гольник на лбу; некрасивое желтое лицо ее стало еще некрасивее; но Алек-
сей Александрович почувствовал, что она жалеет его и готова плакать. И
на него нашло умиление: он схватил ее пухлую руку и стал целовать ее.
- Друг мой! - сказала она прерывающимся от волнения голосом. - Вы не
должны отдаваться горю. Горе ваше велико, но вы должны найти утешение.
- Я разбит, я убит, я не человек более!- сказал Алексей Александрович,
выпуская ее руку, но продолжая глядеть в ее наполненные слезами глаза. -
Положение мое тем ужасно, что я не нахожу нигде, в самом себе не нахожу
точки опоры.
- Вы найдете опору, ищите ее не во мне, хотя я прошу вас верить в мою
дружбу, - сказала она со вздохом. - Опора наша есть любовь, та любовь,
которую Он завещал нам. Бремя Его легко, - сказала она с тем восторжен-
ным взглядом, который так знал Алексей Александрович. - Он поддержит вас
и поможет вам.
Несмотря на то, что в этих словах было то умиление пред своими высоки-
ми чувствами и было то, казавшееся Алексею Александровичу излишним, но-
вое, восторженное, недавно распространившееся в Петербурге мистическое
настроение, Алексею Александровичу приятно было это слышать теперь.
- Я слаб. Я уничтожен. Я ничего не предвидел и теперь ничего не пони-
маю.
- Друг мой, - повторяла Лидия Ивановна.
- Не потеря того, чего нет теперь, не это, - продолжал Алексей Алек-
сандрович. - Я не жалею. Но я не могу не стыдиться пред людьми за то по-
ложение, в котором нахожусь. Это дурно, но я не могу. я не могу.
- Не вы совершили тот высокий поступок прощения, которым я восхищаюсь
и все, но Он, обитая в вашем сердце, - сказала графиня Лидия Ивановна,
восторженно поднимая глаза, - и потому вы не можете стыдиться своего
поступка.
Алексей Александрович нахмурился и, загнув руки, стал трещать пальца-
ми.
- Надо знать все подробности, - сказал он тонким голосом. - Силы чело-
века имеют пределы, графиня, и я нашел предел своих. Целый день нынче я
должен был делать распоряжения, распоряжения по дому, вытекавшие (он на-
лег на слово вытекавшие) из моего нового, одинокого положения. Прислуга,
гувернантка, счеты... Этот мелкий огонь сжег меня, я не в силах был вы-
держать. За обедом... я вчера едва не ушел от обеда. Я не мог перенести
того, как сын мой смотрел на меня. Он не спрашивал меня о значении всего
этого, но он хотел спросить, и я не мог выдержать этого взгляда. Он бо-
ялся смотреть на меня, но этого мало...
Алексей Александрович хотел упомянуть про счет, который принесли ему,
но голос его задрожал,и он остановился. Про этот счет, на синей бумаге,
за шляпку, ленты, он не мог вспомнить без жалости к самому себе.
- Я понимаю, друг мой, - сказала графиня Лидия Ивановна. - Я все пони-
маю. Помощь и утешение вы найдете не во мне, но я все-таки приехала
только затем, чтобы помочь вам, если могу. Если б я могла снять с вас
все эти мелкие унижающие заботы... Я понимаю, что нужно женское слово,
женское распоряжение. Вы поручаете мне?
Алексей Александрович молча и благодарно пожал ее руку.
- Мы вместе займемся Сережей. Я не сильна в практических делах. Но я
возьмусь, я буду ваша экономка. Не благодарите меня. Я делаю это не са-
ма...
- Я не могу не благодарить.
- Но, друг мой, не отдавайтесь этому чувству, о котором вы говорили, -
стыдиться того, что есть высшая высота христианина: кто унижает себя,
тот возвысится. И благодарить меня вы не можете. Надо благодарить Его и
просить Его о помощи. В Нем одном мы найдем спокойствие, утешение, спа-
сение и любовь, - сказала она и, подняв глаза к небу, начала молиться,
как понял Алексей Александрович по ее молчанию.
Алексей Александрович слушал ее теперь, и те выражения, которые прежде
не то что были неприятны ему, а казались излишними, теперь показались
естественны и утешительны. Алексей Александрович не любил этот новый,
восторженный дух. Он был верующий человек, интересовавшийся религией
преимущественно в политическом смысле, а новое учение, позволявшее себе
некоторые новые толкования, потому именно, что оно открывало двери спору
и анализу, по принципу было неприятно ему. Он прежде относился холодно и
даже враждебно к этому новому учению и с графиней Лидией Ивановной, ув-
лекавшеюся им, никогда не спорил, а старательно обходил молчанием ее вы-
зовы. Теперь же в первый раз он слушал ее слова с удовольствием и внут-
ренно не возражал им.
- Я очень, очень благодарен вам и за дела и за слова ваши, - сказал
он, когда она кончила молиться.
Графиня Лидия Ивановна еще раз пожала обе руки своего друга.
- Теперь я приступаю к делу, - сказала она с улыбкой, помолчав и оти-
рая с лица остатки слез. - Я иду к Сереже. Только в крайнем случае я об-
ращусь к вам. - И она встала и вышла.
Графиня Лидия Ивановна пошла на половину Сережи и там, обливая слезами
щеки испуганного мальчика, сказала ему, что отец его святой и что мать
его умерла.
Графиня Лидия Ивановна исполнила свое обещание. Она действительно взя-
ла на себя все заботы по устройству и ведению дома Алексея Александрови-
ча. Но она не преувеличивала, говоря, что она не сильна в практических
делах. Все ее распоряжения надо было изменять, так как они были неиспол-
нимы, и изменялись они Корнеем, камердинером Алексея Александровича, ко-
торый незаметно для всех повел теперь весь дом Каренина и спокойно и ос-
торожно во время одеванья барина докладывал ему, что было нужно. Но по-
мощь Лидии Ивановны все-таки была в высшей степени действительна: она
дала нравственную опору Алексею Александровичу в сознании ее любви и
уважения к нему и в особенности в том, что, как ей утешительно было ду-
мать, она почти обратила его в христианство, то есть из равнодушно и ле-
ниво верующего обратила его в горячего и твердого сторонника того нового
объяснения христианского учения, которое распространилось в последнее
время в Петербурге. Алексею Александровичу легко было убедиться в этом.
Алексей Александрович, так же как и Лидия Ивановна и другие люди, разде-
лявшие их воззрения, был вовсе лишен глубины воображения, той душевной
способности, благодаря которой представления, вызываемые воображением,
становятся так действительны, что требуют соответствия с другими предс-
тавлениями и с действительностью. Он не видел ничего невозможного и не-
сообразного в представлении о том, что смерть, существующая для неверую-
щих, для него не существует, и что так как он обладает полнейшею верой,
судьей меры которой он сам, то и греха уже нет в его душе, и он испыты-
вает здесь, на земле, уже полное спасение.
Правда, что легкость и ошибочность этого представления о своей вере
смутно чувствовалась Алексею Александровичу, и он знал, что когда он,
вовсе не думая о том, что его прощение есть действие высшей силы, отдал-
ся этому непосредственному чувству, он испытал больше счастья, чем когда
он, как теперь, каждую минуту думал, что в его душе живет Христос, и
что, подписывая бумаги, он исполняет его волю; но для Алексея Александ-
ровича было необходимо так думать, ему было так необходимо в его униже-
нии иметь ту, хотя бы и выдуманную высоту, с которой он, презираемый
всеми, мог бы презирать других, что он держался, как за спасение, за
свое мнимое спасение.
XXIII
Графиня Лидия Ивановна очень молодою восторженною девушкой была выдана
замуж за богатого, знатного, добродушнейшего и распутнейшего весельчака.
На второй месяц муж бросил ее и на восторженные ее уверения в нежности
отвечал только насмешкой и даже враждебностью, которую люди, знавшие и
доброе сердце графа и не видевшие никаких недостатков в восторженной Ли-
дии, никак не могли объяснить себе. С тех пор, хотя они не были в разво-
де, они жили врозь, и когда муж встречался с женою, то всегда относился
к ней с неизменною ядовитою насмешкой, причину которой нельзя было по-
нять.
Графиня Лидия Ивановна давно уже перестала быть влюбленною в мужа, но
никогда с тех пор не переставала быть влюбленною в кого-нибудь. Она бы-
вала влюблена в нескольких вдруг, и в мужчин и в женщин; она бывала
влюблена во всех почти людей, чем-нибудь особенно выдающихся. Она была
влюблена во всех новых принцесс и принцев, вступавших в родство с царс-
кою фамилией, была влюблена в одного митрополита, одного викарного и од-
ного священника. Была влюблена в одного журналиста, в трех славян, в Ко-
мисарова; в одного министра, одного доктора, одного английского миссио-
нера и в Каренина. Все эти любви, то ослабевая, то усиливаясь, не мешали
ей в ведении самых распространенных и сложных придворных и светских от-
ношений. Но с тех пор как она, после несчастия, постигшего Каренина,
взяла его под свое особенное покровительство, с тех пор как она потруди-
лась в доме Каренина, заботясь о его благосостоянии, она почувствовала,
что все остальные любви не настоящие, а что она истинно влюблена теперь
в одного Каренина. Чувство, которое она теперь испытывала к нему, каза-
лось ей сильнее всех прежних чувств. Анализуя свое чувство и сравнивая
его с прежними, она ясно видела, что не была бы влюблена в Комисарова,
если б он не спас жизни государю, не была бы влюблена в Ристич-Куджицко-
го, если бы не было славянского вопроса, но что Каренина она любила за
него самого, за его высокую непонятую душу, за милый для нее тонкий звук
его голоса с его протяжными интонациями, за его усталый взгляд, за его
характер и мягкие белые руки с напухшими жилами. Она не только радова-
лась встрече с ним, но она искала на его лице признаков того впечатле-
ния, которое она производила на него. Она хотела нравиться ему не только
речами, но и всею своею особою. Она для него занималась теперь своим ту-
алетом больше, чем когда-нибудь прежде. Она заставала себя на мечтаниях
о том, что было бы, если б она не была замужем и он был бы свободен. Она
краснела от волнения, когда он входил в комнату, она не могла удержать
улыбку восторга, когда он говорил ей приятное.
Уже несколько дней графиня Лидия Ивановна находилась в сильнейшем вол-
нении. Она узнала, что Анна с Вронским в Петербурге. Надо было спасти
Алексея Александровича от свидания с нею, надо было спасти его даже от
мучительного знания того, что эта ужасная женщина находится в одном го-
роде с ним и что он каждую минуту может встретить ее.
Лидия Ивановна через своих знакомых разведывала о том, что намерены
делать эти отвратительные люди, как она называла Анну с Вронским, и ста-
ралась руководить в эти дни всеми движениями своего друга, чтоб он не
мог встретить их. Молодой адъютант, приятель Вронского, через которого
она получала сведения и который через графиню Лидию Ивановну надеялся
получить концессию, сказал ей, что они кончили свои дела и уезжают на
другой день. стиснутыми крепко зубами подошел к столу, взял револьвер,
оглянул его, записку, почерк которой она с ужасом узнала. Это был почерк
Анны Карениной. Конверт был из толстой, как лубок, бумаги; на продолго-
ватой желтой бумаге была огромная монограмма,и от письма пахло прекрас-
но.
- Кто принес?
- Комиссионер из гостиницы.
Графиня Лидия Ивановна долго не могла сесть,чтобы прочесть письмо. У
ней от волнения сделался припадок одышки, которой она была подвержена.
Когда она успокоилась, она прочла следующее французское письмо:
"Madame la Comtesse, - христианские чувства, которые наполняют ваше
сердце, дают мне, я чувствую, непростительную смелость писать вам. Я
несчастна от разлуки с сыном. Я умоляю о позволении видеть его один раз
пред моим отъездом. Простите меня, что я напоминаю вам о себе. Я обраща-
юсь к вам, а не к Алексею Александровичу только потому, что не хочу зас-
тавить страдать этого великодушного человека воспоминанием о себе. Зная
вашу дружбу к нему, вы поймете меня. Пришлете ли вы Сережу ко мне, или