горы Киферона, на лучший в мире курорт. Там вас подлечат и, если это
потребуется, сделают операцию, удалят язву. Все расходы будут оплачены.
-- Сколько времени уйдет на это?
-- Не знаю. Я не врач.
-- А теперь лукавите вы, -- заметил Крун. -- Вы знаете: много! Сколько
же? Год? Полтора? Два?!
-- Я не знаю. Но я верю в вас, вы быстро поправитесь.
Герцог вздохнул; над решением своим он не размышлял долго, скорее
мучился он, как сказать это решение Софии.
-- Нет. Я поеду в Нарбонну.
-- Вы умрете там!
-- Я и хочу умереть там, в своей Нарбонне, а не в вашем Киферополе, --
со спокойной улыбкой отозвался Крун.
"Я так и знала, -- с усталой обреченностью подумала София. -- О, старый
и упрямый варвар!".
-- У меня нет времени, -- негромко сказал он. -- Я не имею права
оставлять моих баронов надолго. Как только минуют празднества по случаю дня
рождения вашего императора, я вернусь в Нарбонну. Дьявол меня побери, вам же
не нужен свергнутый герцог!
"Бессмысленно, -- подумала она, -- бессмысленно его уговаривать. Он не
изменит своего решения".
-- Я отправлю врачей вместе с вами, -- проговорила она. -- На это вы
согласны?
После минутного раздумья герцог согласился.
-- Мы не стали друзьями, такими, какими вы видели нас, -- сказал он, --
но все равно я благодарен вам. О, если бы не вы, не знаю, что бы стало со
мной и со страной моей!
-- Вас ждет еще один подарок, -- улыбнулась София, -- вернее, целых три
подарка. Во-первых, я отправлю вместе с вами не только врачей, но и
геологов.
-- А их зачем?
-- Они найдут в Нарбоннии новое месторождение вольфрамовых руд. Очень
богатое месторождение.
-- Не могу поверить...
-- Мы давно знали об этом месторождении. То, между прочим, была важная
причина для заключения мира. И вот настало время открыть его официально.
-- Какой-то мне с этого прок?
-- О! А вы не догадываетесь?!
-- Империя великодушно позволит мне взимать с ваших магнатов арендную
плату?
-- Берите выше. Мы позволим вам продать концессию по имперской цене, а
не по символическим ценам, установленным для федератов. Если правда все, что
докладывали прежние экспедиции об этом месторождении, вы получите за
концессию порядка десяти тысяч империалов.
Округлившиеся серые глаза Круна в самом деле походили на сверкающий
платиновый империал.
-- Немыслимо!.. Я не ослышался? Вы сказали...
-- Порядка десяти тысяч империалов, -- утвердительно кивнула София
Юстина. -- А может, и все пятнадцать.
-- Господи... -- простонал герцог. -- И что я буду делать с таким
неслыханным богатством?
-- Как, вы отказываетесь? -- со смехом спросила она. -- Ну ладно, воля
ваша!
-- Нет, нет! -- воскликнул он, точно ребенок, которого поманили
красивой конфеткой. -- Я согласен, конечно же, согласен!
-- Бедняга, -- сказала София, -- вы не знаете истинную цену богатствам
своей земли. Вы дрожите над каждым оболом, в то время как одно лишь мое
платье стоит раза в два дороже вашего месторождения!
-- Что?! Ваше платье? Это платье?!
-- Не это. У меня есть платье, сотканное из перьев сирен. Вы,
разумеется, знаете, что сирены -- это загадочные существа, обитающие
исключительно во влажных джунглях Сиренаики, нашей самой южной провинции.
Истинный облик сирены неизвестен, поскольку люди, якобы видевшие сирен, не
остаются в живых -- считается, что сирены сводят их с ума своим пением.
Перья сирен -- яркие, разноцветные, переливающиеся подобно перламутру, --
считаются у нас непревзойденным украшением, символизируют высшую роскошь и
знатность. Одно перо сирены стоит от ста до пятисот империалов. Перья
собирают отважные охотники, готовые рискнуть жизнью ради прекрасной дамы...
либо ради наживы. Ну так вот, герцог, десятки благородных патрисов, молодых
красавцев, соревновались меж собой, стремясь завоевать мое сердце, -- они
спешили в Сиренаику, за перьями сирен. Многие погибли, а остальным я
отказала. Они были недостойны меня, все эти самонадеянные красавцы. Из
перьев, добытых воздыхателями, лучшие портные, вернее, сказать, художники,
сшили для меня то платье. Я впервые надела его в день своего двадцатилетия.
Оно облегает тело подобно второй коже, в точности повторяя все его волнующие
изгибы. О, если бы вы видели меня тогда! Я была подобна богине, я была одета
-- и в то же время совершенно обнажена! Многие мужчины, увидав меня в этом
платье, сходили с ума, а их женщины бросались в истерику. С тех пор я ни
разу его не надевала... оно превратилось в миф, а видевшие меня тогда -- в
свидетелей небывалого чуда... Хотите, я надену его для вас, герцог?
Крун, стараясь унять дрожь во всем теле, ответил:
-- Не хочу... Это так несправедливо: повсюду в мире люди умирают с
голода, а ваше платье... платье из птичьих перышек, платье, которое стоит
дороже всего моего герцогства...
-- Напротив, это справедливо, -- с улыбкой возразила София. -- Люди все
равно умрут, но, умирая, они будут знать, что где-то на белом свете есть
женщина, которая, надев это чудесное платье, становится подобной богине!
"Вот когда она потеряла свое истинное счастье, -- вдруг догадался Крун,
-- когда объявилась в свете в том треклятом платье! Ибо богиней восхищаются,
перед богиней благоговеют, богине поклоняются, к богине могут воспылать
неистовой страстью -- одного богине не дано: внушить к себе уважение!..".
В этот момент явился майордом и доложил о приходе принца Варга. Высокие
мысли мгновенно улетучились из головы Круна; однако герцог Нарбоннский был
спокоен: каким-то внутренним чутьем он понимал, что опасения напрасны, что
София ни при каких обстоятельствах не станет губить его единственного сына,
а это значит, ему и сыну, Круну и Варгу, предстоит пережить постыдное
драматическое действо -- сколько таких уже было и еще будет?!.
* * *
Его опасения или, вернее сказать, надежды, оправдались: Варг все
отрицал. Со спокойным достоинством, даже с легким пренебрежением он отбивал
атаки Софии Юстины. Крун внимал их поединку и думал, какого страшного,
непреклонного, убежденного в своей правоте врага Империи воспитал он в сыне
-- и как нечеловечески жестоко подшутила над ним, Круном, судьба: когда отец
смирился с неизбежным, сын стал врагом отца и тем обрек себя на повторение
отцовского пути. "Когда меня не станет, -- думал герцог, -- эта женщина или
кто угодно на ее месте растерзает мою маленькую страну хотя бы только для
того, чтобы отомстить Варгу за спасение еретиков Ульпинов... Я должен жить!
О, боги, все, которые меня слышат, к вам я обращаюсь: наставьте сына на мой
путь, пока это еще не поздно!".
-- ...Княгиня, я вам отвечаю лишь ради уважения к отцу, который
почему-то вам позволяет меня пытать равно преступника, -- холодно говорил
Варг.
-- Сынок, -- негромко сказал Крун, -- скажи нам правду. Молю тебя,
признайся! Клянусь тебе, она нас не предаст! Она наш добрый друг!
София Юстина, несколько удивленная словами герцога, не сводила
внимательного взора с его сына. Она хотела знать реакцию Варга. Огонь
ненависти на мгновение вспыхнул в его глазах -- и тут же угас, потушенный
могучей волей. Принц рассмеялся и сказал:
-- Вот как, друг?! А мне казалось, в этой стране у нас не может быть
друзей -- одни хозяева да покровители!
-- Щенок! -- в отчаянии воскликнул герцог и влепил сыну такую пощечину,
от которой тот едва устоял на ногах; из носа Варга потекла кровь.
София увидела, как кисти рук принца сжались в кулаки.
-- Прошу вас, герцог, нас оставить ненадолго, -- молвила она. -- Мне
нужно с вашим сыном побеседовать наедине. Надеюсь, вы не против, принц?
-- Давно мечтаю! -- с вызовом отозвался тот.
Бледный и изможденный, с поникшей головой, безмолвно вышел Крун. "Turpe
senex miles40", -- подумала София, провожая его взглядом.
-- Итак, мы наконец одни, -- сказала она Варгу. -- Нас здесь никто не
слышит. Ответьте, принц, что в вас сильнее: любовь к отцу или ненависть ко
мне?
-- Любовь к отцу, помноженная на ненависть к врагам свободы, во мне
сильнее ненависти к вам, -- ответил молодой принц.
"Когда Крун умрет, этот будет нам достойный противник", -- подумала
София.
-- Когда-нибудь, -- заметила она, -- вы повторите путь отца. Но знайте:
мои враги мне не позволят быть столь же милосердной во второй раз.
-- Не дождетесь! -- усмехнулся Варг. -- У богов переменчивый норов; кто
знает, может статься, это вы, великая и неподражаемая София Юстина, в один
прекрасный день будете молить меня о пощаде!
-- Вы просто сумасшедший!
-- Кто знает...
В надежде растворить замешательство в ответной атаке она сказала, с
язвительной ухмылкой на устах:
-- Вы зря старались, принц. Ульпины схвачены, вот так!
Варг поспешно отвел глаза, но было поздно: недоверие и досада,
промелькнувшие в них, окончательно разоблачили его.
-- А вы чего желали? -- продолжала София. -- Вероятно, вы ждали бури,
которая сметет меня! И чего вы добились? Вот я стою тут перед вами, сильная,
как никогда прежде, и держу вашу жизнь в своих руках!
Она расхохоталась, нарочито вызывающе, как смеются победители над
побежденными, желая побольнее уязвить их.
"Отец прав: в политике я все еще мальчишка, -- с горечью думал Варг. --
Я даже поспорил с Ромуальдом на жизнь, что у Софии нынче будут неприятности!
Задешево проспорил жизнь свою... О да, я должен ненавидеть не ее, не эту
женщину, которая зачаровала и перехитрила моего отца -- нет, не ее в
отдельности! Я должен ненавидеть их всех, князей и делегатов, патрисов и
плебеев, всех, кто поклоняется чудовищным богам. Перед лицом опасности они
все заодно. Кто-то ведь помог этой Софии выплыть!..".
Он вспомнил лицо Марка Ульпина, напоминающее физию крысы, и на ум
пришли слова главного еретика Империи: "Мы поможем этому благородному юноше
отстоять свою свободу". "Они бы, точно, помогли. Жаль Ульпинов. Они нашли в
себе мужество восстать... и погибли. Но я не сдамся, не начав войны, а там
что будет!".
София насмешливо глядела на него -- но вот он снова встретился с нею
взглядом. "Я тебя не боюсь", -- говорил ей этот взгляд, взгляд безумца,
слишком опасного, чтобы его не принимали всерьез. "Мне надлежит отринуть
чувства и покарать безумца, -- подумала София. -- Отец не сможет это
сделать: он слишком любит сына!".
Затем она вспомнила все обещания, данные ею несчастному отцу, и другие
обещания, выторгованные у нее князем Корнелием Марцеллином, -- и осознала,
что ей больше некуда отступать.
Она с усилием отвела взгляд и сказала:
-- Вы даже не представляете себе, какой вы счастливчик, безумный принц!
На этом их приватный разговор утратил всякий смысл; вернулся герцог
Крун, с лицом, имевшем мертвенный оттенок по причине пытавшей тело и душу
боли. Мгновение София раздумывала, не сказать ли сыну о смертельной болезни
отца, и решила, что говорить нельзя. "Этот безумный юноша любит своего отца
не таким, каков отец есть, а таким, каков он был когда-то, -- подумала она.
-- Нынче Варг будет только рад страданиям отца, ведь в представлении принца
эти страдания есть неизбежная расплата за предательство свободы!".
Она почувствовала ужасную усталость, подобную той, которую испытывает
всякая сильная натура после безуспешной схватки с превосходящими по силе
обстоятельствами и, желая поскорее покончить с делами, изрекла, обращаясь к
Круну:
-- Существует единственный способ спасти вашего сына от смерти.
Поверьте, этот способ придуман не мной. Принц Варг должен жениться.
