Третьего гостя звали Джинджи. Его фамилия была Джинджихашвили, но
друзья постановили, что это не фамилия, а песня с припевом, и постанови-
ли ее урезать.
Джинджи обладал способностью громко хохотать без причины. Вернее,
причин у него было достаточно: Джинджи был здоровый и сильный, умел хо-
теть и точно знал, чего хочет. У него была развита инерция равномерного
прямолинейного движения.
У Юры, хозяина дома, такая инерция отсутствовала совершенно. Зато бы-
ла развита инерция покоя. Шаман из вымирающего племени удэгеев, дожив до
132 лет, сказал:
"Счастье - это сама жизнь, и не надо искать иного".
Ознакомившись с этой точкой зрения, Юра не стал искать иного счастья,
кроме того, которое у него было.
Он сосредоточенно выпил рюмку и прислушался к себе.
Прислушавшись, встал и направился к пианино. Юра умел исполнять "Вес-
ну" Грига и романс "Я встретил вас". "Весну" он выучил в детстве по но-
там, а романс подобрал по слуху. И сейчас он играл и пел в точности, как
Козловский, даже лучше. А все слушали, и всем хотелось счастья.
И если счастье было, они не знали об этом, потому что никто не знает,
как выглядит счастье, и хотели еще чегото. Одним не хватало денег, дру-
гим здоровья, третьим власти над людьми, четвертым детей. Косте не хва-
тало сразу первого, второго и третьего. Дети у него были.
- "Я встре-тил вас... - начал Юра. - И все... было-е...
В ожи-и-вше-м се...рдце а-а-а-жило..." "Жило" Юра выговорил та-
инственно и почему-то шепотом, и было что-то такое в этом романсе - в
словах и в музыке, - что все вдохнули полные легкие воздуха и закричали
в сладкой тоске:
- "Я вспо-о-мнил вре-мя за-а-а-а-ла-то-е..."
- Да тише вы, - Юра перестал играть и повернул к обществу обиженное
лицо. - Ревут, как носороги.
Все сконфуженно замолчали, а Юра воспользовался паузой и допел один,
как Козловский. И ему не мешали.
Джинджи взял свой стул и сел рядом с Эльгой.
- Эльга, - сказал Джинджи, - ты замечательный человек. Это правда.
У Эльги только что окончилась одна любовь, а другая еще не начина-
лась. Требовалось время, чтобы после первой все улеглось.
- Не врывайся в мою паузу, - сказала Эльга.
Джинджи взял свой стул и поставил его возле Люси.
- Люся, - сказал Джинджи, - ты замечательный человек, правда. Я и
раньше это предполагал, но теперь понял наверняка.
- А как ты это понял? - удивилась Люся.
- По некоторым приметам.
Люсе было интересно послушать поподробнее, но в это время в прихожей
зазвонил телефон.
- Сними трубку, - попросила она Костю, который сидел возле двери с
лицом талантливого трагика.
Костя думал в этот момент о том, что сегодняшний вечер - миг, и даже
сто лет - миг в сравнении с вечностью. А через сто лет Кости уже не бу-
дет, и темносерые штаны в рубчик, которые на нем надеты, переживут его
имя.
Костя тихо вышел в прихожую, потом так же тихо вернулся и сел на свое
место.
- Кто это звонил? - спросила Люся.
- Женя, - ответил Костя, и ни один мускул на его лице не дрогнул.
- Женька?!
- Может быть, Женька, но он сказал Женя.
Юра перестал играть, и в комнате стало тихо.
- Зачем он звонил?
- Он просил передать, что придет к вам ночевать.
- А ты что сказал?
- Я сказал: у вас гости.
- А он?
- А он сказал: ничего, пожалуйста.
Гости были не только воспитанные и талантливые. Гости были чуткие.
Они не могли развлекаться, если ближнему грозила опасность.
Все сели вокруг стола и сосредоточились.
- Скажите, к вам родственники приехали, - предложил Джинджи и подви-
нул свой локоть поближе к Люсиному.
- Я говорить не буду, - отказался Юра и посмотрел на локоть Джинджи.
- Я не умею врать.
- А я, значит, умею, - обиделась Люся. - Когда надо врать или одалжи-
вать деньги, когда надо унижаться, ты посылаешь меня.
- Пусть переночует, - выручил Костя, - не надо будет врать. И что та-
кое одна ночь в сравнении с вечностью?
- Если он переночует одну ночь, - объяснил Юра, - он поселится здесь
навсегда и завтра приведет своего приятеля.
Услышав, что ее ждет, Люся часто задышала, и брови у нее стали крас-
ные.
- А вы скажите, знакомые из Ленинграда приехали, - посоветовала
Эльга.
- Я уже предлагал, не подходит, - напомнил Джинджи. - Его нельзя пус-
кать.
- Не пускайте, - у Эльги было развито логическое мышление. - Заприте
дверь, будто вас нет дома. Он позвонит-позвонит и уйдет.
В дверь позвонили. Все переглянулись. Юра быстро выключил свет.
- А почему он пришел к вам ночевать? - шепотом удивился Костя. - Это
кто, родственник ваш?
- Ее друг, - Юра кивнул на жену. - Большой приятель.
- К нашему берегу вечно приплывет не дерьмо, так палка, - подытожила
Эльга, имея в виду не столько Люсю, сколько себя.
Женька тем временем положил палец на кнопку, полагая, что хозяева не
слышат.
Все имеет свой конец, даже жизнь. Женька тоже в конце концов снял па-
лец с кнопки, и тогда стало тихо.
- Ушел... - тихо предположил Юра, подошел на цыпочках к двери и заг-
лянул в замочную скважину.
Женька сидел на ступеньках возле лифта и ждал. Он все понимал бук-
вально: раз хозяева не отпирают, значит, их нет дома. А раз их нет - они
вернутся. Женька ждал, подперев лицо руками, и выражение у него было
изумленно-печальное и какое-то отрешенное. А рядом на ступеньках стояла
коробка с тортом, перевязанная бумажной веревочкой.
Юра вернулся в комнату.
- Сидит, - сообщил он.
- Вот это дает! - восхищенно сказал Джинджи.
- А долго он будет сидеть? - забеспокоилась Эльга.
- Всю жизнь, - убежденно сказала Люся.
- А как же нам теперь выйти? - удивился Костя.
- Никак, - сказала Люся. - Попались!
Прошло четыре часа.
В комнате было темно и тихо, слышно было, как урчал на кухне холо-
дильник, тикали снятые с руки часы.
Юра спал на тахте. Он, как космонавт, умел засыпать в любой обстанов-
ке и спал обычно крепко, без снов.
Возле него валетом лежал Костя, осмысливал жизнь, при этом старался
отодвинуть Юрины ноги подальше от лица.
Эльга сидела в кресле и думала о том, что прошлая любовь кончилась не
по ее инициативе, а новая еще не началась, и неизвестно, что приплывет к
ее берегу в очередной раз.
Люся смотрела в окно, понимала, что не выспится и завтра снова не
сможет работать, не сумеет сохранить себя для первой фразы.
- Джинджи, - с надеждой попросила она, - давай я скажу тебе первую
фразу...
Джинджи ходил из угла в угол: страстно хотел домой. Он забыл о том,
что Эльга хороший человек и Люся, по некоторым приметам, тоже хороший
человек. Сейчас, когда нельзя было выйти, он больше всего на свете хотел
в свои собственные стены к своей собственной жене.
- Какую первую фразу? - не понял он. - К чему?
- Ни к чему, просто первую фразу - и все.
Джинджи остановился.
- Зажмурьтесь, и закройте глаза, и представьте себе... - начала Люся.
- Ну?
- Все. Только первая фраза.
- Зажмурьтесь и закройте глаза - одно и то же. Надо что-нибудь одно.
- А что лучше?
- Не знаю, - мрачно сказал Джинджи.
- Брось, - лениво предложила Эльга. - Кому все это надо?
- Если так рассуждать - ничего никому не надо.
И никто никому. Кому ты нужна?
- И я никому не нужна, - спокойно сказала Эльга.
Люся отвернулась, стала глядеть на редкие огни в домах. Ей вдруг
больше всего на свете захотелось, чтобы кто-нибудь спросил у нее: как
дела? А она бы долго и подробно стала рассказывать про свои дела: про
то, что гости ходят не к ним, а в их дом, потому что по вечерам им неку-
да деться. Про то, что начальник теряет ее работы, засовывает куда-то в
бумаги, а потом не может найти. Про свою любовь, которая кончилась, и
теперь, когда она кончилась, кажется, что ее не было никогда.
Но гости были людьми воспитанными. Никто ни о чем не спрашивал. Все
сидели вместе и врозь. Впереди была долгая ночь и нескорое утро.
А Женька тем временем спокойно спал, уложив щеку на ладонь, и с инте-
ресом смотрел свои сны... Может быть, ему снились поющие дети.
ЗАКОН СОХРАНЕНИЯ
Первый раз Семечкин появился год назад в отделе кадров.
- Здравствуйте, - вежливо поздоровался он. - Моя фамилия Семечкин,
зовут Георгий Николаевич. Вообще я русский, но долгое время жил в Гру-
зии, как Маяковский.
Вот тут все написано.
Он протянул свою автобиографию, сел на стул и приготовился ждать.
Заведующая отделом кадров Елена Ивановна взяла автобиографию и начала
читать.
- При чем здесь собака? - удивилась Елена Ивановна. - Это автобиогра-
фия, документ, а не художественное произведение.
- Вы помните, как Маркс начал "Манифест"? "Призрак бродит по Евро-
пе..." А ведь "Манифест" - это тоже документ. - Семечкин поднял палец.
Елена Ивановна внимательно посмотрела на палец и сказала:
- Заполните анкету.
- Не надо, я сам составил.
Семечкин вытащил из кармана листок. Листок был вырван из школьной
тетради в косую линейку и заполнен с одной только стороны.
- И все? - удивилась Елена Ивановна.
- Конечно, - удивился Семечкин, - здесь все написано.
- Надо указать, имеете ли вы правительственные награды, есть ли у вас
родственники за границей.
- А какое это имеет значение для той работы, которую я буду выпол-
нять? Я написал только то, что важно: сколько мне лет - возраст опреде-
ляет; какое у меня образование - это тоже иногда имеет значение...
- Знаете что, не заводите своих порядков. Заполните анкету и напишите
заявление.
- А о чем заявление?
- О том, что просите принять вас на работу.
- Странно, зачем столько бумаг? Раз я поступаю на работу, то, естест-
венно, меня не приволокли - я сам пришел.
- Вот вам бумага, сядьте и напишите. Без заявления нельзя.
Семечкин вздохнул и нарисовал на листке стол, а за столом круглоголо-
вого человечка. Вокруг головы человечка он начертал нимб, а вокруг нимба
сияние.
- А как писать?
- На имя Вахлакова.
"На имя Вахлакова", - написал Семечкин.
- Адрес укажите.
- Чей?
- Ваш.
- Зачем? Разве мне Вахлаков напишет письмо?
"Идиот", - подумала Елена Ивановна, а вслух спросила:
- Вы где раньше работали?
- В Госконцерте.
- А что вы там делали?
- Фокусы показывал. Это такая скука, я даже начал пить.
- Пишите заявление.
- Ага... - Семечкин погрыз ручку с другого конца и стал писать.
Он написал очень быстро, потом прочитал написанное и отдал Елене Ива-
новне.
- По-моему, хорошо, - с удовлетворением сказал он.
Елена Ивановна прочитала заявление сначала один раз, потом другой.
- Слушайте, - сказала она, - Семечкин!
- Можете звать меня по имени, мне это приятнее...
- Слушайте, Георгий Николаевич!
- Гия.
- ...Ваша работа называется редактор-организатор, а не "золотая рыб-
ка". Какая еще рыбка?
- Вахлаков пообещал мне свободную инициативу, - гордо сказал Гия. -
Хотите новое корыто, хотите новую избу, а хотите быть вольною царицей?
- Хочу мешок луковой шелухи, - сказала Елена Ивановна, подумав.
- Зачем?
- Яблони на даче опрыскивать.
- Зайдите ко мне через неделю во вторник. Пятый этаж, комната 88, бу-
дет вам мешок луковой шелухи.
Журнал "Лампа" был сатирическим журналом, вскрывал недостатки - круп-
ные и мелкие, общественные и индивидуальные.
Когда читатель брал в руки журнал и читал, например, как несправедли-
во мучают живую рыбу, обязательно возмущался вслух: "Какое безобразие!
Это ж надо же, а?"
Далее читатель клал журнал на колени, задумывался над своей судьбой и
находил в ней много общего с судьбой живой рыбы. Он снимал с гвоздя вен-
герский плащ на подстежке и бежал в журнал, а если это было в другом го-
роде, то писал в редакцию письмо.
Людей и писем скопилось много. За каждым стояла целая человеческая
жизнь, в которой надо было разобраться.
Разбираться в чужих жизнях Вахлакову было некогда, поэтому специально
