проповедником был.
Он кричал, что имеет право убить нигера. Почемуне сказал, до того
распалился и ополоумел, что говорить не мог толком, а остановить его да
спросить не так-то просто. Вокруг него уж целая толпа собралась, а он
кричит, что это его право - решать, жить Нигеру или нет. И люди уже на-
чали подумывать, что, может, место ему - в тюрьме, с Нигером, но тут же-
на пришла.
Есть такие, кто тридцать лет в Мотстауне живет и ни разу ее не видел.
Никто и не признал ее, покуда она с ним не заговорила, - потому что если
кто ее и видел раньше, то всегда возле домика, в Негритянской слободе,
где они живут, в хламиде какой-нибудь да шляпе, что за ним донашивала. А
тут она приоделась. Платье малиновое шелковое, шляпа с пером, в руке
зонтик - подошла к толпе, где он вопил и разорялся, и говорит: "Юфьюс".
Тут он кончил орать, взглянул на нее - а палка еще поднята, дрожит в ру-
ке - и рот разинул, слюни пускает. Она его под руку. Многие боялись по-
дойти к нему из-за палки: он кого хочешь в любую минуту может огреть - и
не нарочно даже, сам не заметит. А она зашла прямо под палку, взяла его
за руку и отвела, где стул стоял перед магазином, посадила на стул и го-
ворит; "Сиди тут, пока я не вернусь. Чтоб ни с места. И перестань
орать".
И перестал. Как миленький. Сидит, где посадили, а она даже не огляну-
лась. Это все заметили. Наверно - потому что ее никогда нигде не видели,
кроме как дома или возле дома. А он - такой бешеный старикашка, что свя-
зываться с ним - вперед лишний раз подумаешь. Одним словом, все удиви-
лись. Никто не думал, что им командовать можно. Похоже было, что она
что-то такое про него знает, и ему надо ее опасаться. Сел он это на
стулья, она велела, куда только крик и важность подевались, голову пове-
сил, руки на палке большой трясутся, и слюни потихоньку изо рта пускает,
на рубашку.
Она прямо в тюрьму пошла. А там уже большая толпа, потому что из
Джефферсона дали знать, что за нигером выехали. Прошла, прямо сквозь
них, в тюрьму и говорит Меткафу:
- Я хочу видеть человека, которого поймали.
- Зачем вам его видеть? - Меткаф спрашивает.
- Я его не побеспокою, - говорит. - Я только хочу посмотреть на него.
Меткаф ей говорит, что тут полно народу, которые хотят того же само-
го, и он, мол, понимает, что она не собирается устраивать ему побег, но
он всего-навсего надзиратель и не может никого пускать без разрешения
шерифа. А она стоит перед ним в малиновом своем платье - и так тихо, что
даже перо не кивнет, не шелохнется.
- Где, - говорит, - шериф?
- Наверно, у себя, на месте, - Меткаф говорит. - Найдите его и полу-
чите у него разрешение. Тогда сможете увидеть нигера.
Думает, сказал - и дело с концом. Видит, повернулась она, вышла вон,
прошла сквозь толпу перед тюрьмой и - обратно по улице, к площади. Те-
перь перо кивало. Он, наверно, видел, как оно кивало по-над оградой. А
потом он увидел, как она через площадь перешла к суду. Люди не знали, по
какому она делу, - Меткаф-то не успел им сказать, что было в тюрьме, -
ну, и просто смотрели, как она идет в суд, а потом Рассел рассказывал,
что он сидел у себя, поднял случайно голову, а в окошке, за барьером -
эта шляпа с пером. Он не знал, долго ли она там стояла и ждала, пока он
голову поднимет. Он говорил, росту в ней как раз, чтобы заглянуть через
барьер, так что вроде у нее и тела не было никакого Как будто подкрался
кто-то и подвесил воздушный шарик с нарисованным лицом, а сверху шляпу
смешную надел - вроде как эти мальчишки в комиксах. Она говорит:
- Мне нужно видеть шерифа.
- Его тут нет, - Рассел говорит. - Я его помощник.
Чем могу служить?
А она стоит и не отвечает. Потом спрашивает:
- Где его найти?
- Он дома, наверно, - Рассел говорит. - Много работал эту неделю. И
ночами приходилось - помогал джефферсонокой полиции. Наверно, домой по-
шел, вздремнуть. А я, случайно, не могу вам... - А ее, говорит, уже и
след простыл. Он говорит, что выглянул в окно и видел, как она перешла
площадь и свернула за угол, туда, где шериф живет. И никак, говорит, не
мог сообразить, откуда она, кто такая.
Шерифа она так и не нашла. Да и все равно уже поздно было. Шериф-то
ведь был в тюрьме, только Меткаф ей этого не сказал, а едва она от
тюрьмы отошла, как приехали полицейские из Джефферсона на двух машинах и
вошли в тюрьму. Подъехали быстро и вошли быстро. Но уже слух разнесся,
что они там, и перед тюрьмой сотни две человек собралось - мужчны, ребят
и женщин - и вышли оба шерифа, и наш стал речь держать - просил людей
уважать закон, а од, дескать и джефферсонокий шериф оба обещают, что над
Нигером учинят суд скорый и справедливый; а из толпы кто-то и говорит:
"На хрен вашу справедливость. Он с белой женщиной справедливо обошелся?"
И тут они закричали и сгрудились, как будто не перед шерифами стараются
друг друга перекричать, а перед покойницей. А шериф все так же тихо им
говорит, что он, мол, под присягой дал им обещание, когда они его выбра-
ли, и его как раз хочет сдержать. "Я - убийцам-нигерам, - говорит, - со-
чувствую не больше любого другого белого у нас в городе. Но я принес
присягу, и, клянусь Богом, я ее выполню. Мне неприятности не нужны, но я
от нее не отступлю. Так что вы это учтите". И Холидей там же с шерифами.
Он больше всех распинался за порядок и чтобы не поднимать бузы. "Ага-а,
- кто-то кричит, - конечно, тебе не хочется, чтобы его линчевали. Но для
нас-то он тысячи долларов не стоит. Для нас он тысячи выеденных яиц не
стоит". А шериф тут быстренько говорит: "Ну и что ж, что Холидей не хо-
чет убийства? А мы разве хотим? Наш ведь гражданин получит премию:
деньги ведь здесь разойдутся, в Мотстауне. А если бы кто из джеффероонс-
ких ее получил? Разве не так, друзья? Посудите сами". А у самого голос
тонкий, прямо кукольный: такой даже у большого мужчины бывает, когда он
не просто перед народом говорит, а поперек того, что народ уже решил на-
половину.
Однако это их как будто убедило, хотя знают, что ни Мотстаун, ни дру-
гой город этих денег не увидят, как своих ушей, если они Холидею доста-
нутся. А все-таки поостыли. Народ - он чудной. Не может держаться чего-
нибудь одного, ни в мыслях, ни в деле, если ему все время новых резонов
не выставлять. А потом, хоть и выстави ему новый резон, он все равно пе-
редумает. Словом, они не то чтобы отступились; можно оказать, до этого
толпа вроде изнутри наружу перла, а теперь поперла снаружи внутрь. И ше-
рифы это поняли, но опять-таки поняли, что и это не надолго, - потому
что быстренько шмыгнули в тюрьму и тут же обратно - непонятно даже, ког-
да они там повернуться успели, - и нигер уже между них, а позади пять
или шесть помощников. Они, наверное, все время держали его за дверью на-
готове, потому что вышли сразу - нигер между них, насупившись, наручни-
ками к джефферсонскому шерифу примкнут; и толпа в один голос: "Хааааааа-
аааааааах".
Сделали такой как бы проход вдоль улицы, к первой машине джефферсонс-
кой - мотор уже работает, за рулем человек сидит - шерифы, даром времени
не тратя, повели его, а тут - опять она, старуха эта, миссис Хаймс.
Сквозь толпу протолкалась. А сама такая маленькая, что людям только перо
видать - медленно так подпрыгивает, - кажется, если бы и не мешал никто
на дороге, все равно не могла бы скоро идти, но и остановить - ничем не
остановишь, как трактор. Протолкалась и - в проход, где люди расступи-
лись перед шерифами с Нигером; пришлось им остановиться, чтобы ее не за-
топтать. Лицо - как шмат замазки, шляпа набок сбилась, перо на глаза
свесилось - его откинуть надо, чтобы смотреть не мешало. А ей не до то-
го. Стоит перед ними и смотрит на нигера, не дает пройти. Ни слова не
сказала, как будто ей только одно было нужно, ради этого только людей
беспокоила, для этого нарядилась и в город пришла: чтобы разок взглянуть
на нигера. Потом повернулась, обратно зарылась в толпу, а когда машины с
Нигером и с полицией джефферсонской уехали и люди оглянулись, ее уже не
было. Потом все опять на площадь пошли, а дяди Дока на стуле, где она
его усадила и велела ждать, тоже нету. Но на площадь не все ушли. Многие
на месте остались, на тюрьму смотрят, как будто нигера только тень отту-
да вышла.
Думали, что она дядю Дока домой забрала. А было это перед магазином
Доллара, и Доллар говорит, что видел, как она вернулась сюда еще до тол-
пы. Говорит, дядя Док с места не двинулся, так и сидел на стуле, как она
его посадила, покуда она не пришла: тронула его за плечо, он встал, и
они вместе ушли, Доллар сам это видел. Он говорит, вид у дяди Дока был
такой, что ему только дома и сидеть.
А она его вовсе не домой увела. Немного позже люди видели, что его,
оказывается, и вести не нужно было. Как будто они с ней хотели одного и
того же. Одного и того же - но по разным причинам, и каждый знал, что у
другого причина другая, и что, если один повернет дело по-своему, для
другого это опасно. Как будто оба понимали это без слов и следили друг
за другом, и еще - как будто оба понимали, что ей виднее, как к делу
приступить.
Пошли они прямо в гараж, где Салмон держит свою прокатную машину. До-
говаривалась она. Сказала, что хотят съездить в Джефферсон. Ей, наверно,
и в голову не приходило, что Салмон может запросить боляще чем по чет-
верти доллара с носа, потому что, когда он сказал три доллара, она его
переспросила, словно ушам своим не поверяла. "Три доллара, - Салмон го-
ворит. - Дешевле не могу". Стоят рядом, но дядя Док не вмешивается, как
будто ему и дела нет, как будто знает, что ему бес - покоиться нечего:
она его все равно туда доставит.
"Нет, - она говорит, - у меня таких денег".
"А дешевле у вас никак не получится, - Салм: он говорит. - Разве что
поездом. Там билет - пятьдесят два цента". А она уже прочь пошла, и дядя
Док за ней, как собака.
Это было часа в четыре. До шести их видели на скамейке во дворе суда.
Они не разговаривали: как будто и забыли, что вдвоем. Сидят себе рядыш-
ком, а схна, значит, - приодевшись, в парадном платье. И, может, ей про-
сто приятно, что приоделась и что в городе субботний вечер провела. Мо-
жет, ей это все равно, что другому на денек в Мемфис съездить.
Сидели, пока шесть не пробило. Тогда встала. Люди, которые видели,
говорят, что она ему ни слова не сказала; просто поднялись разом, словно
две птички с ветки - и не поймешь, какая какой сигнал подала. Дядя Док
чуть позади шел. Перешли площадь и свернули на улицу, которая к станции
ведет. Люди знали, что никаких поездов еще три часа не будет, и думали:
неужели они и вправду на поезде куда-то собрались - но старики еще пох-
леще отчудили. Зашли в маленькое кафе возле станции и поужинали - а ведь
за все время, что они в Джефферсоне живут, их не то что в кафе - на ули-
це ни разу не видели вместе. А она его вон куда повела - может, боялись,
что пропустят поезд, если в город пойдут есть. Пришли туда - еще полови-
ны седьмого не было - сели на табуреточки у стойки и едят, что она зака-
зала, с дядей Доком даже не посоветовавшись. Она у хозяина спросила,
когда поезд на Джефферсон, он ей сказал, что в два часа ночи. "Будет, -
говорит, - сегодня в Джефферсоне суматохи. Вы можете взять машину в го-
роде и будете в Джефферсоне через сорок пять минут. Зачем вам поезда
ждать до двух часов ночи". Подумал, что они приезжие; объяснил ей, как в
город пройти.
А она ничего не оказала; доели, заплатила ему - пять центов и десять
центов, по одной вынула из тряпицы а тряпицу - из зонтика, а дядя Док
тут же сидит и ждет - лицо дурное, как у лунатика. Потом ушли, и хозяин
думал, что послушали его и решили взять в городе машину, а потом выгля-
нул и видит, идут они через запасные пути к станции. Хотел было оклик-
нуть, да не окликнул. "Думаю, - говорит, - может, я ее не понял. Может,
