одного человека в империи такой крайней нужды, чтобы отнимать чужую жизнь,
и оправдания поэтому не было.
Потому и воровство не то чтобы процветало, но зато принимало такие
изощренные формы, что уже шагнуло за грань высокого мастерства и постепенно
приближалось к искусству. В Великом Роане никто не слышал, чтобы воровали
хлеб, скот или жалкие медяки. Все это можно было попросить, и редкий
сквалыга отказывал нуждающемуся в пище и нескольких монетах. Крали с
размахом, стараясь выбрать наиболее охраняемые и бесценные предметы, чтобы
о своем подвиге можно было позже рассказывать с гордостью. Например, Сивард
Ру трижды бывал в императорской сокровищнице. В первый раз он с тоской
установил, что ее не вывезти и несколькими обозами, но изрядно обогатился,
прихватив горсть-другую камушков и старинных монет из тех, что лежали
грудами прямо на полу. Во второй раз ему было интереснее, потому что Тайная
служба удвоила охрану - не из боязни разорения, конечно, но из принципа; и
ради пресечения противозаконных действий отдельных граждан империи, как
любил говаривать ее бессменный начальник.
Конечно, рыжий вор, любивший пышно одеться и вкусно поесть (тогда еще
имевший оба глаза), обвел стражников вокруг пальца; и не только второй раз
ухитил из казны нечто существенное, но еще и записку оставил на видном
месте - с пламенным приветом своему вечному противнику. А на третий
погорел.
Дело в том, что с трудом проникнув в сокровищницу, он обнаружил там
нескольких человек, ему известных только понаслышке. То были герцог Аластер
Дембийский, граф Теобальд Ойротский и начальник Тайной службы - граф Остен
ан-Брай, происходивший родом из Эмдена. Существовало несколько официальных
версий того разговора, который состоялся памятной июльской ночью между
этими четырьмя. Зато результат его был известен доподлинно: на следующий
день Сивард Ру официально объявил собратьям-ворам о своем переходе на
государственную службу. И ничего удивительного в этом роанские воры не
нашли - они прекрасно понимали, что в их деле Сивард постиг все тонкости и
премудрости, и стал бы отчаянно скучать, рисковать все отчаяннее, и делать
глупости, что привело бы к его неминуемой гибели. Прецеденты же, подобные
этому странному назначению, редко, но все-таки случались и раньше.
Сивард клятвенно обещал два месяца не заниматься делами воровской гильдии,
дабы те сменили пароли, дома, осведомителей и все остальное, что было
вообще возможно сменить, а воры пожелали ему удачи на новом поприще.
У Тайной службы было мало причин заниматься делами внутри империи, и
гораздо больше проблем за ее пределами. Шпионы и соглядатаи, пришлые
убийцы, контрабандисты и мошенники буквально притягивались к Великому
Роану, слетались сюда, как мухи на мед. Врагов у империи было тем больше,
чем менее явно могли они проявлять свою неприязнь.
Сивард Ру потерял глаз в начале своей доблестной службы, при захвате
ходевенского убийцы, удиравшего на родину, в Уду. То был рослый здоровяк,
вооруженный огромным ножом вроде тех, какими мясники режут мясо. Они
сцепились на верхней палубе корабля, уже отчалившего от берега, и рыжий
сумел-таки одолеть своего противника. К несчастью, рана, полученная от
удара ножом, оказалась слишком серьезной, и глаз вытек раньше, чем прибыл в
порт встревоженный Аббон Флерийский с полным мешком скляночек, флаконов,
притираний и мазей. Сивард отнесся к своему увечью странно: чуть ли не с
издевкой, и с тех пор щеголял повязками, которые подбирал в тон и рисунок к
костюму.
В этот день он был обряжен в черные сафьяновые сапоги и бархатные панталоны
в тон; ослепительно-оранжевый колет и такого же цвета плащ. Повязка на его
глазу была черно-оранжевой; а немногочисленные украшения представляли из
себя причудливое сочетание черного жемчуга, раух-топазов, и оранжевых
гиацинтов и шпинели, сверкающих на солнце.
У начальника Тайной службы Великого Роана было невероятное пристрастие к
ярким цветам: насыщенному оранжевому, огненному и всем оттенкам красного.
Поэтому и служебный кабинет он приказал отделать сообразно своему вкусу,
как только занял его. Остен ан-Брай ушел на покой с чистой совестью:
преемник превзошел его почти во всем - только вот замашки у него
по-прежнему были далеко не аристократические, но с ними было практически
невозможно справиться, а работе это все равно не мешало.
Здание Имперской Тайной службы располагалось на площади Цветов, на
правобережье Алоя, между двумя Янтарными базиликами. Оно представляло из
себя двухэтажную постройку зеленого мрамора, окруженную цветущими деревьями
и каналом, расположенным по периметру. И берега, и дно его также были
облицованы мраморными плитами оттенка весенней зелени, отчего казалось, что
и само здание, и небольшой парк вокруг него стоят на отдельном рукотворном
островке, и только арочный мост соединяет его с остальной площадью.
Сиварду нравилось это место; нравился его собственный кабинет; нравилось
любимое кресло с уютными подлокотниками, протертое бесчисленными
предшественниками до дыр. Нравились ему и привилегии, которые давала эта
служба. Во всяком случае, так он сообщал всем и каждому, едва только
представлялся удобный случай. Но члены Большого Совета были убеждены:
одноглазый стремится прослыть прожженным карьеристом лишь потому, что на
самом деле он до смешного предан Агилольфингам и своей родине, но не хочет,
чтобы об этом догадывались окружающие.
Он так и не проснулся окончательно, и слегка покачивался, поднимаясь во
второй этаж и шествуя бесконечными коридорами по направлению к своему
кабинету. А между тем утро уже вступило в свои права окончательно и
бесповоротно, и восхитительное солнце, не затуманенное плохими
предчувствиями, проникало во все уголки просторных помещений. Огромные окна
были настежь открыты по случаю жаркой погоды, и это, отнюдь, не было
беспечностью - все оконные проемы в здании были забраны прочными
решетками. Многочисленные подчиненные уже находились на своих рабочих
местах, и здание буквально гудело. Здесь шла повседневная работа, и десятки
людей бегали с этажа на этаж; копались в архивах; выслушивали свидетелей и
осведомителей; писали и переписывали важнейшие документы, да мало ли что
еще. Все они почтительно раскланивались с Сивардом Ру, не надеясь впрочем,
что он их заметит - в столь ранний час он был на это просто не способен.
Джералдин, молодой помощник, и, как уже шептались по углам люди сведущие,
будущий преемник Сиварда, возник из-за поворота с подносом в руках. На
серебряном овале с костяными ушками стоял огромный сосуд с горячим гайо -
тонизирующим и вполне безвредным напитком, который Сивард употреблял в
огромных количествах. В утренний набор входили также две серебряные
чашечки, тарелочка со сладостями, чаша с крохотными печеньцами - солеными
и душистыми, и фарфоровое ведерко с медом. Догадливый Джералдин
присовокупил к завтраку бутылочку знаменитого ашкелонского вина "Чамалала"
и высокие узкие стаканы.
- Это кстати, весьма кстати, - одобрительно хмыкнул рыжий, открывая дверь
в кабинет. Не оборачиваясь, бросил через плечо, - Доброе утро я тебе тоже
сказал.
- Я слышал, маркиз, - ответил Джералдин с усмешкой.
С тех пор, как Сивард перестал трепетно относиться к своему гербу и титулу,
все в Тайной службе повадились обращаться к нему именно таким образом.
- Какие-нибудь новости?
- Сложно сказать. Доклады лежат на Вашем столе, но лично меня
заинтересовал только один.
- Излагай, - буркнул Сивард, который был не в состоянии разговаривать
нормально, пока не выпивал свои три-четыре порции гайо.
Джералдин ловко расставлял чашки на краю стола, свободном от бумажных
напластований, и заодно рассказывал начальнику последние новости. Сивард
внимательно следил за ним своим желтым сверкающим глазом и, похоже,
любовался. Но никакими силами его нельзя было заставить признать это. А
любоваться было чем.
Его взгляду представал молодой человек лет двадцати двух - двадцати трех,
невысокий, но очень ладно скроенный; у него были соломенные, непокорные
волосы, не выносившие парикмахерского насилия, круглое лицо, еще не до
конца утратившее детскую свежесть и наивность; мелкие веснушки, щедро
рассыпанные кем-то по носу и щекам и васильковые глаза - синие до
прозрачности. Не такие глубокие, серьезные и магнетически притягательные,
как у императора, а ясные, лукавые и задорные. Ни дать, ни взять - шустрый
уличный мальчишка, только раздавшийся в плечах, да выросший из коротких
штанишек так быстро, что и сам не успел этого заметить. Впрочем, внешность
часто бывает обманчива. Ум у Джералдина был проницательный, острый; и
Сивард зачастую обращался к нему, если и не за советом, то с дружеской
беседой, из которой выносил для себя много полезного.
- Я, маркиз, сперва пропустил это сообщение - больно уж оно короткое и
невразумительное; но потом...
- Кто писал? - поинтересовался одноглазый. После первой чашки он уже мог
произносить более-менее длинные фразы, и даже начинал понимать, где
находится.
- Санви Ушастый. Вчера прислал бумагу с оказией.
- Да, писателем ему не быть, - произнес свой приговор Сивард. - И не
мечтай. И что он видел такого, что заставило его взяться за перо?
- "Летучую мышь", - ответил Джералдин серьезно.
- Ого!
- То-то и оно, маркиз. Сперва я не особо задумался над этим, но потом меня
словно кто в бок толкнул: теперь конец кту-талау, и через пару дней
наступит лонг-гвай, и это значит...
- Можешь не договаривать, - пробурчал Сивард, поглощая соленое печенье,
- это значит, что Джой Красная Борода на ближайший месяц превращается в
эмденского князя Джоя ан-Ноэллина, прибывающего в столицу на отдых; и если
его кто и видит в Роане, то уж точно не на борту "Летухи". А если его видят
на этом корыте, то значит он работает. Но с империей Джой давно не
связывается; так, по мелочам, и только не в летнее время.
- Вот и я подумал, зачем бы ему нарушать на века заведенный порядок?
Человек он слишком состоятельный, чтобы мелочиться из-за двух-трех дней
работы или нарушать собственные принципы даже из-за очень выгодной сделки.
- Думаешь, его заставили?
- Маркиз, подумайте, кто может заставить делать что-либо одного из самых
влиятельных людей в Гильдии контрабандистов?
- Ну, положим, такие персоны всегда могут найтись. Главное, чтобы им
позарез было нужно обеспечить себе содействие Джоя.
- Если бы мне, - понизил голос Джералдин, - если бы мне довелось
вывозить из Роана некий бесценный предмет да еще и такого размера, что его
не спрячешь на груди у очаровательной спутницы, я бы извернулся, как угорь,
но добыл бы себе лучшего из лучших.
- То бишь, Джоя? - фыркнул Сивард. - Эх, молодо-зелено. Да его бывший
компаньон - земля ему пухом - тетумец Эш-Шатт дал бы ему фору на сто
очков вперед. Или на полтораста...
- Так ведь он уже давно "ныне покойный", - мягко заметил Джералдин,
знавший и о бурном прошлом своего начальника, и о том, что он был уверен в
том, что уходящее поколение воров и контрабандистов было и половчее и
поудачливее. И то правда - с тех пор, как начальником Тайной службы стал
Сивард, никто больше не залазил в императорскую сокровищницу, и одноглазому
было до боли обидно за бывших коллег.
- Твоя правда, - сказал он. - Теперь лучше Джоя нет на всем континенте,
что бы я ни думал по этому поводу. Разве что я остался, дак ведь
контрабанда - не мой профиль. Полагаешь, эти йетты тащили тело аж до устья
Алоя и вывезли его на "Летухе"?
- Вероятнее всего.
- Ладно-ладно, - Сивард забарабанил пальцами по подлокотнику. - Конечно,
можно и отрядить за ними погоню, но, думаю, что это бесполезно. Ну, схватим
Джоя; но не с поличным же, и не докажем ничего - мы ведь ни пассажиров, ни
груза не видели; так, полагаем кое-что, но это уж наша с тобой беда. Вот
что он нам скажет, и будет прав. А навести справочки, осторожненько так,
