Серпуховской уже давно махнул рукой на служебную деятельность Вронско-
го, но любил его по-прежнему и теперь был с ним особенно любезен.
- Жалко, ты опоздал к первому акту.
Вронский, слушая одним ухом, переводил бинокль с бенуара на бельэтаж и
оглядывал ложи. Подле дамы в тюрбане и плешивого старичка, сердито ми-
гавшего в стекле подвигавшегося бинокля, Вронский вдруг увидал голову
Анны, гордую, поразительно красивую и улыбающуюся в рамке кружев. Она
была в пятом бенуаре, в двадцати шагах от него. Сидела она спереди и,
слегка оборотившись, говорила что-то Яшвину. Постанов ее головы на кра-
сивых и широких плечах и сдержанно-возбужденное сияние ее глаз и всего
лица напомнили ему ее такою совершенно, какою он увидел ее на бале в
Москве. Но он совсем иначе теперь ощущал эту красоту. В чувстве его к
ней теперь не было ничего таинственного, и потому красота ее, хотя и
сильнее, чем прежде, привлекала его, вместе с тем теперь оскорбляла его.
Она не смотрела в его сторону, но Вронский чувствовал, что она уже виде-
ла его.
Когда Вронский опять навел в ту сторону бинокль, он заметил, что княж-
на Варвара особенно красна, неестественно смеется и беспрестанно огляды-
вается на соседнюю ложу; Анна же, сложив веер и постукивая им по красно-
му бархату, приглядывается куда-то, но не видит и, очевидно, не хочет
видеть того, что происходит в соседней ложе. На лице Яшвина было то вы-
ражение, которое бывало на нем, когда он проигрывал. Он, насупившись,
засовывал все глубже и глубже в рот свой левый ус и косился на ту же со-
седнюю ложу.
В ложе этой, слева, были Картасовы. Вронский знал их и знал, что Анна
с ними была знакома. Картасова, худая, маленькая женщина, стояла в своей
ложе и, спиной оборотившись к Анне, надевала накидку, подаваемую ей му-
жем. Лицо ее было бледно и сердито, и она что-то взволнованно говорила.
Картасов, толстый плешивый господин, беспрестанно оглядываясь на Анну,
старался успокоить жену. Когда жена вышла, муж долго медлил, отыскивая
глазами взгляда Анны и, видимо, желая ей поклониться. Но Анна, очевидно
нарочно не замечая его, оборотившись назад, что-то говорила нагнувшемуся
к ней стриженою головой Яшвину. Картасов вышел, не поклонившись, и ложа
осталась пустою.
Вронский не понял того, что именно произошло между Картасовыми и Ан-
ной, но он понял, что произошло что-то унизительное для Анны. Он понял
это и по тому, что видел, и более всего по лицу Анны, которая, он знал,
собрала свои последние силы, чтобы выдерживать взятую на себя роль. И
эта роль внешнего спокойствия вполне удавалась ей. Кто не знал ее и ее
круга, не слыхал всех выражений соболезнования, негодования и удивления
женщин, что она позволила себе показаться в свете и показаться так за-
метно в своем кружевном уборе и со своей красотой, те любовались спо-
койствием и красотой этой женщины и не подозревали, что она испытывала
чувства человека, выставляемого у позорного столба.
Зная, что что-то случилось, но не зная, что именно, Вронский испытывал
мучительную тревогу и, надеясь узнать что-нибудь, пошел в ложу брата.
Нарочно выбрав противоположный от ложи Анны пролет партера, он, выходя,
столкнулся с бывшим полковым командиром своим, говорившим с двумя знако-
мыми. Вронский слышал, как было произнесено имя Карениных, и заметил,
как поспешил полковой командир громко назвать Вронского, значительно
взглянув на говоривших.
- А, Вронский! Когда же в полк? Мы тебя не можем отпустить без пира.
Ты самый коренной наш, - сказал полковой командир.
- Не успею, очень жалко, до другого раза, - сказал Вронский и побежал
вверх по лестнице в ложу брата.
Старая графиня, мать Вронского, со своими стальными букольками, была в
ложе брата. Варя с княжной Сорокиной встретились ему в коридоре бельэта-
жа.
Проводив княжну Сорокину до матери, Варя подала руку деверю и тотчас
же начала говорить с ним о том, что интересовало его. Она была взволно-
вана так, как он редко видал ее.
- Я нахожу, что это низко и гадко, и madame Картасова не имела никако-
го права. Madame Каренина... - начала она.
- Да что? Я не знаю.
- Как, ты не слышал?
- Ты понимаешь, что я последний об этом услышу.
- Есть ли злее существо, как эта Картасова?
- Да что она сделала?
- Мне муж рассказал... Она оскорбила Каренину. Муж ее через ложу стал
говорить с ней, а Картасова сделала ему сцену. Она, говорят, громко ска-
зала что-то оскорбительное и вышла.
- Граф, ваша maman зовет вас, - сказала княжна Сорокина, выглядывая из
двери ложи.
- А я тебя все жду, - сказала ему мать, насмешливо улыбаясь. - Тебя
совсем не видно.
Сын видел, что она не могла удержать улыбку радости.
- Здравствуйте, maman. Я шел к вам, - сказал он холодно.
- Что же ты не идешь faire la cour a madame Karenine? - прибавила она,
когда княжна Сорокина отошла. - Elle fait sensation. On oublie la Pattie
pour elle.
- Maman, я вас просил не говорить мне про это, - отвечал он, хмурясь.
- Я говорю то, что говорят все.
Вронский ничего не ответил и, сказав несколько слов княжне Сорокиной,
вышел. В дверях он встретил брата.
- А, Алексей! - сказал брат. - Какая гадость! Дура, больше ничего... Я
сейчас хотел к ней идти.. Пойдем вместе.
Вронский не слушал его. Он быстрыми шагами пошел вниз: он чувствовал,
что ему надо что-то сделать, но не знал что. Досада на нее за то, что
она ставила себя и его в такое фальшивое положение, вместе с жалостью к
ней за ее страдания волновали его. Он сошел вниз в партер и направился
прямо к бенуару Анны.
У бенуара стоял Стремов и разговаривал с нею:
- Теноров нет больше. Le moule en est brise.
Вронский поклонился ей и остановился, здороваясь со Стремовым.
- Вы, кажется, поздно приехали и не слыхали лучшей арии, - сказала Ан-
на Вронскому, насмешливо, как ему показалось, взглянув на него.
- Я плохой ценитель, - сказал он, строго глядя на нее.
- Как князь Яшвин, - сказала она улыбаясь, - который находит, что Пат-
ти поет слишком громко.
- Благодарю вас, - сказала она, взяв в маленькую руку в длинной пер-
чатке поднятую Вронским афишу, и вдруг в это мгновение красивое лицо ее
вздрогнуло. Она встала и пошла в глубь ложи.
Заметив, что на следующий акт ложа ее осталась пустою, Вронский, воз-
буждая шиканье затихшего при звуках каватины театра, вышел из партера и
поехал домой.
Анна уже была дома. Когда Вронский вошел к ней, она была одна в том
самом наряде, в котором она была в театре. Она сидела на первом у стены
кресле и смотрела пред собой. Она взглянула на него и тотчас же приняла
прежнее положение.
- Анна, - сказал он.
- Ты, ты виноват во всем! - вскрикнула она со слезами отчаяния и злос-
ти в голосе, вставая.
- Я просил, я умолял тебя не ездить, я знал, что тебе будет неприят-
но...
- Неприятно!- вскрикнула она. - Ужасно! Сколько бы я ни жила, я не за-
буду этого. Она сказала, что позорно сидеть рядом со мной.
- Слова глупой женщины, - сказал он, - но для чего рисковать, вызы-
вать...
- Я ненавижу твое спокойствие. Ты не должен был доводить меня до это-
го. Если бы ты любил меня....
- Анна! К чему тут вопрос о моей любви...
- Да, если бы ты любил меня, как я, если бы ты мучался, как я... -
сказала она, с выражением испуга взглядывая на него.
Ему жалко было ее и все-таки досадно. Он уверял ее в своей любви, по-
тому что видел, что только одно это может теперь успокоить ее, и не уп-
рекал ее словами, но в душе своей он упрекал ее.
И те уверения в любви, которые ему казались так пошлы, что ему совест-
но было выговаривать их, она впивала в себя и понемногу успокоивалась.
На другой день после этого, совершенно примиренные, они уехали в дерев-
ню.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
I
Дарья Александровна проводила лето с детьми в Покровском, у сестры
своей Кити Левиной. В ее именье дом совсем развалился, и Левин с женой
уговорили ее провести лето у них. Степан Аркадьич очень одобрил это уст-
ройство. Он говорил, что очень сожалеет, что служба мешает ему провести
с семейством лето в деревне, что для него было бы высшим счастием, и,
оставаясь в Москве, приезжал изредка в деревню на день и два. Кроме Об-
лонских со всеми детьми и гувернанткой, в это лето гостила у Левиных еще
старая княгиня, считавшая своим долгом следить за неопытною дочерью, на-
ходившеюся в таком положении. Кроме того, Варенька, заграничная прия-
тельница Кити, исполнила свое обещание приехать к ней, когда Кити будет
замужем, и гостила у своего друга. Все это были родные и друзья жены Ле-
вина. И хотя он всех их любил, ему немного жалко было своего левинского
мира и порядка, который был заглушаем этим наплывом "щербацкого элемен-
та", как он говорил себе. Из его родных гостил в это лето у них один
Сергей Иванович, но и тот был не левинского, а кознышевского склада че-
ловек, так что левинский дух совершенно уничтожался.
В левинском давно пустынном доме теперь было так много народа, что
почти все комнаты были заняты, и почти каждый день старой княгине прихо-
дилось, садясь за стол, пересчитывать всех и отсаживать тринадцатого
внука или внучку за особенный столик. И для Кити, старательно занимав-
шейся хозяйством, было немало хлопот о приобретении кур, индюшек, уток,
которых при летних аппетитах гостей и детей выходило очень много.
Все семейство сидело за обедом. Дети Долли с гувернанткой и Васенькой
делали планы о том, куда идти за грибами. Сергей Иванович, пользовавший-
ся между всеми гостями уважением к его уму и учености, доходившим почти
до поклонения, удивил всех, вмешавшись в разговор о грибах.
- И меня возьмите с собой. Я очень люблю ходить за грибами, - сказал
он, глядя на Вареньку, - я нахожу, что это очень хорошее занятие.
- Что ж, мы очень рады, - покраснев, отвечала Варенька. Кити значи-
тельно переглянулась с Долли. Предложение ученого и умного Сергея Ивано-
вича идти за грибами с Васенькой подтверждало некоторые предположения
Кити, в последнее время очень ее занимавшие. Она поспешила заговорить с
матерью, чтобы взгляд ее не был замечен. После обеда Сергей Иванович сел
со своею чашкой кофе у окна в гостиной, продолжая начатый разговор с
братом и поглядывая на дверь, из которой должны были выйти дети, соби-
равшиеся за грибами. Левин присел на окне возле брата.
Кити стояла возле мужа, очевидно дожидаясь конца неинтересовавшего
разговора, чтобы сказать ему что-то.
- Ты во многом переменился с тех пор, как женился, и к лучшему, - ска-
зал Сергей Иванович, улыбаясь Кити и, очевидно, мало интересуясь начатым
разговором, - но остался верен своей страсти защищать самые парадок-
сальные темы.
- Катя, тебе не хорошо стоять, - сказал ей муж, подвигая ей стул и
значительно глядя на нее.
- Ну, да, впрочем, и некогда, - прибавил Сергей Иванович, увидав выбе-
гавших детей.
Впереди всех боком, галопом, в своих натянутых чулках, махая корзинкой
и шляпой Сергея Ивановича, прямо на него бежала Таня.
Смело подбежав к Сергею Ивановичу и блестя глазами, столь похожими на
прекрасные глаза отца, она подала Сергею Ивановичу его шляпу и сделала
вид, что хочет надеть на него, робкою и нежною улыбкой смягчая свою
вольность.
- Варенька ждет, - сказала она, осторожно надевая на него шляпу, по
улыбке Сергея Ивановича увидав, что это было можно.
Варенька стояла в дверях, переодетая в желтое ситцевое платье, с повя-
занным на голове белым платком.
- Иду, иду, Варвара Андреевна, - сказал Сергей Иванович, допивая из
чашки кофей и разбирая по карманам платок и сигарочницу.
- А что за прелесть моя Варенька! А? - сказала Кити мужу, как только
Сергей Иванович встал. Она сказала это так, что Сергей Иванович мог слы-
шать ее, чего одна, очевидно, хотела. - И как она красива, благородно
