Хемуль. -- Она гонит прочь все досужие мысли и фантазии. Верь мне:
самое опасное -- запереться в четырех стенах.
-- Правда?! -- воскликнул Муми-тролль.
-- От этого в голову лезут разные мысли, -- сказал Хемуль. --
Кстати, когда здесь обедают?
-- Когда я наловлю рыбы, -- угрюмо буркнула Туу-тикки.
-- Я не ем рыбы, -- сообщил Хемуль. -- Только овощи, зелень и
ягоды.
-- А клюквенное варенье? -- с надеждой спросил Муми-тролль.
Большой кувшин разварившегося клюквенного варенья -- единственный --
еще оставался в погребе.
Но Хемуль ответил:
-- Нет, лучше клубничное.
После еды Хемуль надел лыжи и влез на самый высокий склон холма,
тот, что спускался в долину над самой пещерой. У подножия холма стояли
все гости Муми-тролля и смотрели на Хемуля, не зная, что и думать.
Они топтались на снегу, время от времени утирая мокрые носы, --
день выдался на редкость холодный.
Но вот Хемуль помчался вниз. Все затаили дыхание от ужаса.
Посредине холма он сделал резкий поворот в сторону, подняв целую тучу
сверкающих снежинок. Потом, заорав во все горло, так же резко повернул
в другую сторону. На огромной скорости он делал повороты то в одну, то
в другую сторону, и от его черножелтой куртки рябило в глазах.
Крепко зажмурив глаза, Муми-тролль подумал: "До чего же все, кто
пришел сюда, разные".
Малышка Мю стояла на вершине холма и кричала от радости и
восхищения. Она разломала деревянную бочку и крепко привязала к
башмакам две доски.
-- А теперь -- я! -- вопила она и, ни минуты не колеблясь,
припустила вниз с холма по прямой. Мумитролль взглянул одним глазом
вверх на нее и понял, что Мю справится. Ее маленькое недоброе личико
выражало радость и уверенность, а ножки, словно палочки, твердо стояли
на снегу.
Муми-тролль почувствовал прилив гордости. Малышка Мю катила так
бесшабашно вперед, она неслась отчаянно, сломя голову и чуть не
врезалась в сосну, пошатнулась, но удержалась на ногах. И вот она уже
внизу и, хохоча во все горло, плюхнулась в снег.
-- Она из моих самых старых друзей, -- объяснил Муми-тролль
Филифьонке.
-- Так я и думала, -- кисло сказала Филифьонка. -- Когда в этом
доме подают кофе?
К ним крупными шагами подошел Хемуль. Он снял лыжи. Морда его
лоснилась.
-- А теперь мы научим Муми-тролля кататься на лыжах, --
доброжелательно сказал он.
-- Нет, спасибо, лучше не надо, -- пробормотал Муми-тролль,
отступив назад. Он быстро взглянул туда, где только что была
Туу-тикки. Но она ушла, наверное, наловить рыбы на свежую уху.
-- Главное, не надо бояться, -- ободряюще сказал Хемуль, крепко
привязывая лыжи к лапам Муми-тролля.
-- Но я не хочу... -- начал было несчастный Мумитролль.
Малышка Мю посмотрела на него, высоко подняв брови.
-- Ну ладно, -- мрачно согласился Муми-тролль. -- Но только не с
очень высокого холма...
-- Да нет, съедешь со склона, что ведет к мосту, -- сказал
Хемуль. -- Согни колени! Наклонись вперед! Следи только, чтобы лыжи не
разъезжались! Верхнюю часть туловища -- прямо! Лапы прижми к телу! Ну,
все запомнил?
-- Нет, -- ответил Муми-тролль.
Его кто-то подтолкнул в спину, он закрыл глаза и поехал. Сначала
лыжи его широко разъезжались в стороны. Потом они скрестились,
перепутались с лыжными палками, и на все это неуклюже упал Мумитролль.
Среди зрителей началось оживление.
-- Запасись терпением, -- советовал Хемуль. -- Вставай, дружок,
попробуй еще раз.
-- Ноги дрожат, -- пробормотал Муми-тролль.
Да уж! Это было, пожалуй, не лучше одиночества. Даже солнце, о
котором он так ужасно тосковал, светило прямо в долину и было
свидетелем его унижения.
На этот раз мост у подножия холма стремительно ринулся к
Муми-троллю, и он сильно задрал одну ногу вверх, чтобы удержать
равновесие. Другая же его нога продолжала скользить сама по себе.
Гости кричали "ура!", полагая, что жизнь снова становится веселее.
Муми-тролль уже не понимал, куда едет, -- вверх или вниз. Вокруг
были лишь снег да несчастья. Под конец он повис на ивовом кусте, что
рос на самом берегу реки, а хвост его полоскался в холодной воде. Весь
мир был сплошной мешаниной из лыж, лыжных палок и всевозможных
неприятностей.
-- Не падай духом! -- ласково сказал Хемуль. -- Давай еще раз!
Но этого "еще раз" больше не случилось, потому что Муми-тролль
утратил мужество. Да, он в самом деле утратил мужество и еще долго
потом часто мечтал о том, как все было бы, если бы он в третий раз
торжественно съехал с холма. Он бы описал на мосту красивую дугу и с
улыбкой повернулся бы к гостям. А они бы кричали от восторга. Но так
не вышло.
Вместо этого Муми-тролль сказал:
-- Катайтесь, если хотите, а я пошел домой.
И, ни на кого не глядя, он вполз через снежный туннель в свою
теплую гостиную, в свое гнездо под креслом-качалкой.
Он слышал, как Хемуль орет во все горло на холме. Сунув голову в
печку, Муми-тролль прошептал:
-- Мне он все равно не нравится.
В ответ предок вышвырнул из печки немного сажи, может, он хотел
выказать свое расположение к потомку. Муми-тролль же начал спокойно
рисовать кусочком угля на спинке дивана. Он нарисовал Хемуля,
стоявшего вверх ногами в снежном сугробе. А в печке стояла
припрятанная большая банка с клубничным вареньем.
На следующей неделе Туу-тикки упрямо сидела подо льдом и удила
рыбу. Рядом с ней под зеленоватым ледяным сводом сидели длинной
цепочкой гости и удили рыбу. То были гости, которым Хемуль пришелся не
по нраву. А в доме семьи муми-троллей мало-помалу собрались все, кому
не было дела до Хемуля и кто не в силах был или не смел ему это
показать.
Ранним утром Хемуль просовывал голову через разбитое стекло и
освещал всех факелом. Он обожал жечь факелы и сидеть у костра. Правда,
кто же не любит жечь факелы и сидеть у костра, но Хемуль придавал
всему этому необычайное значение.
Гости полюбили долгие беззаботные часы перед обедом, когда
мало-помалу занимался день. А они тем временем болтали о том, что им
снилось ночью, и прислушивались к тому, как Муми-тролль варит на кухне
кофе.
Все это портил только Хемуль. Он всегда начинал говорить о том,
что воздух в доме спертый, и расписывал, как приятно жить в холодном
снегу.
Затем он начинал светскую болтовню о том, как можно провести
новый наступивший день. Он и в самом деле делал все, чтобы обитателям
долины было приятно, и всегда обижался, когда они отказывались
развлекаться. Тогда он, похлопывая кого-нибудь по спине, говорил:
-- Ну что же! Ничего, скоро поймете: я был прав.
А вот малышка Мю, единственная из всех, повсюду следовала за
Хемулем по пятам. Он щедро учил ее всему, что знал сам, особенно --
кататься на лыжах. И весь сиял от радости, что она делает такие
быстрые успехи.
-- Маленькая фрекен, -- говорил Хемуль, -- вы прирожденная
лыжница. Скоро вы меня перещеголяете!
-- Об этом я только и мечтаю! -- откровенно признавалась малышка
Мю.
И стоило ей только выучиться хорошенько кататься на лыжах, как
она тотчас же исчезла. Она стала кататься на своих, известных только
ей, холмах и думать забыла о Хемуле.
Как бы там ни было, теперь все больше гостей забиралось под
ледяной свод реки удить рыбу, и в конце концов на холме, где Хемуль
обычно катался на лыжах, пестрела одна лишь его черно-желтая куртка.
Гостям долины не нравилось, когда их втягивали в какие-нибудь
новые, утомительные дела.
Им больше нравилось сидеть и болтать о том, как было прежде, пока
не явилась Ледяная дева и не кончилась еда. Они рассказывали друг
другу о том, какой мебелью обставляли они свои дома, и с кем они были
в родстве, и с кем дружили, и как ужасно было, когда явилась великая
лютая стужа и все переменилось.
Они жались ближе к печке и слушали друг друга, пока не наступал
наконец их черед рассказывать.
Муми-тролль видел, что Хемуль становится все более и более одинок.
"Надо сделать так, чтобы он ушел прежде, чем сам это поймет, --
думал Муми-тролль. -- И прежде, чем кончится варенье!"
Но не так-то просто было найти повод избавиться от Хемуля, повод,
который был бы и надежным и приличным.
Иногда Хемуль съезжал вниз к морю и пытался выманить пса Юнка из
купальни. Но Юнку вовсе не хотелось ходить на лыжах по холмам, не
интересовали его и сани, в которые запрягают собак. Ночью он все
больше времени проводил под открытым небом и выл на луну, а днем хотел
спать и клевал носом.
В конце концов Хемуль, отставив лыжные палки в сторону, умоляюще
сказал:
-- Я ужасно люблю собак. Я всегда мечтал о собственной собаке,
которая бы тоже любила меня. Почему ты не хочешь поиграть со мной?
-- Да я и сам не знаю, -- пробормотал, краснея, Юнк.
И как можно скорей снова шмыгнул в купальню, где так хорошо
мечталось о волках.
Вот с кем бы ему хотелось поиграть! Какое великое счастье было бы
охотиться вместе с волками, следовать за ними повсюду, делать все, что
делают они, исполнять все их желания. И мало-помалу он бы одичал и
стал таким же вольным, как они.
Каждую ночь, когда лунный свет мерцал в ледяных цветах и разводах
оконных стекол, Юнк просыпался в купальне и садился, прислушиваясь. И
каждую ночь, надвинув шапчонку на уши, он неслышно прокрадывался из
купальни на берег.
Он всегда шел одной и той же дорогой, пересекал берег, поднимался
на горный склон и брел на юг в лес. Он заходил так далеко, что лес
редел и он мог заглянуть в глубину Пустынных гор. Там Юнк садился в
снег и ждал до тех пор, пока не раздавался волчий вой. Иногда волки
были очень далеко, иногда ближе. Но выли они почти каждую ночь.
И всякий раз, услышав их, Юнк задирал морду вверх и выл им в
ответ.
На утренней заре он снова тайком пробирался домой, в купальню,
заползал в шкаф и спал.
Однажды Туу-тикки, взглянув на него, сказала:
-- Так ты никогда их не забудешь.
-- А я не желаю их забывать, -- ответил Юнк. -- Потому-то я и
хожу туда.
Довольно странно вела себя самая робкая из всех гостей долины,
крошка Саломея, которая и вправду любила Хемуля. Она жила в постоянной
надежде еще и еще раз услышать звуки рога. Но, к сожалению, Хемуль был
такой огромный и так всегда спешил, что никогда не замечал ее.
Как она ни торопилась подбежать к нему, Хемуль всегда уезжал на
лыжах раньше, и если она иной раз успевала подойти к нему, когда он
начинал трубить в рог, то рог тут же смолкал и Хемуль принимался за
что-нибудь новенькое.
Несколько раз крошка Саломея пыталась объяснить Хемулю, что она
от него в восторге. Но она была слишком застенчива и деликатна, а
Хемуль никогда не умел слушать как следует.
Так что ничего серьезного ей так и не удалось ему сказать.
Однажды ночью крошка Саломея проснулась в трамвайчике из пенки,
где на задней платформе она устроила себе постельку. Спать там рядом с
пуговицами и английскими булавками, которыми семья Мумитроллей в
течение долгого времени наполняла трамвайчик -- лучшее украшение своей
гостиной, -- было не очень-то удобно. А крошка Саломея, естественно,
была слишком щепетильна, чтобы выбросить из трамвайчика то, что ей
мешало.
И вот однажды ночью она услыхала, как Туу-тикки и Муми-тролль
разговаривают внизу, под креслом-качалкой, и тотчас поняла, что речь
идет о ее любимом Хемуле.
-- Так дальше невозможно, -- произнес в темноте голос Туу-тикки.
-- Нам нужно снова вернуть покой. С тех пор как он начал трубить в
