наслаждений, умудряясь оставлять при этом девственницей, в радостном
изумлении смотрела на него.
-- Не хочу, чтобы настоящей женщиной тебя сделал грубый варвар с
Севера, -- пояснил князь Корнелий. -- Я сам проложу для него дорогу!
Затем он вызвал своих рабов: чернокожего лестригона-людоеда Гуллаха,
настоящего циклопа (одноглазый Гуллах был раза в два выше своего рослого
хозяина); амазонку Ясалу, тоже с кожей цвета эбенового дерева -- она
превосходила сенатора на две головы, но он ценил ее не за рост, а за силу,
верность и жестокость, почему и звал не Ясалой, а Суллой; еще он позвал
миниатюрную китаянку Вэй, которая была истинной богиней развлечений, и
диковинного человека по имени Улуру -- человечек этот был карлик
неизвестного происхождения, кожа у него была красная, с шерстью и мелкой
чешуей, а еще Улуру имел короткий и гибкий хвост, который играл заметную
роль в любовных игрищах.
Эти четверо экзотических персонажей были постоянными участниками
извращенных оргий князя Корнелия и его злосчастной дочери. Как виртуоз
конспирации, сенатор исхитрялся скрывать свои оргии не только от
благовоспитанного аморийского общества, но и от родной жены, от друзей, от
слуг, в общем, ото всех, кроме самих участников. Оргии всегда происходили в
запретной комнате дворца; ключи от нее сенатор всегда носил с собой; комната
была изолирована от окружающего мира так, что самое чуткое ухо, прильнув к
входной двери, не услышит ни единого звука даже в самый разгар групповой
вакханалии. Князь Корнелий, разумеется, понимал, что стоит кому-нибудь
проведать, чем занимается потомок Великого Фортуната в запретной комнате и
каким наукам обучает собственную дочь, -- как карьере, репутации, да и самой
княжеской жизни его придет конец. Оргии с дочерью и четверкой уродливых
рабов-экзотиков привлекали Корнелия Марцеллина той непомерной наглостью, в
которой находят для себя последнее наслаждение люди, растратившие свой
человеческий облик в надежде дать выход неумной, но, увы, невостребованной
энергии...
Сенатор поклялся самому себе священной княжеской клятвой, что ноги не
кажет в запретную комнату, как только переселится из родового дворца
Марцеллинов во дворец Квиринальский.
Глава девятая,
в которой герцог Нарбоннский наконец разбирается, кто ему сын и кто --
друг
148-й Год Химеры (1785),
день 15 октября, Темисия, Княжеский квартал, дворец Юстинов
-- Ваша светлость, вы меня слышите? Ваша светлость, откройте глаза...
Вы живы, ваша светлость. Ну же, доблестный герцог!..
Голос княгини Софии, ласковый, словно шелк или атлас, проникал в
сознание. То ли от этого голоса, то ли милостью Высоких Богов,
покровительствующих этой удивительной стране, то ли по иной, покуда
неведомой герцогу, причине, по суровому, закаленному жизнью телу его
разливалось приятное тепло. Он ощущал некое упоительное состояние легкой
безмятежности, слабой усталости, когда не то что бы нет сил подняться, нет,
силы есть, но нет ни малейшего желания вставать, действовать, кому-то что-то
доказывать, кого-то от чего-то защищать и защищаться самому. Он чувствовал
собственную беззащитность, он понимал слабость, постыдную для воина немочь,
и слабость эта была подобна блаженству бестрепетного сна... Голос из глубин
утомленной души шептал ему, вторя словам Софии Юстины: "Ты жив. Жив... Ты
среди друзей. Будь они врагами, они бы убили тебя. Они друзья. Твои истинные
друзья. Потому что они тебя спасли, когда ты мог умереть...".
Крун открыл глаза -- и взаправду увидел перед собой лицо Софии.
Прекрасное и светлое, невероятно притягательное в этот миг, оно выглядело
бледным, осунувшимся, печальным и серьезным, а на лице блистали глаза --
изнеможенные, пытливые, тревожные и чуть веселые... София улыбалась, и нечто
внутри Круна помимо воли его ответила улыбкой на ее улыбку; неважно, что
улыбка больного получилась гримасой, -- эта проницательная женщина, много
более проницательная и чуткая, чем даже мог себе представить герцог, поняла
его. Она задорно подмигнула ему и сказала по-галльски:
-- Вы ожидали увидеть Вотана с эйнхериями, не правда ли, герцог? Увы!
Здесь не Асгард, а всего лишь Амория, и я не валькирия, а земная женщина, и
вы не в Вальхалле...
-- А в вашем фамильном дворце в Темисии, -- закончил за нее герцог
по-аморийски. -- Я уже понял. Зря вы так насчет Вотана... и всего
остального. Не Вотан спас мне жизнь нынче -- вы спасли!
-- Жизнь спасли вам эти люди, -- скромно потупив взор, молвила княгиня.
Она сидела на богатой софе у изголовья; за спиной ее Крун увидел
четверых человек, троих мужчин и одну женщину. Эти люди были облачены в
длинные белоснежные одежды. Двое мужчин показались Круну аморийцами, а вот
женщина и четвертый мужчина сильно смахивали на жителей экзотического
Востока, индийцев или сиамов. Все четверо стояли в почтительном отдалении от
ложа.
-- Это лучшие врачи нашего государства, -- добавила София, -- вернее,
они лучшие по вашей болезни.
Она обернулась к врачам и сказала им несколько слов по-латыни. По мере
того как говорила она, бледные и сосредоточенные, если не сказать
испуганные, лица этих людей прояснялись, а когда княгиня София умолкла,
мужчина-индиец и женщина пали на колени и облобызали ей руки; в глазах их
Крун приметил слезы счастья. Легким кивком головы она отпустила врачей, и
они, не уставая кланяться, удалились прочь из ее кабинета.
-- Нынче у них счастливый день, -- с улыбкой произнесла София
по-аморийски. -- Благодаря вам, герцог, эта рабыня-врач получит свободу,
другой раб получит свободу тоже, когда я выкуплю его у Академии прикладных
наук, ну а остальные двое... они сегодня стали богаче своих менее удачливых
коллег.
"Пожалуй, я не стану тебе говорить, что эти слуги Асклепия позавидовали
бы нищим, если бы ты умер", -- еще подумала она.
"Всесильна! -- пронеслась в голове Круна трепетная мысль. -- Она
поистине всесильна, эта женщина! Она вольна вознести или унизить, спасти или
погубить; я был всецело в ее власти -- и она устроила так, чтобы эти люди
меня спасли, хотя могла устроить так, чтоб погубили!".
Здесь он вспомнил все события, предшествовавшие удару: вспомнил
неожиданное приглашение княгини, вспомнил их разговор, чуть ли не дословно,
вспомнил альбом со страшными фотографиями и, наконец, вспомнил тяжкое
обвинение, которое эта могущественная женщина обрушила на его единственного
сына... И вспомнил он то, как собирался с ней поступить, пока неистовая,
сверхъестественная боль не ворвалась в его сознание, пока воля его, могучая
и несокрушимая, как скала, не проиграла битву этой вероломной боли и пока
она, боль, взломав все преграды, не столкнула герцога в бездну
предательского небытия... Он вспомнил все это, и скорбный стон сорвался с
его уст.
-- Мне не нужна жизнь такой ценой, княгиня.
Ее мягкая алебастровая ладонь легла на его широкий мужественный лоб, а
пронизывающий взгляд заставил смотреть в глаза.
-- Ваша светлость, -- раздельно проговорила София, -- вы больше себе не
принадлежите. Вы прежний умерли сегодня; того, кому не нужна жизнь, я бы
спасать не стала.
Услыхав такие слова, Крун предпринял попытку вскочить с пленяющего ложа
-- однако резкое движение взорвало мир упоительного покоя, боль шевельнулась
в теле и закружилась голова... Застонав опять, герцог свалился обратно на
ложе.
-- Проклятие!.. -- пробормотал он. -- Готов поверить вам! Я прежний
умер -- а этот, с моим телом, теперь уж вам принадлежит!
-- Не говорите глупостей, -- строго сказала княгиня. -- Я имела в виду
совсем иное. Крун Слабый Человек скончался -- остался Крун Правитель, Крун
Господин Своих Чувств, Великий Крун -- Нарбоннский Фортунат! Вот что хотела
я сказать о Круне, который нынче спасся!
-- Зачем вы жизнь мне сохранили? Чтоб сына у меня отнять?!
София пожала плечами.
-- Свою я клятву повторить готова. Ни волосок не упадет с головы принца
Варга иначе как по воле герцога Нарбоннского, отца его и господина.
-- О! Так вы желаете, чтоб сына поразил я собственным клинком?! О,
женщина, достойная страны, где родилась и правит!
-- А если сын сам предал вас? А если дьявола пустил он в душу?! А если
принц, ваш сын и подданный, своею собственной рукой вам, отцу и господину, с
коварством Сатаны кинжал вонзил посред лопаток, когда того не ждали вы?!!
Так что же -- вы и теперь рискнете жизнью, чтоб отстоять его?! Похоже, вы не
видите, как дело далеко зашло и как оно серьезно!
-- Мой сын... У вас ведь тоже сын есть, княгиня, это правда?
-- Их даже два у меня, Палладий и Платон.
-- А у меня один! Мой сын, наследник мой, мой Варг! Его я воспитал себе
на смену... Его люблю я больше жизни!
-- И даже больше любите, чем родину свою?
Сдавленный хрип, в котором отразились боль, тоска и отчаяние, раздался,
поразив Софию. "Ты ошиблась, Юстина, -- сказала она себе. -- Ты недооценила,
сколь драгоценен Варг для герцога. Если ты заставишь его выбирать между
сыном и долгом великого правителя, этот выбор может убить несчастного отца
прежде срока. К счастью, у тебя есть третий вариант, который должен устроить
всех".
-- Простите, герцог, -- молвила она, -- я не должна была вам это
говорить. Сейчас я думаю о том, что сделала б сама на вашем месте. О да...
Какое благо для меня, что сыновья мои пока не миновали чудесный возраст
детства!.. И у меня есть время их к взрослой жизни подготовить, а также
воспитать в них преданность идее, которой я служу, и мне как матери, как к
старшей, по возрасту и по уму, которой им надлежит повиноваться. Но, -- в
голосе ее зазвучали металлические нотки, столь изумлявшие Круна, -- но если
б мои дети были старше и в самомнении своем возвысились настолько, что
дерзко и коварно бросили мне вызов, о, я уверяю вас, мне сил достало бы им
указать на место! Какие ж будем мы родители, когда позволим неразумным чадам
творить недоброе в расчете нечестивом, что мы, отцы и матери, от кары их
прикроем?!
"Ей сил достанет, это точно, -- с содроганием подумал Крун. -- А что же
я? Она ведь дело говорит! Негоже сыновьям против отцов сражаться, особливо
из-за спины! Так что же я?! Я ль буду женщины слабее духом? Нет, никогда;
Варг натворил -- ему и отвечать! Но пусть она сперва докажет, что это сын
мой выпустил проклятых колдунов".
-- Вы показывали мне отпечатки пальцев и говорили, будто принадлежат
они моему сыну. Откуда знать вы это можете?!
-- Достаточно сравнить эти отпечатки с прежними образцами.
-- Какими прежними? -- удивился герцог.
-- Поверьте, ваша светлость, -- усмехнулась княгиня, -- в картотеке
имперского правительства имеется информация на каждого федерата и членов его
семьи. Не спрашивайте, как там оказались образцы отпечатков Варга, -- я вам
не скажу. Они там есть. И ваши отпечатки, и Кримхильды... Достаточно
сравнить, только и всего.
-- Дьявол!.. И вы сравнили?
-- Не я, но по моему приказу. Увы, мой благородный герцог, это сделал
Варг.
-- А вы уверены, что вас не подставляют? Кто знает, может, это враги
ваши желают, чтоб вы подумали на сына моего?!
"Интересная мысль, -- отметила София. -- Уверена ли я, что дядя
Марцеллин не лгал мне? Как можно в чем-то быть уверенной, говоря о дяде! И
все же он не лгал. На цепях отпечатки Варга, его друга и злополучного Андрея
Интелика. Как сделать, чтоб поверил герцог? Ага, я знаю, как".
-- Ваша светлость, -- сказала она, -- есть превосходный способ
