и ему не понравилась та манера, с которою она, как к себе в дом, при-
ветствовала этого Васеньку с его лентами.
Даже Сергей Иванович, который тоже вышел на крыльцо, показался ему
неприятен тем притворным дружелюбием, с которым он встретил Степана Ар-
кадьича, тогда как Левин знал, что брат его не любил и не уважал Облонс-
кого.
И Варенька, и та ему была противна тем, как она с своим видом sainte
nitouche знакомилась с этим господином, тогда как только и думала о том,
как бы ей выйти замуж.
И противнее всех была Кити тем, как она поддалась тому тону веселья, с
которым этот господин, как на праздник для себя и для всех, смотрел на
свой приезд в деревню, и в особенности неприятна была тою особенною
улыбкой, которою она отвечала на его улыбки.
Шумно разговаривая, все пошли в дом; но как только все уселись, Левин
повернулся и вышел.
Кити видела, что с мужем что-то сделалось. Она хотела улучить минутку
поговорить с ним наедине, но он поспешил уйти от нее, сказав, что ему
нужно в контору. Давно уже ему хозяйственные дела не казались так важны,
как нынче. "Им там все праздник, - думал он, - а тут дела не празднич-
ные, которые не ждут и без которых жить нельзя".
VII
Левин вернулся домой только тогда, когда послали звать его к ужину. На
лестнице стояли Кити с Агафьей Михайловной, совещаясь о винах к ужину.
- Да что вы такой fuss делаете? Подать, что обыкновенно.
- Нет, Стива не пьет... Костя, подожди, что с тобой? - заговорила Ки-
ти, поспевая за ним, но он безжалостно, не дожидаясь ее, ушел большими
шагами в столовую и тотчас же вступил в общий оживленный разговор, кото-
рый поддерживали там Васенька Весловский и Степан Аркадьич.
- Ну что же, завтра едем на охоту? - сказал Степан Аркадьич.
- Пожалуйста, поедем, - сказал Весловский, пересаживаясь боком на дру-
гой стул и поджимая под себя жирную ногу.
- Я очень рад, поедем. А вы охотились уже нынешний год? - сказал Левин
Весловскому, внимательно оглядывая его ногу, но с притворною прият-
ностью, которую так знала в нем Кити и которая так не шла ему. - Дупелей
не знаю найдем ли, а бекасов много. Только надо ехать рано. Вы не уста-
нете? Ты не устал, Стива?
- Я устал? Никогда еще не уставал. Давайте не спать всю ночь! Пойдемте
гулять.
- В самом деле, давайте не спать! отлично! - подтвердил Весловский.
- О, в этом мы уверены, что ты можешь не спать и другим не давать, -
сказала Долли мужу с той чуть заметною иронией, с которою она теперь
почти всегда относилась к своему мужу. - А по-моему, уж теперь пора... Я
пойду, я не ужинаю.
- Нет, ты посиди, Долленька, - сказал Степан Аркадьич, переходя на ее
сторону за большим столом, на котором ужинали. - Я тебе еще сколько
расскажу!
- Верно, ничего.
- А ты знаешь, Весловский был у Анны. И он опять к ним едет. Ведь они
всего в семидесяти верстах от вас. И я тоже непременно съезжу. Весловс-
кий, поди сюда!
Васенька перешел к дамам и сел рядом с Кити.
- Ах, расскажите, пожалуйста, вы были у нее? Как она? - ооратилась к
нему Дарья Александровна.
Левин остался на другом конце стола и, не переставая разговаривать с
княгиней и Варенькой, видел, что между Степаном Аркадьичем, Долли, Кити
и Весловским шел оживленный и таинственный разговор. Мало того, что шел
таинственный разговор, он видел в лице своей жены выражение серьезного
чувства, когда она, не спуская глаз, смотрела в красивое лицо Васеньки,
что-то оживленно рассказывавшего.
- Очень у них хорошо, - рассказывал Васенька про Вронского и Анну. -
Я, разумеется, не беру на себя судить, но в их доме чувствуешь себя в
семье.
- Что ж они намерены делать?
- Кажется, на зиму хотят ехать в Москву.
- Как бы хорошо нам вместе съехаться у них! Ты когда поедешь? - спро-
сил Степан Аркадьич у Васеньки.
- Я проведу у них июль.
- А ты поедешь? - обратился Степан Аркадьич к жене.
- Я давно хотела и непременно поеду, - сказала Долли. - Мне ее жалко,
и я знаю ее. Она прекрасная женщина. Я поеду одна, когда ты уедешь, и
никого этим не стесню. И даже лучше без тебя.
- И прекрасно, - сказал Степан Аркадьич. - А ты, Кити?
- Я? Зачем я поеду? - вся вспыхнув, сказала Кити. И оглянулась на му-
жа.
- А вы знакомы с Анною Аркадьевной? - спросил ее Весловский. - Она
очень привлекательная женщина.
- Да, - еще более краснея, отвечала она Весловскому, встала и подошла
к мужу.
- Так ты завтра едешь на охоту? - сказала она.
Ревность его в эти несколько минут, особенно по тому румянцу, который
покрыл ее щеки, когда она говорила с Весловским, уже далеко ушла. Те-
перь, слушая ее слова, он их понимал уже по-своему. Как ни странно было
ему потом вспоминать об этом, теперь ему казалось ясно, что если она
спрашивает его, едет ли он на охоту, то это интересует ее только потому,
чтобы знать, доставит ли он это удовольствие Васеньке Весловскому, в ко-
торого она, по его понятиям, уже была влюблена.
- Да, я поеду, - ненатуральным, самому себе противным голосом отвечал
он ей.
- Нет, лучше пробудьте завтра день, а то Долли не видала мужа совсем,
а послезавтра поезжайте, - сказала Кити.
Смысл слов Кити теперь уже переводился Левиным так: "Не разлучай меня
с ним. Что ты уедешь - мне все равно, но дай мне насладиться обществом
этого прелестного молодого человека".
- Ах, если ты хочешь, то мы завтра пробудем, - с особенной приятностью
отвечал Левин.
Васенька между тем, нисколько и не подозревая того страдания, которое
причинялось его присутствием, вслед за Кити встал от стола и, следя за
ней улыбающимся, ласковым взглядом, пошел за нею.
Левин видел этот взгляд. Он побледнел и с минуту не мог перевести ды-
хания. "Как позволить себе смотреть так на мою жену!" - кипело в нем.
- Так завтра? Поедем, пожалуйста, - сказал Васенька, присаживаясь на
стуле и опять подворачивая ногу по своей привычке.
Ревность Левина еще дальше ушла. Уже он видел себя обманутым мужем, в
котором нуждаются жена и любовник только для того, чтобы доставлять им
удобства жизни и удовольствия... Но, несмотря на то, он любезно и гос-
теприимно расспрашивал Васеньку об его охотах, ружье, сапогах и согла-
сился ехать завтра.
На счастье Левина, старая княгиня прекратила его страдания тем, что
сама встала и посоветовала Кити идти спать. Но и тут не обошлось без но-
вого страдания для Левина. Прощаясь с хозяйкой, Васенька опять хотел по-
целовать ее руку, но Кити, покраснев, с наивною грубостью, за которую ей
потом выговаривала мать, сказала, отстраняя руку:
- Это у нас не принято.
В глазах Левина она была виновата в том, что она допустила такие отно-
шения, и еще больше виновата в том, что так неловко показала, что они ей
не нравятся.
- Ну что за охота спать! - сказал Степан Аркадьич, после выпитых за
ужином нескольких стаканов вина пришедший в свое самое милое и поэтичес-
кое настроение. - Смотри, смотри, Кити, - говорил он, указывая на подни-
мавшуюся из-за лип луну, - что за прелесть! Весловский, вот когда сере-
наду. Ты знаешь, у него славный голос, мы с ним спелись дорогой. Он при-
вез с собой прекрасные романсы, новые два. С Варварой Андреевной бы
спеть.
Когда все разошлись, Степан Аркадьич еще долго ходил с Весловским по
аллее, и слышались их спевавшиеся на новом романсе голоса.
Слушая эти голоса, Левин насупившись сидел на кресле в спальне жены и
упорно молчал на ее вопросы о том, что с ним; но когда, наконец, она са-
ма, робко улыбаясь, спросила: "Уж не что ли нибудь не понравилось тебе с
Весловским?" - его прорвало, и он высказал все; то, что он высказывал,
оскорбляло его и потому еще больше его раздражало.
Он стоял пред ней с страшно блестевшими из-под насупленных бровей гла-
зами и прижимал к груди сильные руки, как будто напрягая все силы свои,
чтобы удержать себя. Выражение лица его было бы сурово и даже жестоко,
если б оно вместе с тем не выражало страдания, которое трогало ее. Скулы
его тряслись, и голос обрывался.
- Ты пойми, что я не ревную: это мерзкое слово. Я не могу ревновать и
верить, чтоб... Я не могу сказать, что я чувствую, но это ужасно... Я не
ревную, но я оскорблен, унижен тем, что кто-нибудь смеет думать, смеет
смотреть на тебя такими глазами...
- Да какими глазами? - говорила Кити, стараясь как можно добросовест-
нее вспомнить все речи и жесты нынешнего вечера и все их оттенки.
Во глубине души она находила, что было что-то именно в ту минуту, как
он перешел за ней на другой конец стола, но не смела признаться в этом
даже самой себе, тем более не решалась сказать это ему и усилить этим
его страдание.
- И что же может быть привлекательного во мне, какая я?..
- Ах!- вскрикнул он, хватаясь за голову. - Ты бы не говорила!.. Зна-
чит, если бы ты была привлекательна...
- Да нет, Костя, да постой, да послушай! - говорила она, с стра-
дальчески-соболезнующим выражением глядя на него. - Ну, что же ты можешь
думать? Когда для меня нет людей, нету, нету!.. Ну хочешь ты, чтоб я ни-
кого не видала?
В первую минуту ей была оскорбительна его ревность; ей было досадно,
что малейшее развлечение, и самое невинное, было ей запрещено; но теперь
она охотно пожертвовала бы и не такими пустяками, а всем для его спо-
койствия, чтоб избавить его от страдания, которое он испытывал.
- Ты пойми ужас и комизм моего положения, - продолжал он отчаянным ше-
потом, - что он у меня в доме, что он ничего неприличного, собственно,
ведь не сделал, кроме этой развязности и поджимания ног. Он считает это
самым хорошим тоном, и потому я должен быть любезен с ним.
- Но, Костя, ты преувеличиваешь, - говорила Кити, в глубине души раду-
ясь той силе любви к ней, которая выражалась теперь в его ревности.
- Ужаснее всего то, что ты - какая ты всегда, и теперь, когда ты такая
святыня для меня, мы так счастливы, так особенно счастливы, и вдруг та-
кая дрянь... Не дрянь, зачем я его браню? Мне до него дела нет. Но за
что мое, твое счастье?..
- Знаешь, я понимаю, отчего это сделалось, - начала Кити.
- Отчего? отчего?
- Я видела, как ты смотрел, когда мы говорили за ужином.
- Ну да, ну да!- испуганно сказал Левин.
Она рассказала ему, о чем они говорили. И, рассказывая это,она задыха-
лась от волнения. Левин помолчал, потом пригляделся к ее бледному, испу-
ганному лицу и вдруг схватился за голову.
- Катя, я измучал тебя! Голубчик, прости меня! Это сумасшествие! Катя,
я кругом виноват. И можно ли было из такой глупости так мучаться?
- Нет, мне тебя жалко.
- Меня? Меня? Что я? Сумасшедший... А тебя за что? Это ужасно думать,
что всякий человек чужой может расстроить наше счастье.
- Разумеется, это-то и оскорбительно...
- Нет, так я, напротив, оставлю его нарочно у нас все лето и буду рас-
сыпаться с ним в любезностях, - говорил Левин, целуя ее руки. - Вот уви-
дишь. Завтра... Да, правда, завтра мы едем.
VIII
На другой день, дамы еще не вставали, как охотничьи экипажи, катки и
тележка стояли у подъезда, и Ласка, еще с утра понявшая, что едут на
охоту, навизжавшись и напрыгавшись досыта, сидела на катках подле куче-
ра, взволнованно и неодобрительно за промедление глядя на дверь, из ко-
торой все еще не выходили охотники. Первый вышел Васенька Весловский в
больших новых сапогах, доходивших до половины толстых ляжек, в зеленой
блузе, подпоясанной новым, пахнущим кожей патронташем, и в своем колпач-
ке с лентами, и с английским новеньким ружьем без антапок и перевязи.
Ласка подскочила к нему, поприветствовала его, попрыгав, спросила у него
по-своему, скоро ли выйдут те, но, не получив от него ответа, вернулась
на свой пост ожидания и опять замерла, повернув набок голову и насторо-
жив одно ухо. Наконец дверь с грохотом отворилась, вылетел, кружась и
повертываясь на воздухе, Крак, половопегий пойнтер Степана Аркадьича, и
