входа и по расчищенным дорожкам, между русскими домиками с резными
князьками; старые кудрявые березы сада, обвисшие всеми ветвями от снега,
казалось, были разубраны в новые торжественные ризы.
Он шел по дорожке к катку и говорил себе: "Надо не волноваться, надо
успокоиться. О чем ты? Чего ты? Молчи, глупое", - обращался он к своему
сердцу. И чем больше он старался себя успокоить, тем все хуже захватыва-
ло ему дыхание. Знакомый встретился и окликнул его, но Левин даже не уз-
нал, кто это был. Он подошел к горам, на которых гремели цепи спускаемых
и поднимаемых салазок, грохотали катившиеся салазки и звучали веселые
голоса. Он прошел еще несколько шагов, и пред ним открылся каток, и тот-
час же среди всех катавшихся он узнал ее.
Он узнал, что она тут, по радости и страху, охватившим его сердце. Она
стояла, разговаривая с дамой, на противоположном конце катка. Ничего,
казалось, не было особенного ни в ее одежде, ни в ее позе; но для Левина
так же легко было узнать ее в этой толпе, как розан в крапиве. Все осве-
щалось ею. Она была улыбка, озарявшая все вокруг. "Неужели я могу сойти
туда, на лед, подойти к ней?" - подумал он. Место, где она была, показа-
лось ему недоступною святыней, и была минута, что он чуть не ушел: так
страшно ему стало. Ему нужно было сделать усилие над собой и рассудить,
что около нее ходят всякого рода люди, что и сам он мог прийти туда ка-
таться на коньках. Он сошел вниз, избегая подолгу смотреть на нее, как
на солнце, но он видел ее, как солнце, и не глядя.
На льду собирались в этот день недели и в эту пору дня люди одного
кружка, все знакомые между собою. Были тут и мастера кататься, щеголяв-
шие искусством, и учившиеся за креслами, с робкими неловкими движениями,
и мальчики, и старые люди, катавшиеся для гигиенических целей; все каза-
лись Левину избранными счастливцами, потому что они были тут, вблизи от
нее. Все катавшиеся, казалось, совершенно равнодушно обгоняли, догоняли
ее, даже говорили с ней и совершенно независимо от нее веселились,
пользуясь отличным льдом и хорошею погодой.
Николай Щербацкий, двоюродный брат Кити, в коротенькой жакетке и узких
панталонах, сидел с коньками на ногах на скамейке и, увидав Левина, зак-
ричал ему:
- А, первый русский конькобежец! Давно ли? Отличный лед, надевайте же
коньки.
- У меня и коньков нет, - отвечал Левин, удивляясь этой смелости и
развязности в ее присутствии и ни на секунду не теряя ее из вида, хотя и
не глядел на нее. Он чувствовал, что солнце приближалось к нему. Она бы-
ла на угле и, тупо поставив узкие ножки в вы ботинках, видимо робея, ка-
тилась к нему, Отчаянно махавший руками и пригибавшийся к земле мальчик
в русском платье обгонял ее. Она катилась не совсем твердо; вынув руки
из маленькой муфты, висевшей на снурке, она держала их наготове и, глядя
на Левина, которого она узнала, улыбалась ему и своему страху. Когда по-
ворот кончился, она дала себе толчок упругою ножкой и подкатилась прямо
к Щербацкому; и, ухватившись за него рукой, улыбаясь, кивнула Левину.
Она была прекраснее, чем он воображал ее.
Когда он думал о ней, он мог себе живо представить ее всю, в особен-
ности прелесть этой, с выражением детской ясности и доброты, небольшой
белокурой головки, так свободно поставленной на статных девичьих плечах.
Детскость выражения ее лица в соединении с тонкой красотою стана состав-
ляли ее особенную прелесть, которую он хорошо помнил; но, что всегда,
как неожиданность поражало в ней, это было выражение ее глаз, кротких,
спокойных и правдивых, и в особенности ее улыбка, всегда переносившая
Левина в волшебный мир, где он чувствовал себя умиленным и смягченным,
каким он мог запомнить себя в редкие дни своего раннего детства.
- Давно ли вы здесь? - сказала она, подавая ему руку. - Благодарствуй-
те, - прибавила она, когда он поднял платок, выпавший из ее муфты.
- Я? я недавно, я вчера... нынче то есть... приехал, - отвечал Левин,
не вдруг от волнения поняв ее вопрос. - Я хотел к вам ехать, - сказал он
и тотчас же, вспомнив, с каким намерением он искал ее, смутился и пок-
раснел. - Я не знал, что вы катаетесь на коньках, и прекрасно катаетесь.
Она внимательно посмотрела на него, как бы желая понять причину его
смущения.
- Вашу похвалу надо ценить. Здесь сохранились предания, что вы лучший
конькобежец, - сказала она, стряхивая маленькою ручкой в черной перчатке
иглы инея, упавшие на муфту.
- Да, я когда-то со страстью катался; мне хотелось дойти до совер-
шенства.
- Вы все, кажется, делаете со страстью, - сказала она улыбаясь. - Мне
так хочется посмотреть, как вы катаетесь. Надевайте же коньки, и давайте
кататься вместе.
"Кататься вместе! Неужели это возможно?" - думал Левин, глядя на нее.
- Сейчас надену, - сказал он,
И он пошел надевать коньки.
- Давно не бывали у нас, сударь, - говорил катальщик, поддерживая ногу
и навинчивая каблук. - После вас никого из господ мастеров нету. Хорошо
ли так будет? - говорил он, натягивая ремень.
- Хорошо, хорошо, поскорей, пожалуйста, - отвечал Левнн, с трудом
удерживая улыбку счастья, выступавшую невольно на его лице. "Да, - думал
он, - вот это жизнь, вот это счастье! Вместе, сказала она, давайте ка-
таться вместе. Сказать ей теперь? Но ведь я оттого и боюсь сказать, что
теперь я счастлив, счастлив хоть надеждой... А тогда?.. Но надо же! на-
до, надо! Прочь слабость!"
Левин стал на ноги, снял пальто и, разбежавшись по шершавому у домика
льду, выбежал на гладкий лед и покатился без усилия, как будто одною
своею волей убыстряя, укорачивая и направляя бег. Он приблизился к ней с
робостью, но опять ее улыбка успокоила его.
Она подала ему руку, и они пошли рядом, прибавляя хода, и чем быстрее,
тем крепче она сжимала его руку.
- С вами я бы скорее выучилась, я почему-то уверена в вас, - сказала
она ему.
- И я уверен в себе, когда вы опираетесь на меня, - сказал он, но тот-
час же испугался того, что сказал, и покраснел. И действительно, как
только он произнес эти слова, вдруг, как солнце зашло за тучи, лицо ее
утратило всю свою ласковость, и Левин узнал знакомую игру ее лица, озна-
чавшую усилие мысли: на гладком лбу ее вспухла морщинка.
- У вас нет ничего неприятного? Впрочем, я не имею права спрашивать, -
быстро проговорил он.
- Отчего же?.. Нет, у меня ничего нет неприятного, - отвечала она хо-
лодно и тотчас же прибавила:- Вы не видели mademoiselle Linon?
- Нет еще.
- Подите к ней, она так вас любит.
"Что это? Я огорчил ее. Господи, помоги мне!" - подумал Левин и побе-
жал к старой француженке с седыми букольками, сидевшей на скамейке. Улы-
баясь и выставляя свои фальшивые зубы, она встретила его, как старого
друга.
- Да, вот растем, - сказала она ему, указывая глазами на Кити, - и
стареем. Tiny bear уже стал большой!- продолжала француженка, смеясь, и
напомнила ему его шутку о трех барышнях, которых он называл тремя медве-
дями из английской сказки. - Помните, вы, бывало, так говорили?
Он решительно не помнил этого, но она уже лет десять смеялась этой
шутке и любила ее.
- Ну, идите, идите кататься. А хорошо стала кататься наша Кити, не
правда ли?
Когда Левин опять подбежал к Кити, лицо ее уже было не строго, глаза
смотрели так же правдиво и ласково, но Левину показалось, что в ласко-
вости ее был особенный, умышленно спокойный тон. И ему стало грустно.
Поговорив о своей старой гувернантке, о ее странностях, она спросила его
о его жизни.
- Неужели вам не скучно зимою в деревне? - сказала она.
- Нет, не скучно, я очень занят, - сказал он, чувствуя, что она подчи-
няет его своему спокойному тону, из которого он не в силах будет выйти,
так же, как это было в начале зимы.
- Вы надолго приехали? - спросила его Кити.
- Я не знаю, - отвечал он, не думая о том, что говорит. Мысль о том,
что если он поддастся этому ее тону спокойной дружбы, то он опять уедет,
ничего не решив, пришла ему, и он решился возмутиться.
- Как не знаете?
- Не знаю. Это от вас зависит, - сказал он и тотчас же ужаснулся своим
словам.
Не слыхала ли она его слов, или не хотела слышать, но она как бы спо-
тыкнулась, два раза стукнув ножкой, и поспешно покатилась прочь от него.
Она подкатилась к m-lle Linon, что-то сказала ей и направилась к домику,
где дамы снимали коньки.
"Боже мой, что я сделал! Господи боже мой! помоги мне, научи меня", -
говорил Левин, молясь и вместе с тем чувствуя потребность сильного дви-
жения, разбегаясь и выписывая внешние и внутренние круги.
В это время один из молодых людей, лучший из новых конькобежцев, с па-
пироской во рту, в коньках, вышел из кофейной и, разбежавшись, пустился
на коньках вниз по ступеням, громыхая и подпрыгивая. Он влетел вниз и,
не изменив даже свободного положения рук, покатился по льду.
- Ах, это новая штука! - сказал Левин и тотчас же побежал наверх, что-
бы сделать эту новую штуку.
- Не убейтесь, надо привычку! - крикнул ему Николай Щербацкий.
Левин вошел на приступки, разбежался сверху сколько мог и пустился
вниз, удерживая в непривычном движении равновесие руками. На последней
ступени он зацепился, но, чуть дотронувшись до льда рукой, сделал
сильное движение, справился и, смеясь, покатился дальше.
"Славный, милый", - подумала Кити в это время, выходя из домика с
m-lle Linon и глядя на него с улыбкой тихой ласки, как на любимого бра-
та. "И неужели я виновата, неужели я сделала что-нибудь дурное? Они го-
ворят: кокетство. Я знаю, что я люблю не его; но мне все-таки весело с
ним, и он такой славный. Только зачем он это сказал?.." - думала она.
Увидав уходившую Кити и мать, встречавшую ее на ступеньках, Левин,
раскрасневшийся после быстрого движения, остановился и задумался. Он
снял коньки и догнал у выхода сада мать с дочерью.
- Очень рада вас видеть, - сказала княгиня. - Четверги, как всегда, мы
принимаем.
- Стало быть, нынче?
- Очень рады будем видеть вас, - сухо сказала княгиня.
Сухость эта огорчила Кити, и она не могла удержаться от желания загла-
дить холодность матери. Она повернула голову и с улыбкой проговорила:
- До свидания.
В это время Степан Аркадьич, со шляпой набоку, блестя лицом и глазами,
веселым победителем входил в сад. Но, подойдя к теще, он с грустным, ви-
новатым лицом отвечал на ее вопросы о здоровье Долли. Поговорив тихо и
уныло с тещей, он выпрямил грудь и взял под руку Левина.
- Ну что ж, едем? - спросил он. - Я все о тебе думал, и я очень рад,
что ты приехал, - сказал он, с значительным видом глядя ему в глаза.
- Едем, едем, - отвечал счастливый Левин, не перестававший слышать
звук голоса, сказавший: "До свидания", и видеть улыбку, с которою это
было сказано.
- В "Англию" или в "Эрмитаж"?
- Мне все равно.
- Ну, в "Англию", - сказал Степан Аркадьич, выбрав "Англию" потому,
что там он, в "Англии", был более должен, чем в "Эрмитаже". Он потому
считал нехорошим избегать этой гостиницы. - У тебя есть извозчик? Ну и
прекрасно, а то я отпустил карету.
Всю дорогу приятели молчали. Левин думал о том, что означала эта пере-
мена выражения на лице Кити, и то уверял себя, что есть надежда, то при-
ходил в отчаяние и ясно видел, что его надежда безумна, а между тем
чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим на того, каким он
был до ее улыбки и слова до свидания.
Степан Аркадьич дорогой сочинял меню.
- Ты ведь любишь тюрбо? - сказал он Левину, подъезжая.
- Что? - переспросил Левин. - Тюрбо? Да, я ужасно люблю тюрбо.
X
Когда Левин вошел с Облонским в гостиницу, он не мог не заметить неко-
торой особенности выражения, как бы сдержанного сияния, на лице и во
всей фигуре Степана Аркадьича. Облонский снял пальто и в шляпе набекрень
