Интеликов, сенатор, поразмыслив немного, заключил, что им пока ничего не
угрожает.
Он, между прочим, оказался прав. Когда княгиня София получила искомые
отпечатки пальцев, хитроумный политик победил в ней алчущую мести женщину.
Она великодушно пощадила своих врагов -- дабы затем, когда-нибудь, когда это
окажется по-настоящему полезным ей, с помощью этих улик превратить своих
врагов в своих рабов.
Вместе с князем Корнелием ушел мэтр Давид, модельер и цирюльник княгини
Софии; он еще не знал, что покидает дворец Юстинов, ставший ему родным
домом, навсегда: добрая молодая хозяйка обменяла преданного слугу на ценную
услугу своего дяди.
А вот князь Марсий Милиссин вскоре вернулся к своей возлюбленной и
имел, между прочим, с ней тяжелый разговор. В частности, София
строго-настрого воспретила любовнику являться во дворец Юстинов, даже под
благовидным предлогом, потому что лукавый, вероломный и к тому же влюбленный
в собственную племянницу сенатор Марцеллин наверняка установит тотальную
слежку за дворцом княгини Софии, дабы разведать, кто скрывается под
"условным именем Купидон". На это князь Марсий заметил, что не станет,
подобно презренному уличному воришке, бегать от ищеек мерзавца и извращенца
и что первым нанесет удар, попросту вызвав негодяя-сенатора на дуэль.
Окончательное объяснение любовникам пришлось отложить, так как майордом
доложил хозяйке о прибытии во дворец его светлости герцога Нарбоннского
Круна.
Крун приехал по приглашению самой княгини, которое она передала через
курьера; в приглашении говорилось о важном деле, не терпящем ни малейшего
отлагательства.
Глава восьмая,
в которой благородный варвар решается поднять руку на женщину, а
светлейший князь делает долгожданный подарок своей любимой дочери
148-й Год Химеры (1785),
день 15 октября, Темисия, Княжеский квартал, дворец Юстинов
Княгиня София Юстина приняла герцога Круна в своем личном кабинете.
Комната, называвшаяся кабинетом, представляла собой обширное помещение с
огромным столом из красного дерева у широкого фигурного окна, богатыми
креслами, покрытыми бархатными паласами, а также длинной двуспальной софой,
в которой человек, даже обладающий комплекцией герцога Круна, рисковал
утонуть.
Правитель нарбоннских галлов застал молодую хозяйку восседающей в одном
из названных богатых кресел. Крун поразился изменениям, которые претерпел
облик Софии Юстины, а ведь расстались они не далее как минувшим вечером!
Прекрасная княгиня была одета в длинное платье сиреневого муара. Это
платье не имело ни единого выреза, так что Крун, ожидавший -- и втайне
мечтавший -- снова увидеть алебастровое тело Софии, узрел лишь лебединую
шею, возвышающуюся над этим платьем, и горестное лицо с огромными, полными
слез и оттого блистающими, точно агаты, очами. Точеная рука грациозно
возделась и пригласила герцога занять кресло напротив того, где сидела
София.
-- Что произошло, княгиня? У вас такой вид, точно вы... клянусь богами,
точно вы потеряли близкого человека!
-- Ваша проницательность делает вам честь, герцог, -- чуть
подрагивающим голосом ответила она. -- Вы почти угадали: я могу его
потерять! Человека, который мне по-настоящему дорог!
-- Кого?
-- Близкого человека, как сказали вы. Я предпочитаю называть его своим
другом, ибо слово "дружба" вмещает все мои чувства к нему.
-- Проклятие! Вы скажете, кто это?! Наверное, я его знаю, если вы
позвали именно меня!
София Юстина издала глубокий и печальный вздох.
-- Садитесь, ваша светлость. Нынче мне предстоит принять тяжелое
решение. Возможно, самое тяжелое в жизни. Мне предстоит сделать выбор между
дружбой и долгом. Я хочу, чтобы вы дали мне совет. Вы -- мужчина, и вы --
воин, и вы -- честный, благородный человек, вы сами прошли через этот выбор.
Уверена, никто не сумеет разрешить мои сомнения лучше, чем вы.
Крун, завороженный этими словами и этим тоном, повиновался. Увидеть
такой самоуверенную Софию Юстину -- подавленной, смущенной, растерянной,
неспособной принять решение без посторонней помощи -- он не чаял, а то, что
она обратилась за советом к нему, к варвару, неосознанно льстило его
самолюбию.
-- Мой выбор известен вам, -- сказал герцог. -- Я предпочел долг
дружбе.
-- Знаю... -- она устремила налитые слезами печальные глаза навстречу
глазам Круна и медленно проговорила: -- Друг, которого я рискую потерять, --
это, герцог, вы.
-- Я?!
-- Выслушайте меня, ваша светлость. Боги, взирающие на нас с небес, не
позволят мне солгать. Они знают, сколько сил и сколько души я вложила,
устраивая мир между народами наших стран. Они знают, сколько мужества
пришлось явить вам ради достижения мира. Боги, в отличие от людей, не
считают вас предателем своего народа. Но люди!.. Ах, люди, недостойное
человеческое племя! Они готовы на все, воистину на все, дабы разрушить
счастье себе подобных!
-- Скажите мне, кто они, скажите! Кто мечтает сорвать мир? Я желаю
знать имена этих негодяев!
-- Нет, я не могу... Правда много хуже, чем вы можете себе представить!
Страшное подозрение шевельнулось в голове Круна. Из памяти возникли
события и образы -- и родился протест, которого не ждала София Юстина. "В
конце концов, -- подумалось Круну, -- эту женщину я знаю немногим более
месяца, да и знаю ли?! Я вижу ее -- но не знаю! Она всегда разная, лишь
богам ведомо, когда она бывает настоящей. Быть может, Варг прав насчет нее,
а это я, старый волк, выжил из ума?..".
-- Хороша ли правда, плоха ли правда, я желаю знать ее, -- холодно
молвил герцог. -- Скажите мне то, что вы называете правдой, или я уйду. Мы,
галлы, привыкли говорить без обиняков.
"Ты колеблешься, -- думала София, внимательно изучая Круна, незаметно
для него, -- и это нормально. Ты должен сомневаться -- через сомнения ты
постигнешь истину. Но если я скажу правду сейчас, ты отторгнешь ее. Нет,
пока рано...".
-- Помните тех плебеев вчера на Форуме, что спровоцировали вас?
"А-а-а, дьявол! Варг так и знал, что она о них вспомнит! Неужели
подстроено?! О, страна лжецов и интриганов!..".
Герцог быстро кивнул.
-- Стало быть, ваше сиятельство, это юнцы-простолюдины расстроили вас?!
От княгини не ускользнула нотка сарказма в его голосе.
-- Отнюдь, ваша светлость. Не юнцы -- но истинный их хозяин.
В глазах Круна появился интерес, и София продолжала:
-- Их хозяин нынче навещал меня, незадолго до вашего прихода. Этот
человек силен и влиятелен. Он мой самый заклятый враг. Он мечтает погубить
меня и все, что связано с моим именем. А значит, и вас. Это он подослал
молодого Интелика и его свору. Этот страшный человек жаждал получить
фотоснимок, уличающий меня... -- она замялась, потому что знала: если фраза
останется недосказанной, Крун поймет ее лучше. -- И он добился своего! Нынче
утром он шантажировал меня этим снимком. О, простите, я забыла назвать вам
его имя...
-- Не затрудняйтесь, -- усмехнулся Крун, -- мне оно известно. Это
сенатор Корнелий Марцеллин, младший брат вашей матери.
София Юстина вздохнула и развела руками:
-- Да, он мой дядя -- но он ненавидит меня.
-- Позвольте, я угадаю, почему. Он хочет стать первым министром. Убрав
вас, он им станет. Так?
-- Увы... Мне очень стыдно за моего дядю, герцог.
"Варг был прав, -- с чувством горечи в душе утверждался в своем
подозрении Крун. -- Она надеется и дальше водить меня за нос. Как я мог ей
поверить? Видать, коварные аморейские боги заморочили меня... Наивный старый
волк! С этими богами и с этими людьми говорить можно единственно на языке
клинка -- другой язык они не понимают!".
-- И это все, зачем вы меня позвали, княгиня? Вы извинились за дядю --
что дальше?!
"Наивный старый волк, -- подумала София, -- тебе настолько
отвратительны наши интриги, что ты даже не желаешь разбираться, на чьей
стороне правда. Тебе кажется, что правды нет нигде. О, неужели непонятно:
если и когда дядя Марцеллин прорвется к власти, он попросту раздавит ту
куцую свободу, которую мне удалось для тебя сохранить!".
-- Ваша светлость, -- сказала она, -- я хочу, чтобы вы знали: Корнелий
Марцеллин не был бы так опасен для дела мира, если бы не нашел сильного
союзника в лице вашего сына.
Герцог Крун побледнел. Подсознательно он ожидал услышать от этой
женщины обвинения в адрес Варга -- и все же упоминание имени сына рядом с
именем лукавого аморийского политика показалось Круну глубоко
оскорбительным.
-- Это ложь, -- проговорил он, -- у моего Варга с вашим Марцеллином не
может быть ничего общего!
-- Вам хорошо известно, что связывает их: неприязнь ко мне и желание
расстроить хрупкий мир между нашими странами.
-- Снова ложь! Не путайте меня. Варг мечтает о свободе, к вам лично не
испытывает никаких враждебных чувств, ну а мир с Империей он жаждет
отвоевать силой оружия!
"Любопытно, -- подумала София Юстина, -- я слышу голос прежнего Круна,
Круна Свирепого. Значит, какие-то молекулы его души так и не смогли
покориться воле властительной Нецесситаты. О, варвар!".
Тщательно взвешивая каждое слово, она заметила:
-- У меня и в мыслях не было обвинить вашего сына в сговоре с сенатором
Марцеллином. Я имею цель сказать иное: ваш сын и мой дядя способствуют друг
другу невольно. Мы с вами на одной стороне -- они на другой, враждебной нам.
Увы, герцог, это так!
Герцог вскочил с кресла, лицо его пылало: даже самое мягкое обращение
со стороны молодой хозяйки более не могло сдержать клокочущего в его душе
пламени гнева, горечи и запоздалого раскаяния.
-- Ну довольно! Я ухожу! Клянусь богами, не удерживайте меня, иначе...
иначе вы услышите правду, которая не понравится вам, сиятельная княгиня! Я
ухожу -- и покидаю Миклагард! Меня здесь больше ничего не держит! Довольно с
меня чудес аморейских! Домой, в Нарбонну! Домой!
Тремя гигантскими шагами Крун достиг двери кабинета и уже взялся за
золотую ручку, когда его настигли слова Софии:
-- Ну что же, герцог, вы сами развеяли мои сомнения. Долой дружба -- да
здравствует священный долг! Вы решили вернуться домой -- не смею вас
задерживать. Но в память о нашей дружбе, которую вы презрели, я предупреждаю
вас: ваш сын в Нарбонну с вами не вернется!
Лицо, которое обернулось к ней, походило на маску разъяренного
языческого бога. "Донар, -- мелькнуло в голове Софии, -- истинный Донар во
плоти! Ему только молота не хватает...".
-- А что же будет с моим сыном? -- прогремел Крун.
-- Принц Варг, ваш сын, подвергнется аресту и перед судом предстанет.
Эти слова были сказаны ледяным тоном, тоном человека, до предела
уверенного в себе и никогда ничего не боящегося. На самом же деле Софию
Юстину пронзил страх -- ибо поистине страшен был в гневе Крун Свирепый,
надвигающийся сейчас на нее. "Он может меня убить, -- вдруг поняла она, --
ведь он же дикий варвар! В душе его лишь гнев клокочет и вовсе нет рассудка!
Нужно позвать на помощь!".
-- Посмеете кликнуть подмогу, и я убью вас, -- выговорил Крун. -- Никто
вам не поможет, покуда мне не поклянетесь вы, что с головы единственного
сына моего ни волосок не упадет! Вы слышите -- клянитесь кровью Фортуната --
иначе вам конец, княгиня! Не посмотрю, что женщиной создали боги вас -- мне
нечего терять: честь рыцаря продал за подлый мир я, жизнь под ярмом Империи
недорога мне, лишь сын единственный остался у меня -- его я не отдам Империи
