графини Браницкой, - и огромным получаемым содержанием в качестве
наместника и тратил большую часть своих средств на устройство дворца и
сада на южном берегу Крыма.
Вечером 7 декабря 1851 года к дворцу его в Тифлисе подъехала
курьерская тройка. Усталый, весь черный от пыли офицер, привезший от
генерала Козловского известие о выходе к русским Хаджи-Мурата, разминая
ноги, вошел мимо часовых в широкое крыльцо наместнического дворца. Было
шесть часов вечера, и Воронцов шел к обеду, когда ему доложили о приезде
курьера. Воронцов принял курьера не откладывая и потому на несколько минут
опоздал к обеду. Когда он вошел в гостиную, приглашенные к столу, человек
тридцать, сидевшие около княгини Елизаветы Ксаверьевны и стоявшие группами
у окон, встали, повернулись лицом к вошедшему. Воронцов был в своем
обычном черном военном сюртуке без эполет, с полупогончиками и
[63]
белым крестом на шее. Лисье бритое лицо его приятно улыбалось, и глаза
щурились, оглядывая всех собравшихся.
Войдя мягкими, поспешными шагами в гостиную, он извинился перед дамами
за то, что опоздал, поздоровался с мужчинами и подошел к грузинской
княгине Манане Орбельяни, сорокапятилетней, восточного склада, полной,
высокой красавице, и подал ей руку, чтобы вести ее к столу. Княгиня
Елизавета Ксаверьевна сама подала руку приезжему рыжеватому генералу с
щетинистыми усами. Грузинский князь подал руку графине Шуазёль,
приятельнице княгини. Доктор Андреевский, адъютанты и другие, кто с
дамами, кто без дам, пошли вслед за тремя парами. Лакеи в кафтанах, чулках
и башмаках отодвигали и придвигали стулья садящимся; метрдотель
торжественно разливал дымящийся суп из серебряной миски.
Воронцов сел в середине длинного стола. Напротив его села княгиня, его
жена, с генералом. Направо от него была его дама, красавица Орбельяни,
налево - стройная, черная, румяная, в блестящих украшениях,
княжна-грузинка, не переставая улыбавшаяся.
- Excellentes, chere amie, - отвечал Воронцов на вопрос княгини о том,
какие он получил известия с курьером. - Simon a eu de la chance (1).
И он стал рассказывать так, чтобы могли слышать все сидящие за столом,
поразительную новость, - для него одного это не было вполне новостью,
потому что переговоры велись уже давно, - о том, что знаменитый,
храбрейший помощник Шамиля Хаджи-Мурат передался русским и нынче-завтра
будет привезен в Тифлис.
Все обедавшие, даже молодежь, адъютанты и чиновники, сидевшие на
дальних концах стола и перед этим о чем-то тихо смеявшиеся, все затихли и
слушали.
- А вы, генерал, встречали этого Хаджи-Мурата? - спросила княгиня у
своего соседа, рыжего генерала с щетинистыми усами, когда князь перестал
говорить.
- -------------------
1 Превосходные, милый друг. Семену повезло (франц.).
[64]
- И не раз, княгиня.
И генерал рассказал про то, как Хаджи-Мурат в 43-м году, после взятия
горцами Гергебиля, наткнулся на отряд генерала Пассека и как он, на их
глазах почти, убил полковника Золотухина.
Воронцов слушал генерала с приятной улыбкой, очевидно довольный тем,
что генерал разговорился. Но вдруг лицо Воронцова приняло рассеянное и
унылое выражение.
Разговорившийся генерал стал рассказывать про то, где он в другой раз
столкнулся с Хаджи-Муратом.
- Ведь это он, - говорил генерал, - вы изволите помнить, ваше
сиятельство, устроил в сухарную экспедицию засаду на выручке.
- Где? - переспросил Воронцов, щуря глаза. Дело было в том, что
храбрый генерал называл "выручкой" то дело в несчастном Даргинском походе,
в котором действительно погиб бы весь отряд с князем Воронцовым,
командовавшим им, если бы его не выручили вновь подошедшие войска Всем
было известно, что весь Даргинский поход, под начальством Воронцова, в
котором русские потеряли много убитых и раненых и несколько пушек, был
постыдным событием, и потому если кто и говорил про этот поход при
Воронцове, то говорил только в том смысле, в котором Воронцов написал
донесение царю, то есть, что это был блестящий подвиг русских войск.
Словом же "выручка" прямо указывалось на то, что это был не блестящий
подвиг, а ошибка, погубившая много людей Все поняли это, и одни делали
вид, что не замечают значения слов генерала, другие испуганно ожидали, что
будет дальше; некоторые, улыбаясь, переглянулись.
Один только рыжий генерал с щетинистыми усами ничего не замечал и,
увлеченный своим рассказом, спокойно ответил:
- На выручке, ваше сиятельство.
И раз заведенный на любимую тему, генерал подробно рассказал, как
"этот Хаджи-Мурат так ловко разрезал отряд пополам, что, не приди нам на
выручку, - он как будто с особенной любовью повторял слово "выручка", -
тут бы все и остались, потому."
[65]
Генерал не успел досказать все, потому что Манана Орбельяни, поняв, в
чем дело, перебила речь генерала, расспрашивая его об удобствах его
помещения в Тифлисе. Генерал удивился, оглянулся на всех и на своего
адъютанта в конце стола, упорным и значительным Взглядом смотревшего на
него, - и вдруг понял. Не отвечая княгине, он нахмурился, замолчал и стал
поспешно есть, не жуя, лежавшее у него на тарелке утонченное кушанье
непонятного для него вида и даже вкуса.
Всем стало неловко, но неловкость положения исправил грузинский князь,
очень глупый, но необыкновенно тонкий и искусный льстец и придворный,
сидевший по другую сторону княгини Воронцовой. Он, как будто ничего не
замечая, громким голосом стал рассказывать про похищение Хаджи-Муратом
вдовы Ахмет-хана Мехтулинского :
- Ночью вошел в селенье, схватил, что ему нужно было, и ускакал со
всей партией.
- Зачем же ему нужна была именно женщина ста? - спросила княгиня.
- А он был враг с мужем, преследовал его, но нигде до самой смерти
хана не мог встретить, так вот он отомстил на вдове.
Княгиня перевела это по-французски своей старой приятельнице, графине
Шуазель, сидевшей подле грузинского князя.
- Quelle honeur! (1) - сказала графиня, закрывая глаза и покачивая
головой.
- О нет, - сказал Воронцов улыбаясь, - мне говорили, что он с
рыцарским уважением обращался с пленницей и потом отпустил ее.
- Да, за выкуп.
- Ну разумеется, но все-таки он благородно поступил.
Эти слова князя дали тон дальнейшим рассказам про Хаджи-Мурата.
Придворные поняли, что чем приятнее приписывать значения Хаджи-Мурату, тем
приятнее будет князю Воронцову.
- -------------------
1 Какой ужас! (франц )
[66]
- Удивительная смелость у этого человека. Замечательный человек.
- Как же, в сорок девятом году он среди бела дня ворвался в
Темир-Хан-Шуру и разграбил лавки.
Сидевший на конце стола армянин, бывший в то время в Темир-Хан-Шуре,
рассказал про подробности этого подвига Хаджи-Мурата.
Вообще весь обед прошел в рассказах о Хаджи-Мурате. Все наперерыв
хвалили его храбрость, ум, великодушие. Кто-то рассказал про то, как он
велел убить двадцать шесть пленных; но и на это было обычное возражение:
- Что делать! A la guerre comme a la guerre (1).
- Это большой человек.
- Если бы он родился в Европе, это, может быть, был бы новый Наполеон,
- сказал глупый грузинский князь, имеющий дар лести.
Он знал, что всякое упоминание о Наполеоне, за победу над которым
Воронцов носил белый крест на шее, было приятно князю.
- Ну, хоть не Наполеон, но лихой кавалерийский генерал - да, - сказал
Воронцов.
- Если не Наполеон, то Мюрат.
- И имя его - Хаджи-Мурат.
- Хаджи-Мурат вышел, теперь конец и Шамилю, - сказал кто-то.
- Они чувствуют, что им теперь (это теперь значило: при Воронцове) не
выдержать, - сказал другой.
- Tout cela est grace a vous (2), - сказала Манана Орбельяни.
Князь Воронцов старался умерить волны лести, которые начинали уже
заливать его. Но ему было приятно, и он повел от стола свою даму в
гостиную в самом хорошем расположении духа.
После обеда, когда в гостиной обносили кофе, князь особенно ласков был
со всеми и, подойдя к генералу с рыжими щетинистыми усами, старался
показать ему, что он не заметил его неловкости.
- -------------------
1 На войне как на войне (франц.).
2 Все это благодаря вам (франц.).
[67]
Обойдя всех гостей, князь сел за карты. Он играл только в старинную
игру - ломбер. Партнерами князя были: грузинский князь, потом армянский
генерал, выучившийся у камердинера князя играть в ломбер, и четвертый, -
знаменитый по своей власти, - доктор Андреевский.
Поставив подле себя золотую табакерку с портретом Александра I,
Воронцов разодрал атласные карты и хотел разостлать их, когда вошел
камердинер, итальянец Джовани, с письмом на серебряном подносе.
- Еще курьер, ваше сиятельство.
Воронцов положил карты и, извинившись, распечатал и стал читать.
Письмо было от сына. Он описывал выход Хаджи-Мурата и столкновение с
Меллер-Закомельским.
Княгиня подошла и спросила, что пишет сын.
- Все о том же. Il a eu quelques desagrements avec le commandant de la
place. Simon a eu tort (1). But all is well what ends well (2), - сказал
он, передавая жене письмо, и, обращаясь к почтительно дожидавшимся
партнерам, попросил брать карты.
Когда сдали первую сдачу, Воронцов открыл табакерку и сделал то, что
он делывал, когда был в особенно хорошем расположении духа: достал
старчески сморщенными белыми руками щепотку французского табаку и поднес
ее к носу и высыпал.
Х
Когда на другой день Хаджи-Мурат явился к Воронцову, приемная князя
была полна народа. Тут был и вчерашний генерал с щетинистыми усами, в
полной форме и орденах, приехавший откланяться; тут был и полковой
командир, которому угрожали судом за злоупотребления по продовольствованию
полка; тут был армянин-богач, покровительствуемый доктором Андреевским,
- -------------------
1 У него были кое-какие неприятности с комендантом крепости. Семен был
неправ (франц.).
2 Но все хорошо, что хорошо кончается (англ.).
[68]
который держал на откупе водку и теперь хлопотал о возобновлении
контракта; тут была, вся в черном, вдова убитого офицера, приехавшая
просить о пенсии или о помещении детей на казенный счет; тут был
разорившийся грузинский князь в великолепном грузинском костюме,
выхлопатывавший себе упраздненное церковное поместье; тут был пристав с
большим свертком, в котором был проект о новом способе покорения Кавказа;
тут был один хан, явившийся только затем, чтобы рассказать дома, что он
был у князя.
Все дожидались очереди и один за другим были вводимы красивым
белокурым юношей-адъютантом в кабинет князя.
Когда в приемную вошел бодрым шагом, прихрамывая, Хаджи-Мурат, все
глаза обратились на него, и он слышал в разных концах шепотом произносимое
его имя.
Хаджи-Мурат был одет в длинную белую черкеску на коричневом, с тонким
серебряным галуном на воротнике, бешмете. На ногах его были черные
ноговицы и такие же чувяки, как перчатка обтягивающие ступни, на бритой
голове - папаха с чалмой, - той самой чалмой, за которую он, по доносу
Ахмет-Хана, был арестован генералом Клюгенау и которая была причиной его
перехода к Шамилю. Хаджи-Мурат шел, быстро ступая по паркету приемной,
покачиваясь всем тонким станом от легкой хромоты на одну, более короткую,
чем другая, ногу. Широко расставленные глаза его спокойно глядели вперед
и, казалось, никого не видели.
Красивый адъютант, поздоровавшись, попросил Хаджи-Мурата сесть, пока
он доложит князю. Но Хаджи-Мурат отказался сесть и, заложив руку за кинжал
и отставив ногу, продолжал стоять, презрительно оглядывая присутствующих.
Переводчик, князь Тарханов, подошел к Хаджи-Мурату и заговорил с ним.
Хаджи-Мурат неохотно, отрывисто отвечал. Из кабинета вышел кумыцкий князь,
жаловавшийся на пристава, и вслед за ним адъютант позвал Хаджи-Мурата,
подвел его к двери кабинета и пропустил в нее.
Воронцов принял Хаджи-Мурата, стоя у края стола. Старое белое лицо
главнокомандующего было не такое
[69]
улыбающееся, как вчера, а скорее строгое и торжественное.
Войдя в большую комнату с огромным столом и большими окнами с зелеными
