- Не верите- спросите у дяди Коли,- посоветовал Русинов.- Он должен
знать.
- Нет, он приезжий,- сообщила Ольга.- Навряд ли...
- А как ваше имя переводится, знаете?
- Ольга? - задумалась она.- Ну, наверное, "святая". Русинов откровенно
рассмеялся и тронул ее длинную сухую ладонь.
- Святая - это хорошо! Но если точно, то у вас подходящее имя. "Бродящий
хмельной напиток"!
- Первый раз слышу! - изумилась она.- Это с какого же языка? Со
шведского? Или норвежского?
- Нет, с русского.
- Как интересно! Ну-ка, объясните!- потребовала она.
- Все просто: "ол"- "хмельной напиток из ячменя". "га" - "движение",- с
удовольствием сказал он, чувствуя как Ольга заражается разгадыванием языка.
- А Гадья?
- "Га"- вы уже знаете,- спокойно объяснил он.- А "дья" - "бурный,
взбешенный". "Дьявол" буквально переводится как бешеный бык.
Ольга неожиданно хитровато прищурилась и спросила:
- Откуда вам все это известно? Вы же- врач-психиатр? Или это шутка?
- Не шутка,- признался Русинов.- Я однажды увлекся языком и окончил МГУ.
Правда, заочно, филологический. А попутно еще выучил четыре языка,- уже
похвастался он.
- Кто же вы на самом деле?
- Пенсионер!- засмеялся он.- Вольный человек. Приехал рыбу ловить. Петр
Григорьевич, кстати, тоже не только пчеловод.
- Это Петр Григорьевич! - с уважением произнесла Ольга.- А как вам
удалось так рано оказаться в пенсионерах?
- Я служил,- нехотя сказал он.- Полковник в отставке...
- Еще и полковник?- усмехнулась она, и Русинов ощутил недоверие.- Не
скажешь, глядя на вас...
- Но ведь я полковник медицинской службы,- поправился Русинов и понял,
что отпугнул ее. Возникший было интерес мгновенно угас, и Ольга, торопливо
прибравшись на столе, заспешила к больному: пора было снимать его с
"голгофы".
- Не возьметесь полечить мне невралгию?- спросил он, больше для того,
чтобы выправить нелепо прерванный разговор.
Она была не такой восторженной девочкой, как показалось при знакомстве.
Откуда-то в этом легком, бродящем напитке появился старый хмель сарказма.
- Ах, у вас еще и невралгия? Интенсивная зарядка и бег трусцой,-
посоветовала она и скрылась за дверью.
Русинов смотрел ей вслед через окно. Это резкое ее отчуждение вызывало
досаду и одновременно как бы подчеркивало, что здесь не любят людей, у
которых нет четко определенного положения. Если ты врач- то уж врач, а тут
действительно такой букет. Скорее всего, Ольгу насторожила всеядность
Русинова, больше характерная для Службы, чем для открытого и честного
человека. Значит, "мелиораторы" не жалуют Службу, и это уже неплохо. Но кто
они сами?..
Сейчас Ольга передаст весь разговор Петру Григорьевичу и, возможно,
"пермяку" - дяде Коле. Если они знают, кто такой Русинов и зачем приехал
сюда, такими откровенностями их не смутишь. И насторожатся, если держат его
здесь, чтобы присмотреться и выяснить истинные цели. Для верности надо бы
завтра утром без предупреждения съездить в Ныроб и дать телеграмму Ивану
Сергеевичу. А потом посмотреть на их реакцию.
А полечиться на "голгофе" было бы совсем не плохо...
Он достал из машины легкую титановую лопату, которые несколько лет назад
на Урале продавались за копейки, и, не скрываясь, отправился к плесу: все
рыбацкие причиндалы он оставил там, припрятав в укромном месте. Да теперь и
не было смысла отводить глаза рыбалкой. Пусть видят, что он приехал рыть
землю, а значит, что-то искать. Так скорее можно понять, кто они, эти
совершенно разные люди, но как бы повязанные невидимой условностью, одним
общим делом, к которому никого не подпускают. Вот если бы разговорился дядя
Коля. Но вряд ли: Авега умер и за много лет почти ничего не сказал...
Русинов взобрался на крутой береговой склон, нашел свою разметку и начал
копать. Он не сказал Ольге, что после филологического ему пришлось закончить
еще один факультет- исторический и специализироваться на археологии. Правда,
поступил без экзаменов и сразу на третий курс. И вот теперь, имея три
диплома, звание полковника, степень доктора наук, он копал землю, прекрасно
понимая, что ни уникальное для его бывшей профессии образование, ни
диссертации, ни знания никому, кроме него самого, не нужны. Как, впрочем, и
эти раскопки. Ему нравилось, что Институт перестал гоняться за кладами и
сокровищами, точнее, почти перестал и постепенно перепрофилировался на
проблемы исчезнувшей арийской цивилизации. Разумеется, в высших структурах
партийной власти находилось множество оппонентов, которые объявляли эту тему
запретной, по крайней мере, еще лет на сто. Гитлер и фашистская Германия, а
особенно Отечественная война как бы наложили черную мету на существование
целой цивилизации. Свастика - знак света - стала черным символом
человеконенавистничества. Дошло до того, что в музеях стали прятать далеко в
запасники полотенца с вышивками двухсот-трехсотлетней давности, на которых
был изображен этот знак. Упоминание о Северной, нордической расе стало
признаком национализма, фашизма, а память об арийском происхождении
подавляющего большинства народов мира была вытравлена либо растворена в
религиях и идеологиях, угодных сегодняшнему дню.
Однако независимо от сиюминутных догм и воззрений родственные народы
продолжали тянуться друг к другу, и этим притяжением управлять было
невозможно. Потому всю тысячелетнюю историю, воюя с немцами, Россия хоть и
побеждала Германию, но никогда не забивала насмерть своего противника, не
присоединяла к себе ее территории и не ассимилировала народа. Иначе бы
постепенно разрушилось и исчезло спасительное многообразие арийского мира.
То же самое сохранилось в отношении шведов, французов, поляков. И потому же
русские люди всегда будут плакать, глядя индийские фильмы, переживать за
судьбу мусульманских народов Ирака, Ирана, арабов Египта и Палестины. Это
притяжение лежало вне сферы политики, религии, идеологии, поскольку
относилось к духовным связям космического порядка- единству древней
цивилизации и представлялось в виде дерева, с одним неразделимым корнем.
А корень этот питался соками Северной земли, и где бы ни прижились побеги
дерева, прародиной ариев все равно остался Север, и поэтому в Индии
существует легенда, что боги живут здесь, в стране холода, и они высоки,
беловолосы и голубоглазы: Сканди- бог войны, Кама- бог любви...
Прикрываясь, по сути, исследованиями по проекту "Валькирия", Институт
работал над изучением вопросов арийской цивилизации и успел лишь обозначить
их. Несмотря на то что руководили в основном "спасенные" генералы, у них
хватало ума и способностей не мешать поискам, и Служба, курировавшая
Институт, неожиданным образом проникалась к его деятельности и не писала в
своих отчетах об ученых-крамольниках. Да и на самом партийном верху кто-то
умело сдерживал запретителей, ибо наверняка понимал важность работы. Мир
давным-давно оказался разделенным на две цивилизации - Западную и Восточную,
прямо противоположные друг другу. И эта дуалистическая концепция
поддерживалась всеми силами и средствами, хотя изначально не могла
существовать в мире Триединства. Между Западом и Востоком были славянские
народы во главе с Россией, которые унаследовали арийскую цивилизацию,
поскольку никогда не покидали ее ареала рассеивания и оставались в ее
космическом Пространстве. Она, Россия, была не похожа ни на Запад, ни на
Восток, хотя в разные времена тот или иной полюс стремился притянуть ее к
себе, захватить в свою орбиту. У Великой, Белой и Малой Руси было свое,
Северное притяжение, и потому она оставалась непонятной ни для Запада, ни
для Востока. Напротив, она сама притягивала к себе множество других народов,
блуждающих между магнитными полями цивилизаций, и постоянно оказывала
значительное влияние на соседей.
И теперь, чтобы уравновесить взаимодействие сил в мире, следовало
пересмотреть существующую концепцию и восстановить гармонию Триединства. А
это значит признать весь славянский мир как Третью, Северную цивилизацию.
Только в этом случае можно было остановить дисбаланс, грозящий мировой
катастрофой. Запретители видели в этом возрождение "коричневых" идей на
российской почве и шарахались как черти от ладана. Русинов подозревал, что
закрытие Института в годы перестройки произо-шло именно по этой причине, ибо
те, кто запрещал, оказа-лись у политического руля. Вместо объединения славян
началось их еще большее разделение, а развал государствен-ности в России
показывал, что в этой, очередной, схватке за влияние в мире победили
дуалисты. А Институт очистили от космических, "коричневых" заморочек и,
переделав его в совместные фирмы, отправили искать золотого тельца.
Россию теперь изо всех сил тянули в орбиту Запада, совершенно не учитывая
законы взаимодействия космических тел и вряд ли подозревая, что
существующая, несмотря ни на что, Северная цивилизация при тесном сближении
с Западной может образовать ту критическую массу, которая разорвет мир.
Предпоследний реформатор Петр 1 при всей своей горячности все-таки был
дальновидным геополитиком, знал, что такое Россия, и не пытался столкнуть с
места стороны света, а довольно ловко снимал пенки с Запада, пусть даже
пополам с накипью...
"Сокровища Вар-Вар" давно уже перестали быть для Русинова просто
сокровищами - золотом и самоцветами. Их существование было бы веским
доказательством прав "земленаследия" России на Северный мир. И независимо от
того, есть Институт или нет его, нужно это нынешним реформаторам или нет, он
должен был копать, поскольку через два-три года смущенная магнитными полями
российская стрелка компаса успокоится и вновь укажет на Север, в страну
полунощную.
Русинов отрывал скрытый мореной культурный слой. Чем ниже он спускался к
воде, пробивая в береге узкую траншею с отвесной стеной, тем больше
становилось работы. Гравий пошел крупнее, а спрессованная морена жестче. Он
садился на перекур и, когда вставал, ощущал пока еще легкие прострелы в шее
и позвоночнике: упомянув о невралгии, он словно пробудил ее и уже по опыту
знал, что завтра утром придется покряхтеть, чтобы встать с постели.
К закату Русинов добрался до крупных валунов - это означало, что морене
приходит конец. Ему очень хотелось добыть в этот день хотя бы щепоть
чернозема, но валуны лежали плотно, словно посаженные на раствор, и без лома
шевелить их было невозможно. Русинов бросил лопату и услышал громкий в
вечерней тишине гул машины и, когда взбежал на берег, в просвете между
деревьями заметил мелькание "Патроль-нисана", осторожно ползущего по
проселку на другой стороне реки. Глядя на ночь, Петр Григорьевич куда-то
уезжал! Или увозил кого-то?! Русинов схватил рюкзак и скорым шагом
направился к дому.
Ольга хлопотала возле чана, а в банном окошке горела свеча.
- Где же ваш улов? - с прежней веселостью спросила она: от прошлого
отчуждения не осталось и следа.
- Сегодня мне не повезло,- признался Русинов.- Но я прикормил место.
- Ужин не заработали,- вздохнула Ольга.- Придется кормить вас в долг.
- Сделайте милость,- улыбнулся он.- Я так устал... Где же Петр
Григорьевич?
- В Соликамск поехал,- бросила она между делом.
- В Соликамск?
- Да... За лекарствами.
- Не ближайший свет...
Ольга вошла в баню, оставив дверь приоткрытой: для дяди Коли на полке
была устроена постель под марлевым пологом, непроглядным при свете свечи. На
столе, приставленном к лавке, стояла пустая посуда - видимо, дядя Коля
