но
привычка есть привычка!
- Вот-вот! - обрадовался Хэхэльф. - Я-то думал, у меня одного такие
проблемы...
Вечер завершился под хоровые рыдания суровых бунаба, не испорченных
"комплексом мачо". Я отправился спать, расстроганный и умиленный: вот это, я
понимаю,благодарная публика!
Глава 10. Паломничество к Варабайбе
На новом месте мне спалось просто отлично: все эти подушечки и коврики
оказались отличным материалом для строительства уютного гнезда, в недрах
которого я почувствовал себя защищенным от всех бед, потрясений и
неожиданностей. Мне повезло: спали в этом доме долго и со вкусом, никаких
подъемов на рассвете здесь не практиковали, следовательно ни одна голосистая
сволочь не заявилась в мою спальню за компанию с первыми лучами первого
солнца, чтобы пожелать мне "доброго утра" поэтому мне удалось выспаться.
Впрочем, "голосистая сволочь" все-таки заявилась, но только с первыми лучами
последнего из трех солнышек, которое сегодня собралось посетить небо лишь
после полудня.
- Ронхул, ты тут так здорово устроился, и мне очень жаль, что
приходится тебя будить, но нам пора собираться в дорогу, - виновато сказал
Хэхэльф. Он стоял на пороге моей спальни и с нескрываемым любопытством
рассматривал сооруженное мною гнездо.
- Было бы что собирать! - сонно возразил я. - Что касается моих вещей,
я их даже не распаковывал...
- Я заметил, - кивнул он. - Поэтому не разбудил тебя два часа назад. Но
уже пора ехать, а ты ведь еще наверняка захочешь умыться и перекусить...
- Ага, перекусить... предварительно обмазавшись твоим маслом сагыд с
ног до головы, - вздохнул я, с содроганием вспоминая невероятное количество
уничтоженной вчера пищи.
- Кстати, - заметил Хэхэльф, - мне кажется, было бы неплохо, если бы ты
подарил ндана-акусе парочку мешочков с кумафэгой. Он не ждет от тебя никаких
подарков, но тем лучше: это будет настоящий сюрприз! Тем более, тебе,
насколько я понял, все равно не жалко...
- Мне не жалко, - согласился я. - Могу хоть всю оставить: жил же я до
сих пор без кумафэги, и как-то не умер...
- Вот всю не надо! - веско сказал Хэхэльф. - Никогда заранее не знаешь,
что тебе понадобится в дороге. Думаю, три мешочка совершенно достаточно:
даже одна порция кумафэги считается самый ценным подарком, какой только
можно придумать, а при обмене за нее можно получить дюжины две самых лучших
агибуб, или дюжину агибуб и лодку, или...
- Я уже понял, что являюсь самым богатым человеком на всех островах
Хомайского моря, - улыбнулся я. - Чего я не понимаю - это как сунуться к
ндана-акусе со своим бесценным даром? Он такой важный дядя...
- Правильно! - согласился Хэхэльф. Здесь принято оставлять подарки на
пороге его комнаты и убегать, производя как можно больше шума, чтобы
ндана-акуса велел кому-то из своих рабов выйти и посмотреть, что творится.
Раб непременно найдет подарок и принесет его своему господину. Все это
считается изысканным придворным этикетом, а вот если сунешь подарок в руки
ндана-акусе, можно и по морде схлопотать! Но я нахожусь в очень теплых
отношениях со старыми доверенными рабами ндана-акусы, с тех самых пор, когда
они гонялись за мной по всему побережью после того, как я упражнялся в
стрельбе из лука по кончикам их парадных агибуб, поэтому мы можем просто
передать твой подарок через них.
- Давай так и сделаем, - обрадовался я. - Передай ему, пожалуйста,
три... нет, даже четыре мешочка кумафэги, пусть знает наших! А я пока
действительно умоюсь...
Когда мы с моей дорожной сумкой вышли из дома, готовые к трудностям
пешего похода вглубь острова Хой, меня подкарауливал очередной сюрприз -
скорее приятный, чем нет. У ворот уже выстроился своеобразный караван:
больше десятка уже хорошо знакомых мне "свинозайцев". Но и кровожадный
Капик, запряженный в телегу Мэсэна, и перекрашенные "лже-свиньи" на корабле
страмослябских пиратов, очевидно, являлись самыми мелкими представителями
этой породы. Зверюги, с которыми мне довелось встретиться сейчас, оказались
