куда глаза глядят, отчаявшись от нищеты и отсутствия работы, другим
действительно необходимо было посетить родных или просто уехать в коман-
дировку. За дверью, обитой дермантином, сидела вершительница их судеб -
пожилая дама с недобрым лицом, одинаково подозрительно относящаяся и к
тем, и к другим, стоя на страже финансовых интересов государства.
Дама эта около двадцати лет назад была молодой советской женщиной,
возможно, активной комсомолкой, но вовремя принятое решение воссоеди-
ниться с Народом Kниги и солидный срок пребывания в "стране молока и ме-
да" явно возвышал ее над относительно свежими эмигрантами, с которыми
она разговаривала исключительно на иврите с заметным русским акцентом.
Люди путались, пугались, особенно старики, тогда дама с недовольным ви-
дом разъясняла по-русски суть дела и затем снова безжалостно переходила
на иврит.
В коридор выходило несколько дверей, за которыми располагались мелкие
конторы. Сразу же при входе, напротив лестницы на одной из таких дверей
висело объявление, накорябанное по-русски с несколькими грамматическими
ошибками: "Долги дальше! Не Стучат! Просба дверь не открыть!". Над
объявлением висела табличка на иврите: "Саша Кац. Помощь в составлении
долговых обязательств". Из двери изредка выходил старик, совершенно не
вязавшийся с самим местом и всем обликом грязного коридора. Он был в со-
лидном пиджаке и в туго завязанном галстуке с золотой брошкой. Саша Кац
долго возился, обстоятельно запирая массивную дверь ключом, висевшим на
толстой металлической цепочке. Ходить он мог только опираясь на резную
трость и, покряхтывая, исчезал где-то на лестнице. Из-за другой двери
доносился оживленный иврит, и примерно раз в десять минут из нее выходи-
ла средних лет смуглая женщина в просторных восточных одеждах. Она шла
набирать воду для очередной порции кофе и всякий раз презрительно и с
некоторым подозрением окидывала взглядом жалких просителей, сидящих в
ожидании своей судьбы. Вода находилась в специальной пластиковой бутыли
в комнатке, запирающейся на ключ. Если бы не эта мера предосторожности,
бутыль бы была выпита страждующими русско-еврейскими должниками.
Долги, из-за которых происходило чрезвычайное количество мелких и
крупных неприятностей, включали стоимость провоза человеческих тел из
далекой России, доставку их багажа, а также материальную помощь, выдава-
емую вновь прибывшим в первые полтора года их вживания в местную жизнь.
Хотя помощи этой хватало лишь на съем квартиры, деньги эти по изра-
ильским понятиям были немалыми и, главное, накрепко привязывали вновь
прибывших к древней земле. Через пять лет жизни на исторической родине
долги прощались. Хотя вопрос с долгами был весьма противоречивым, ново-
испеченным эмигрантам, решившим пересечь границы государства, приходи-
лось претерпевать многочисленные унижения. Им не выдавался иностранный
паспорт, приходили домой повестки в суд, а по возвращении на историчес-
кую родину паспорт зачастую отбирался. Мне довелось знать человека, спо-
койно вернувшегося из командировки в Америку и не обратившего внимания
на роковую повестку, требующую сдать паспорт в министерство внутренних
дел с целью дальнейшего невыезда. В скором времени он был вызван в поли-
цию и оштрафован на значительную сумму, причем паспорт у него все равно
отобрали.
- А что, уеду назад, - отчаянно говорил мужчина лет пятидесяти с ху-
дым, небритым лицом, нервно куря. - Что я здесь имею? Работы нет, денег
нет, крыши над головой нет. А я слесарь четвертого разряда, у нас в Жи-
томире меня на любой завод возьмут, не пропадем.
- Тише ты, идиот! - шипела полная дама, - что распинаешься? Услышат -
фига с два выпустят. Столько денег на гарантов потратили!
Я усмехнулся. Вокруг жестких правил, требующих выплаты долгов или
предоставления гарантов на зарубежные поездки, расцвел пышный бизнес
предоставления финансовых поручительств за солидную сумму, обычно много
меньшую, чем сумма долгов. В случае невозвращения уехавших долги их взи-
мались с гарантов. Каким образом они выкручивались из этой ситуации, ос-
тавалось неизвестным.
Из-за обитой дермантином двери вышли молодая женщина и мужчина с
раскрасневшимися лицами и, не в силах сдержать эмоций, крепко и радостно
обнялись. Сидевшие на скамейках люди с завистью посмотрели им вслед. Все
это анекдотично напоминало очередь в УВИРе в добрые старые времена.
- Ой, ой, зачем мы уехали! - раскачивалась на стуле отекшая старуха.
- И чего нам плохо было, жили как люди. Ой, как жили, все было.
- Вот к тебе домой из общества "Память" бы постучались, тогда узнала
бы, - желчно сказал сидящий рядом мужчина средних лет.
- Да какая "Память"? - заголосила старуха. - У нас в районе ее и на
дух не было. Поверили радиостанциям, родственникам, приехали сюда. И вот
на тебе, долги они придумали, проклятые.
- А вы знаете, что Коля, который на автостанции работал, попал в ава-
рию? - с жадным интересом рассказывал сухонький старичок полному, плохо
выбритому мужчине средних лет с багровым лицом в помятом пиджаке и гряз-
но-фиолетовой советской рубашке с вытертым воротником, из которого тор-
чали наружу белые нитки. Эти односельчане явно только что встретились.
- Да ты шо? Во дает! - удивлялся краснолицый здоровяк с украинским
акцентом, вытирая со лба капли пота.
- Да-да, понимаете, напился и разбился в лепешку! - тоном старого са-
диста продолжал сухонький должник. - А Гриша, вы же его точно знали -
разбогател и открыл большую мастерскую, к нему даже из города теперь
приезжают клиенты.
- Во дает! - упавшим голосом отвечал собеседник, явно сравнивая ны-
нешнее положение ловкого Гриши со своим.
Из-за двери вышел седой мужчина с растерянным лицом.
- Отказала, сволочь! - со злостью сказал он. - А у меня мать умерла,
ее в холодильник положили, не хоронят без меня. Ну куда же я сбегу, у
меня дочь здесь, квартира, машина. Где я ей найду гарантов? Мне лететь
надо. А она говорит езжай в Тель-Авив, к начальнику, пусть разбираются.
Очередь молча смотрела на него. Он растерянно постоял еще немного в
коридоре и быстрым шагом ушел прочь.
Я проходил эту очередь уже несколько раз. Перед каждой моей поездкой
за рубеж и сама очередь, и процедура однообразно повторялись. Полная да-
ма, с уважением отнесясь к моему ивриту, значительно лучшему, чем у
большей части очереди, и, тем более, к бумаге с печатью знаменитого уни-
верситета, выдавала мне заветную справку. Она не знала самого главного.
Заветная бумага не имела юридической силы, так как университет пору-
читься за меня отказался и директор моего факультета, житель Израиля в
третьем поколении, матерясь по-русски выписывал мне псевдогарантию на
покрытие моих долгов в случае моего невозвращения и скреплял письмо фа-
культетской печатью. После этого он, пыхтя и продолжая материться, начи-
нал писать гневные письма в Министерство иностранных дел, и однажды ему
даже ответили, что, к сожалению, установленный порядок отменить пока не-
возможно, так как это откроет дорогу массовому отъезду русских эмигран-
тов.
На этот раз я был совершенно спокоен, так как собирался вернуть дол-
ги. Потраченная на меня сумма изрядно обросла процентами и была привяза-
на к курсу доллара, периодически совершавшего космические скачки,
вследствие чего мне пришлось просить Ефима о покрытии моих долгов миро-
вому еврейству. Пару дней назад на мой счет была перечислена необходимая
сумма. Дверь открылась, и через минуту я уже объяснял полной даме свою
ситуацию.
- Какие подлые люди, - с возмущением сказала дама с молдавским акцен-
том. - Кого они хотят обмануть? Меня? Они думают, что я поверю, что у
него покойница мать лежит в холодильнике? В первый раз про такое слышу!
- Она с возмущением посмотрела на меня. - Послушайте, молодой человек, -
неожиданно по-русски сказала она. - Зачем же вам выплачивать долги, при-
несите справку от гарантов и уезжайте себе спокойно.
- Но я уезжаю по крайней мере на два года, - уверенно парировал я. -
И я готов уплатить, назовите мне точную сумму.
- Нет, нет, ну зачем же, такие огромные деньги? - настаивала дама. -
Положите их на счет, накопите проценты, а затем приедете, и долги с вас
спишут.
- Ну, вы знаете, мне бы хотелось их уплатить полностью и не испыты-
вать никаких неудобств в дальнейшем - сказал я. - А то начнете в суд вы-
зывать, посылать повестки.
Дама каким-то подозрительным взглядом посмотрела на меня.
- Одну секундочку, я проверю ваши данные. - Набрав что-то на клавиа-
туре компьютера, она наклонилась ко мне и таинственным шепотом произнес-
ла: - То, что я вам сейчас скажу, я говорить не должна. Но у вас особый
случай. Я не имею права принять у вас деньги.
- Почему? - удивился я.
- Вышло новое постановление, что те, кто прожил в стране уже больше
двух с половиной лет и находился на территории Израиля во время войны,
от уплаты долгов освобождаются.
Я не верил своим ушам. Выходит, что, сами того не зная, мы больше ни-
кому ничего не должны! Мы купили это право, сидя в противогазах и вздра-
гивая при звуках взрывов.
Когда я покачиваясь вышел на улицу, портовый пыльный район показался
мне прекрасным, и мне стало жаль уезжать отсюда. Я смотрел на уютные ма-
газинчики, нагловатого парня, продававшего фалафель и зазывающего поку-
пателей, одновременно делая сомнительные комплименты проходящим девуш-
кам, всю эту уличную суету и чувствовал, что мне будет грустно без запа-
ха кофе и апельсинов, шума, гортанных звуков иврита, ребят и девочек в
военной форме с автоматами, гор, покрытых соснами и кипарисами, лазурно-
го моря, студентов с пытливыми глазами, улицы на которой мы жили, солнца
и яростных дождей зимой.
Я вздохнул и вдруг вспомнил, что для пересечения границы мне также
требовалась бумага, удостоверяющая то, что я не собираюсь уклониться от
армейского призыва. Обычно бумагу эту выдавали безо всякой волокиты, но
на этот раз мне не повезло, и меня послали на какую-то дополнительную
проверку.
В многоэтажном, прокуренном здании военкомата по лестнице ходили воз-
буждающие воображение симпатичные белокурые девушки в военной форме. На
стене висели картины, как две капли воды напоминающие творения неизвест-
ного армейского художника, которые я на всю жизнь запомнил после первого
юношеского визита в районный военкомат города Москвы. Даже сюжеты этих
картин были совершенно неотличимыми. Под теми же серыми валами моря пе-
рекатывались зелеными боками пузатые подводные лодки, похожие на жирные
селедки, в голубом безоблачном небе парили самолеты, а по полю неслись
танки, поднимая за собой облака желтого цвета, по-видимому, пыль, сме-
шанную с выхлопными газами. Только на тех, давно виденных картинах, сия-
ла красная пятиконечная звезда, а не звезда Давида.
Я был почти уверен, что картины эти принадлежали руке одного и того
же художника. Они были одинаково непропорциональны, как будто нарисованы
детской рукой, и не имели точки перспективы.
Тот факт, что я недавно посещал Москву, кого-то насторожил, так как
по непонятной мне логике это неизбежно свидетельствовало о том, что я
был завербован уже несуществующим КГБ. В свете этого моя предстоящая по-
ездка в Америку выглядела как повод, скрывающий предстоящие встречи с
разведчиками-чекистами и выдачу им географических координат Министерства
внутренних дел, а также содержания моих лекций, прочитанных студентам в
течение последних двух лет.
Молодой парень с жесткими неприязненными глазами около часа уговари-
вал меня признаться, как же именно и с какой целью я был завербован при
пересечении государственной границы в Шереметьево-2, а также куда и за-
чем я еду в Америку, с кем буду встречаться и где именно установлено
место явки для сношений с русскими. Разговаривал он со мной по-русски и
