нительным директором программы "Жилье для всех - 1", за которой должна
вскоре последовать программа "Жилье для всех - 2". Голос его напоминал
раскаты грома в горах Теннесси. Он призывал праведный гнев Всевышнего.
Он оплакивал жертв белого варварства.
Репортер страстно желал, чтобы преподобный Уодсон - мужчина весьма
крупный - обращался к небесам, а не вниз, к нему, репортеру, и, если во-
зможно, немного сдерживал дыхание.
Концентрация паров джина в выдыхаемом преподобным Уодсоном воздухе бы-
ла столь высока, что могла бы повредить защитное покрытие орудийной баш-
ни боевого корабля. Репортер старался не показывать, как тяжело стоять в
зоне дыхания преподобного Уодсона.
Уодсон потребовал положить конец жестокостям полиции в отношении чер-
нокожих. Он рассуждал о многовековом угнетении. Репорту попытался задер-
жать дыхание, чтобы не вдыхать окружающие преподобного пары.
Ему также надо было скрыть от телекамеры, что черная мохеровая куртка
преподобного отца оттопыриваются под мышкой. Там у него был револьвер с
перламутровой рукояткой, и редактор никогда бы не выпустил на экран пле-
нку, на которой чернокожий священник ходит по улицам вооруженный. Выпус-
кающий редактор не хотел выглядеть расистом. А значит, все чернокожие
должны были выглядеть добропорядочными. И разумеется, безоружными.
Когда смонтированный материал был показан в программе новостей, все
это выглядело следующим образом. Хорошо поставленным, со слезой, голосом
преподобный Уодсон рассказывал об ужасной судьбе негритянской молодежи,
и за спиной его маршировало разгневанные протестующие граждане, а рядом
с ним согбенный репортер закрывал своим телом пистолет под мышкой препо-
добного и очень часто отворачивался, а когда его лицо оказывалось побли-
зости от лица преподобного Уодсона, то в глазах репортера стояли слезы.
И создавалось впечатление, будто рассказ преподобного отца столь печа-
лен, что пожилой репортер не может сдержать рыданий перед телекамерой.
Именно так прокомментировал сюжет диктор одной из иностранных телеком-
паний. Насилие полиции в отношении негритянской молодежи столь ужасно,
сказал он, что даже видавший виды белый журналист не смог не просле-
зиться. В считанные дни этот маленький сюжет прогремел по всему миру.
И университетские профессора за круглыми столами обсуждали жестокость
полиции, которая вскоре стала именоваться угнетением и эксплуатацией, а
затем - вполне естественно - "геноцидом, спланированным и осуществленным
полицией Нью-Йорка".
Когда кто-то попытался было заикнуться о невероятно высоком уровне
преступности среди чернокожих, ученые мужи откликнулись вопросом: а чего
еще можно ожидать после такого полицейского геноцида? Вопрос этот был
включен в программу экзаменов во всех университетах. И кто не знал пра-
вильного ответа, проваливался.
Тем временем миссис Мюллер похоронили в запаянном гробу. Похоронное
бюро попыталось было восстановить левую половину ее лица, где раньше был
глаз, но воск не слишком удачно гармонировал со сморщенной старческой
плотью. Залитый изнутри воск расправил морщины левой щеки, и она выгля-
дела слишком юной для женщины, иммигрировавшей в Америку из Германии по-
сле войны.
Так что было решено скрыть от всех плоды бандитских трудов; когда гроб
был доставлен из церкви на кладбище Пресвятой Девы Марии и Ангелов, за
ним шла довольно солидная процессия. И это крайне изумило дочь миссис
Мюллер: она и не подозревала, что у ее родителей было так много знако-
мых, особенно среди тридцати-сорокалетних мужчин. Очень любопытных,
кстати.
Нет-нет, после родителей ничего не осталось. Да, у них был свой сейф в
банке, но в нем оказалось всего несколько ценных бумаг. Безделушки? Один
из мужчин в черном сказал, что его интересуют именно безделушки. Старин-
ные немецкие безделушки.
Дочь посчитала это потрясающе возмутительным. Но что может по-нас-
тоящему потрясти человека в наши дни? Итак, это - покупатель, занимающи-
йся бизнесом прямо у свежевырытой могилы. Или для него это обычное дело?
И она с тоской пожалела о тех временах, когда некоторые вещи еще счита-
лись возмутительными, и ощутила острую боль в сердце, и подумала, как
ужасно было ее старой матери умирать в одиночестве, и как страшно стало
навещать родителей после того, как в их квартале произошли такие переме-
ны.
- Никаких безделушек, черт вас раздери!- крикнула она.
И в тот же день у бывшего дома Мюллеров появилась бригада рабочих и
принялась разрушать его до основания.
Они приехали в сопровождении вооруженных полицейских, каждый из кото-
рых был выше шести футов ростом и владел приемами каратэ. Дом отгородили
от улицы стеной из бронированных щитов. В руках у полицейских были дуби-
нки. Старую развалюху методично разобрали по кирпичику, и останки дома
покинули квартал не навалом в грузовиках, а в огромных белых ящиках. На-
дежно запертых.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Его звали Римо, и он ехал вверх ~ не в лифте, а под лифтом. Он вдыхал
запах работающего мотора и спекшейся смазки, ощущал легкую вибрацию дли-
нных тросов, когда кабина останавливалась, и чувствовал, как эта вибра-
ция волной бежит от кабины - сначала вниз, к фундаменту, а потом к пят-
надцатому этажу, выше которого шли еще пять этажей пентхауса - роскошно-
го особняка на самом верху здания.
Правая рука Римо надежно охватывала болт в днище кабины. Люди, цеп-
ляющиеся за разные предметы, ради сохранения жизни, обычно быстро выби-
ваются из сил именно потому, что боятся за свою жизнь. Страх увеличивает
силу и скорость сокращения мышц, но отнюдь не выносливость.
Если вы вынуждены за что-то держаться, надо стать органичным продолже-
нием этого предмета, самому стать частью выступающего из днища болта, и
рука должна не сжимать, а как бы удлинять его собой. Как Римо и учили,
он легко соединил пальцы с болтом и напрочь забыл об этом. Так что, ког-
да лифт снова пришел в движение, Римо плавно качнулся и поплыл вверх.
Держался он правой рукой и потому слышал шаги людей у себя над правым
ухом.
Он находился здесь с раннего утра, и теперь, когда лифт остановился на
уровне пентхауса, Римо понял, что ему осталось висеть под лифтом совсем
немного. На этот раз все было не так, как раньше. Римо услышал, как за-
щелкиваются замки - двадцать, по числу этажей под ним. Это запирались
двери шахты лифта. Его об этом предупреждали. Потом он услышал напряжен-
ное дыхание сильных мужчин. Они проверили кабину лифта сверху. Об этом
его тоже предупреждали. Телохранители всегда проверяли крышу лифта, по-
тому что там кто-то мог прятаться.
Потолок кабины был закрыт бронированным стальным листом, пол - тоже.
Таким образом, никто не мог проникнуть в кабину ни сверху, ни снизу.
Лифт - единственное уязвимое место в офисе южнокорейского консула в
Лос-Анжелесе. Все остальное, весь пентхаус - самая настоящая крепость.
Римо предупреждали об этом.
Когда его спросили, как он собирается проникнуть туда, он ответил, что
ему платят за дела, а не за рассуждения. И это было правдой. Но еще
большей правдой было то, что Римо тогда действительно не знал, как соби-
рается проникнуть в офис, более того - он даже и думать об этом не хотел
и, самое главное, не желал вести никаких разговоров на эту тему. И пото-
му он отделался каким-то многозначительным замечанием, подобным тем, ка-
кие ему самому приходилось выслушивать вот уже более десяти лет, а утром
того дня, на который руководство назначило исполнение задания, он просто
неторопливо подошел к зданию с роскошной крепостью на крыше и начал
действовать, без заранее обдуманного плана.
В последнее время ему и не приходилось почти ничего обдумывать. На пе-
рвых порах различные защитные ухищрения - запертые двери, труднодоступ-
ные места, десятки телохранителей - создавали для него проблемы. И ре-
шать эти проблемы вначале было увлекательно.
А этим утром, непонятно почему, он думал о нарциссах. Была весна, и он
видел их не так давно, а сегодня утром размышлял об этих желтых цветах и
о том, что теперь, нюхая их, он ощущает совсем не то, что прежде, до то-
го как стал тем новым человеком, которым был теперь. В прежние времена
он вдыхал нежный аромат цветов. А теперь, когда он нюхал цветок, он вды-
хал в себя все его движения. Это была симфония пыльцы, достигавшая апо-
феоза в его ноздрях. Это был хор и крик самой жизни. Принадлежать к Дому
Синанджу, понимать и постоянно продолжать постигать вершины знания, хра-
нящегося в небольшом северокорейском селении на западном побережье Ко-
рейского полуострова, означало знать жизнь во всей ее полноте. Теперь
одна секунда заключала в себе больше жизни, чем целый час в былые време-
на.
Разумеется, иногда Римо уставал от такого количества жизни. Он предпо-
чел бы, чтобы ее было поменьше.
И вот, думая о желтых цветочках, он вошел в белое здание из кирпича и
алюминия, с окнами от пола до потолка, с великолепным мраморным порта-
лом, с фонтаном, омывающим пластиковые цветы в вестибюле. Вошел и подня-
лся на лифте до десятого этажа. Там он немного поиграл кнопками "Стоп" и
"Ход", пока десятый этаж не оказался у него на уровне пояса, скользнул
вниз, нашел в днище кабины выступающий болт и обхватил его правой рукой;
потом, после короткой суматохи на разных этажах, кто-то снова привел
лифт в движение. А Римо висел под днищем и ждал, пока наконец лифт не
поднялся на самый верх здания, в пентхаус.
О чем тут думать? Еще много лет назад его наставник Чиун, нынешний Ма-
стер Синанджу, сказал ему, что люди сами всегда покажут, с какой стороны
на них легче всего напасть.
Зная свое слабое место, они именно его защищают рвами, бронированными
щитами или телохранителями. И вот Римо, получив задание и узнав о всех
мерах безопасности, направился прямиком к лифту, думая о нарциссах, по-
тому что больше ему особо не о чем было думать.
А теперь нужный ему человек вошел в лифт, задавая вопросы по-корейски.
Заперты ли замки на всех дверях шахты, чтобы никто не помешал поездке
вниз? Конечно, полковник. Проверили ли верхний люк? Да, полковник. Вход
с крыши? Да, полковник. Выход на первом этаже? Да, полковник. И - о, по-
лковник, как великолепно вы смотритесь в этом сером костюме!
Не отличить от американца, да?
Да-да, вылитый бизнесмен.
Наше дело - это и есть бизнес.
Да, полковник!
И все двадцать этажей тросов пришли в движение. И лифт пошел вниз.
Римо начал раскачиваться из стороны в сторону. В такт его движениям
медленно опускающийся лифт в двадцатиэтажной шахте тоже начал раскачи-
ваться, как колокол с живым языком. Механизм совершенных человеческих
мускулов раскачал лифт до такой степени, что на уровне двенадцатого эта-
жа кабина стала ударяться о стойки и стены шахты, высекая искры и содро-
гаясь при каждом ударе.
Пассажиры лифта нажали кнопку экстренной остановки. Тросы вздрогнули и
замерли. Римо медленно качнулся три раза, на третьем махе подтянулся на
руке в щель между полом лифта и полом этажа, потом, просунув левую руку
сквозь резину створок кабины, ударил по раздвижной двери и энергично
толкнул ее левым плечом.
Дверь разъехалась, хлопнув, как вылетающая из бутылки шампанского про-
бка. И Римо оказался в кабине.
- Привет!- как можно вежливее произнес он по-корейски, зная, что, нес-
мотря на американский акцент, приветствие его прозвучало так, как звучит
оно в северокорейском городке Синанджу: другими диалектами корейского
Римо не владел.
Низкорослый кореец с суровым худым лицом выхватил из-под синего пиджа-
ка полицейский кольт 38-го калибра. Неплохая реакция, отметил про себя
Римо. Одновременно он понял, что человек в сером и есть полковник, тот
который ему нужен. Корейцы, имеющие телохранителей, полагают ниже своего
достоинства драться самим. И это странно, ибо полковник считался одним
