ей недолго.
- Ребенка? - говорит шериф. Он смотрит на помощника. - Из Алабамы. Да
откуда угодно. Ты мне про Байрона Банча такого не рассказывай.
- А я и не собираюсь, - говорит помощник. - Я не говорю, что он от
Байрона. По крайней мере, Байрон не говорит, что от него. Я вам расска-
зываю то, что он мне сказал.
- А-а, - говорит шериф. - Понятно. Почему она тут.
Так, значит, - от кого-то из этих двоих... От Кристмаса.
Так?
- Нет. Байрон и про это рассказал. Увел меня из дому, чтобы она не
слыхала, и все выложил. Говорит, что собирался пойти и рассказать вам.
От Брауна. Только фамилия его не Браун. Лукас Берч. Байрон мне все расс-
казал. Как этот Браун или Берч бросил ее в Алабаме. Сказал ей, что едет
искать работу и жилье, а потом ее вызовет. Но срок уже подходит, а от
него ничего нет - ни где он, ни что он - и она решила больше не ждать.
Отправилась пешком, по дороге спрашивала, не знает ли его кто. А потом
кто-то сказал, что есть такой парень, не то Берч, не то Банч, не то еще
как-то, работает на строгальной фабрике в Джефферсоне, и она явилась сю-
да. Приехала на телеге в субботу, когда мы были на месте убийства, приш-
ла на фабрику, и оказывается, он - не Берч, а Банч. А Байрон говорит,
он, не подумавши, сказал ей, что муж ее - в Джефферсоне. А потом, гово-
рит, она приперла его к стенке и заставила сказать, где Браун живет. Но
что Браун или Берч замешан с Кристмасом в этом убийстве, он ей не ска-
зал. Сказал только, что Браун отлучился по делам. И правда - чем не де-
ло? А уж работа-то - точно. В жизни не видел, чтобы человек так сильно
хотел тысячу долларов и столько ради нее терпел. Словом, она сказала,
что дом Брауна, наверно, и есть тот самый, который Лакус Берч обещал ей
приготовить, переехала сюда ждать, когда Браун освободится от этих самых
дел, для которых он отлучился. Байрон говорит, он не мог ей помешать -
не хотел ей правду говорить о Брауне после того, как, можно сказать,
наврал. Он будто бы еще раньше хотел к вам прийти и сказать, только вы
его опередили, он ее и устроить как следует не успел.
- Лукас Берч? - говорит шериф.
- Я и сам удивился, - отвечает помощник. - Что вы думаете с ними де-
лать?
- Ничего, - говорит шериф. - Я думаю, они там никому не помешают. Дом
не мой - не мне их и выгонять. И, как ей Байрон правильно сказал, Берч,
или Браун, или как там его, пока что будет довольно сильно занят.
- А Брауну вы скажете про нее?
- Пожалуй, нет, - отвечает шериф. - Это не мое дело. Я не занимаюсь
женами, которых он бросил в Алабаме или где-нибудь еще. Я мужем занима-
юсь, которым он, кажется, обзавелся у нас в Джефферсоне.
Помощник гогочет.
- Вот ведь, действительно, - говорит он. Потом остывает, задумывает-
ся. - Если он свою тысячу не получит, ведь он, поди, просто умрет.
- Умрет - вряд ли, - отвечает шериф.
В три часа ночи, в среду, в город на неоседланном муле приехал негр.
Он вошел к шерифу в дом и разбудил его. Явился он из негритянской церкви
в двадцати милях отсюда, прямо с еженощного радения. Накануне вечером
посреди гимна сзади раздался страшный грохот, и прихожане, обернувшись,
увидели человека, стоявшего в дверях. Дверь была не заперта и даже не
затворена, но человек, по-видимому, рванул за ручку и так хватил дверью
о стену, что звук этот прорезал слаженное пение, как пистолетный выст-
рел. Затем он быстро двинулся по проходу между скамьями, где оборвалось
пение, к кафедре, где священник замер, так и не разогнувшись, не опустив
рук, не закрыв рта. Тогда они увидели, что он белый. В густом пещерном
сумраке, еще более непроглядном от света двух керосиновых ламп, люди не
могли рассмотреть пришельца, пока он не достиг середины прохода. Тут они
увидели, что лицо у него не черное, и где-то завизжала женщина, а сзади
люди повскакали и бросились к двери; другая женщина, на покаянной
скамье, и так уже близкая к истерике, вскочила и, уставясь на него белы-
ми выпученными глазами, завопила: "Это дьявол! Это сам сатана!" И побе-
жала, не разбирая дороги. Побежала прямо к нему, а он на ходу сшиб ее
кулаком, перешагнул и пошел дальше, среди ртов, разинутых для крика,
среди пятящихся людей, прямо к кафедре - и вцепился в священника.
"А его никто не задевал, даже тут, - рассказывал гонец. - Все очень
быстро получилось, никто не знал, кто он такой, и откуда, и чего ему на-
до. Женщины кричат, визжат, а он как схватит брата Биденбери за глотку и
- с кафедры его тащить. Мы видим, брат Биденбери говорит с ним, успоко-
ить его хочет, а он брата Биденбери трясет и бьет по щекам. Женщины виз-
жат, кричат, и даже не слыхать, чего ему брат Биденбери говорит, -
только сам он его не трогал, не ударил, ничего, - тут к нему старики,
дьяконы подошли, хотели поговорить, и он брата Биденбери выпустил, раз-
вернулся и старого Папу Томпсона, восьмой десяток ему, сшиб прямо под
покаянную скамью, а потом нагнулся, как схватит стул, как замахнется -
они и отступили. В церкви кричат, визжат, к дверям бегут. А он повернул-
ся, влез на кафедру, - брат Биденбери пока что с другого края слез, - и
встал: сам грязный с головы до ног, лицо черным волосом заросло, и руки
поднял, как проповедник. И как начал оттуда Бога ругать, прямо криком
ругается, громче, чем женщины визжат, - а люди Роза Томпсона держат, Па-
пы Томпсона дочки сына, в нем росту шесть футов, и бритва в руке откры-
тая, а он кричит: "Убью. Пустите, братцы. Он дедушку ударил. Убью. Пус-
тите. Прошу, пустите", - а люди на улицу лезут, по проходу бегут, топо-
чут, в дверь прут, а он на кафедре ругает Бога, а люди Роза Томпсона от-
таскивают, а Роз все просит, пустите! Но Роза мы все-таки из церкви вы-
тащили и спрятались в кустах, а он все кричит и ругается на кафедре. По-
том он замолчал, и мы видим - подошел к двери, стоит. Тут Роза опять
пришлось держать. Он, видно, услышал галдеж, когда Роза не пускали, по-
тому что засмеялся. Стоит там в дверях, свет загораживает и смеется во
всю глотку, а потом обратно начал ругаться, и видим, схватил ножку от
скамейки и замахнулся. И слышим, хрясь одна лампа, в церкви потемнело, а
потом слышим, другая хрясь, и совсем темно, и самого его не видать. А
там, где Роза держали, опять загалдели, кричат шепотом: "Вырвался", - и
слышим, Роз обратно к церкви побежал - тут дьякон Вайнс мне и говорит;
"Убьет его Роз. Сигай на мула и ехай за шерифом. Расскажи все, как ви-
дал". А его никто не задевал, начальник, - сказал негр. - Как его и
звать-то не знаем. Не видели его отродясь. А Роза держать старались. Да
ведь Роз - большой, а он его дедушку - кулаком, а у Роза бритва в руке
открытая, и он не очень смотрел, кто еще ему под руку попадется, когда
обратно в церковь рвался, к белому. А держать Роза мы старались, ей-бо-
гу".
Вот что он рассказал шерифу - ибо рассказал то, что знал. Он ускакал
сразу: он не знал, что, пока он рассказывает об этом, негр Роз лежит в
хижине по соседству с церковью без сознания, ибо, когда он кинулся в
темную уже церковь, Кристмас из-за двери проломил ему ножкой скамьи че-
реп. Он ударил только раз, сильно, с яростью, целясь по звуку бегущих
ног и по широкой тени, ринувшейся в дверь, и сразу услышал, как она рух-
нула на опрокинутые скамейки и затихла. И сразу же выпрыгнул из церкви
на землю и замер в свободной стойке, все еще держа ножку скамьи, спокой-
ный, даже не запыхавшийся. Ему было прохладно, он не потел; темнота вея-
ла на него прохладой. Церковный двор - белесый серп утоптанной земли -
был окружен кустарниками и деревьями. Он знал, что кустарник кишит нег-
рами: он ощущал их взгляды. "Смотрят и смотрят, - думал он. - И не знают
даже, что не видят меня". Он дышал глубоко; он обнаружил, что прикидыва-
ет ножку на вес, как бы примеряясь по руке ли, словно никогда ее не дер-
жал. "Завтра сделаем на ней зарубку", - подумал он. Потом аккуратно
прислонил ножку к стене и вынул из кармана рубашки сигарету и спички.
Чиркнув спичкой, он замер и стоял, чуть повернув голову, пока разгорался
крохотный желтый огонек. Услышал стук копыт. Услышал, как он начался,
затем участился и постепенно затих. "На муле, - сказал он негромко. - В
город, с хорошими новостями". Он закурил, бросил спичку и стоял, вдыхая
дым, чувствуя прикованные к крохотному живому угольку взгляды негров.
Хотя он простоял там, пока не докурил сигарету, он был начеку. Присло-
нившись спиной к стене, он держал в правой руке ножку скамьи. Он докурил
сигарету до самого конца и щелчком отбросил ее подальше к кустам, где
чуял притаившихся негров. "Держите бычка, ребята", - вдруг раздался в
тишине его громкий голос. Притаившись в кустах, они видели, как сигаре-
та, мигая, упала на землю и продолжала там тлеть. Но как он ушел и куда
направился, они не видели.
На другое утро, в восемь часов, приехал шериф со своим отрядом и
ищейками. Один трофей они захватили сразу, хотя собаки не имели к этому
отношения. Церковь была пуста; все негры точно сквозь землю провалились.
Люди вошли в церковь и молча оглядели картину разгрома. Потом вышли. Со-
баки сразу напали на чей-то след, но прежде чем отправиться дальше, по-
мощник заметил в трещине стены клочок бумаги. Попал он сюда, по-видимо-
му, не случайно и, когда его развернули, оказался разорванной оберткой
от сигарет, на внутренней, белой стороне которой было что-то написано.
Написано коряво-то ли неумелой рукой, то ли в темноте - и немного. Одна
непечатная фраза, адресованная шерифу, без подписи. "Что я вам говорил?
- сказал один из спутников шерифа. Он был небрит и грязен, как и беглец,
которого они до сих пор не видели, лицо - напряженное и ошалелое от воз-
мущения и неудач, голос - хриплый, словно в последнее время он долго
кричал или говорил без умолку. "Я вам все время говорил! Говорил ведь!"
- Что говорил? - произнес шериф холодным, спокойным тоном, обратив на
него холодный, спокойный взгляд и не выпуская из руки записку. - Когда
говорил? - Тот смотрел на шерифа возмущенно, с отчаянием, в таком
расстройстве, когда уже нет человеческих сил терпеть; глядя на него, по-
мощник подумал: "Ведь просто умрет, если не получит премию". Рот у того
беззвучно открылся и на озлобленном лице выразилась озадаченность, изум-
ление, будто он не мог поверить своим ушам. - И я тебе говорил, - про-
должал шериф скучным, тихим голосом, - если тебе не нравится, как я веду
дело, можешь подождать в городе. Тебе там есть, где подождать. И охоло-
нуть, а то ты больно разгорячился на солнце. Говорил я тебе или нет, а?
Отвечай.
Тог закрыл рот. Отвел глаза, как будто с невероятным усилием; и с не-
вероятным усилием выдавил из пересохшего горла: "Да".
Шериф грузно повернулся и скомкал бумажку.
- Постарайся, чтобы это больше не вылетело у тебя из головы, - сказал
он. - Если только есть, откуда вылететь. - Их окружали спокойные, внима-
тельные лица, освещенные утренним солнцем. - А мне в этом, если хотите
знать, сам Господь Бог велит сомневаться. - Кто-то гоготнул. - Ладно шу-
меть, - сказал шериф. - Пошли. Пускай собачек, Бьюф.
Пошли с собаками - по-прежнему на поводках. Они сразу взяли след.
След был хороший, легко различимый из-за росы. Беглец, по-видимому, и не
пытался его скрыть. Они разглядели даже отпечатки его колен и ладоней
там, где он опустился, чтобы попить из родника.
- Сколько видел убийц, - сказал помощник, - хоть бы у одного было по-
нятие о людях, которые за ним погонятся. А что собак можем взять, ему,
болвану и в голову не приходит.
- Мы каждый день напускаем на него собак, начиная с субботы, - сказал
шериф. - И до сих пор не поймали.
- То были остывшие следы. До нынешнего дня у нас не было хорошего
свежего следа. Но сегодня он дал маху. Сегодня будет наш. Может, еще до
обеда.
