темных, непроглядных очках и большом махровом халате, наброшенном на плечи.
Ноги и туловище обернуты прополисными полосками, плохо гнущимися и шуршащими
при каждом движении. "Пермяк" отставил палку и, взявшись за край чана, стал
медленно, с трудом приседать. Потом попробовал отжаться на руках - не
хватило сил...
Судя по его поведению, он все видел! Вот безошибочно потянулся и взял
палку, вот вышел на берег речки и, не ощупывая впереди себя путь, точно
остановился на краю Обрыва.
Русинов неслышно отошел к пасечной изгороди и, последний раз взглянув на
"пермяка", двинулся к избе.
"Пермяк" стоял лицом к Уральскому хребту в знакомой дозе ожидания солнца.
Каждое утро точно так же встречал его Авега...
7
Весь восемьдесят первый год Русинов прожил вместе с Авегой в его
институтской квартире, за колючей проволокой, с единственной целью-
проникнуть в мир этого странного человека. На это время из стен и потолков
убрали сначала всевидящие телевизионные "глаза", а затем и "уши". Русинову
было позволено выходить с территории Института и гулять с Авегой где
вздумается без всякой охраны и наблюдения. И лишь поездки на автомобиле
следовало согласовывать с руководством. Правда, за все эти свободы с
Русинова требовали ежедневного письменного отчета, что он и составлял по
ночам в своей комнате.
Жизнь под одной крышей давала очень много бытового материала, зачастую
интересного с точки зрения психики и психологии личности, скрупулезные
наблюдения за поведением помогали нарисовать его портрет, однако лишь
внешний, в большинстве случаев не имеющий никакой связи с внутренней жизнью
Авеги. Иные необъяснимые и непредсказуемые его действия и поступки вводили в
заблуждение, напрочь смазывая уже выстроенные концепции. В общем зале
квартиры стоял черно-белый телевизор, который Русинов практически не
включал, поскольку Авега не терпел голубого экрана и сразу же удалялся в
свою комнату. Когда же его заменили на цветной, причем хороший, японского
производства, Авега не отходил от телевизора четыре дня.
Особенно ему нравились передачи о природе типа "В мире животных". Русинов
немедленно заказал видеомагнитофон и годовую подборку этих передач. Но через
несколько просмотров Авега внезапно встал среди фильма, ушел и после этого
вообще стал игнорировать телевизор.
А фильм был о жизни обезьян в зоопарке, о знаменитом Сухумском
обезьяннике.
В другой раз на журнальный столик в зале Русинов поставил золотую чашу -
братину пятнадцатого века великолепной сохранности и работы, полученную для
этой цели из Алмазного фонда. Авега мгновенно заметил ее и проявил интерес -
бережно разглядывал, держа на ладонях, оглаживал чеканный узор на стенках, и
глаза его сияли от восторга. Тогда же решено было устроить ему экскурсию в
запасники Алмазного фонда. Его ввели в Зал, специально устроили экспозицию
сокровищ, от которых бы у нормального человека закружилась голова, ибо мало
кому доводилось видеть подобные чудеса. Авега с равнодушным видом
прошествовал мимо открытых витрин и задержался лишь возле набора височных
золотых колец из какого-то кургана, и то на мгновение. Обилие золота его не
волновало абсолютно, и даже на замедленных кадрах, снятых скрытой камерой,
невозможно было заметить каких-то необычных его чувств. Это можно было
расценивать двояко: либо он привычен к сокровищам, либо они для Авеги не
представляют ценности. Но как же братина, вызвавшая у него восторг?
За время совместной жизни с Авегой было запланировано провести целую
серию экспериментов - он должен был на что-то откликнуться, как когда-то
откликнулся на картины художника Константина Васильева. В конце года
предполагалась поездка Русинова с Авегой в Индию, на реку Ганг, куда так
стремился "знающий пути". Однако тут вышло какое-то странное недоразумение.
Документы оформлялись заранее- Авеге выправили зарубежный паспорт на его
настоящее имя и из предосторожности сбавили возраст на тридцать два года:
ему невозможно было дать девяносто лет. И вдруг пришел отказ в выдаче визы
якобы из-за неправильно оформленных документов. Служба, привыкшая со своей
колокольни судить обо всем, поняла свою ошибку и тут же совершила следующую,
выписав ему новый паспорт с настоящей датой рождения. Таким образом, к
личности Авеги было приковано внимание индийской Службы. Она долго тянула с
выдачей визы, и не помогали переговоры даже на высоком уровне. Скоро вновь
пришел отказ без объяснения причин. В то время отношения между СССР и Индией
были прекрасными, и выяснить, в чем тут дело, особого труда не представляло.
Однако минуло около двух лет, прежде чем Службе удалось узнать, что виза для
Владимира Ивановича Соколова не выдана по причине несоответствия личности на
фотографии в документах с именем. Индийской Службе безопасности этот человек
был известен под именем "Авега" и дважды задерживался на территории страны
как человек без гражданства. Первый раз он был освобожден под крупный залог,
внесенный известным политическим лидером, после чего бесследно исчез. Во
второй раз Авега был освобожден по поручению Джавахарлала Неру и доставлен в
его резиденцию. Последующая судьба странного человека без паспорта и Службе
была неизвестна. Кроме того, индийская Служба безопасности не подозревала,
что Авега - русский, поскольку свободно владел хинди, разве что с легким
английским акцентом, что послужило причиной отнести его к выходцам из Англии
либо Америки. Как он попадал на территорию Индии и как потом покидал ее,
оставалось загадкой.
Эта неожиданная информация стала известна лишь в восемьдесят третьем, а
тогда, в восемьдесят первом, после неудачи с получением визы, Русинов
готовился к одному из главных экспериментов - досконально пронаблюдать
состояние Авеги во время полного солнечного затмения. Единственное, на что
он живо и с восторгом отзывался каждый день, был восход солнца. Встретив его
своим "Ура!", он как бы на целый день наполнялся терпением и спокойствием. И
напротив, если случался пасмурный день с раннего утра, Авега исполнял свой
обряд, однако в его поведении ощущалась какая-то неуверенность, он терял
аппетит и позволял себе съесть завтрак не пресный, как обычно, а слегка
подсоленный. К соли у него было какое-то бережное, щепетильное отношение. Он
мог высыпать солонку себе на ладонь и долго ворожить над солью, осторожно
перебирая пальцем, или пересыпать из руки в руку, любуясь струйкой. Когда
Русинов заметил, что Авега употребляет соль лишь в пасмурные дни, причем
ритуально, его впервые осенило, что "солнце" и "соль" - однокоренные слова и
означают одно и то же! Пресно, если день без солнца и пища без соли. В
ненастные дни Авега как бы восполнял солью недостаток солнца и тем самым
ставил рядом две эти простые и привычные вещи. А было ли еще что-то в мире
важнее их?! Соль в мироощущении Авеги была земным воплощением солнца. Пусто
и мрачно небо без солнца, а земля - без соли. И не потому ли у нас
сохранился атавизм прошлого отношения к этим предметам- поверье, что
рассыпанная соль ведет к ссоре и несчастью?
Задолго до солнечного затмения Авега начал проявлять беспокойство. Он мог
знать о грядущем космическом явлении,- возможно, в какой-нибудь телепередаче
проскочило сообщение, но навряд ли знал точную дату и время. Для чистоты
эксперимента Русинов запросил содержание всех передач, которые смотрел
Авега, и выяснилось, что ни в одной не назывался час затмения, хотя
упоминалось не единожды. И вот за три дня до срока- была весна, дни стояли
солнечные - Авега за завтраком начал солить пищу, а вечером, отказываясь от
еды, насыпал на ладонь щепоть соли и благоговейно слизывал. Дважды в сутки-
после восхода и захода солнца, Русинов измерял давление, пульс и
температуру. Состояние здоровья Авеги резко ухудшалось: отчетливо
прослушивалась аритмия сердца, и медленно росло давление, которое раньше
соответствовало возрасту тридцатилетнего человека. Он почти беспрерывно
массировал себе лоб и спинку носа. На долгих прогулках по весеннему лесу
Авега часто останавливался, с тревогой смотрел в небо и неожиданно начинал
"блудить" по знакомым местам. Он словно забывал свои строго определенные
пути и чаще всего брел не разбирая дороги, а опомнившись, подолгу озирался,
неуверенно тыкался по сторонам, выписывая зигзаги. Накануне затмения,
вечером, у него началась одышка со спазматическим кашлем, поэтому
врач-кардиолог с аппаратурой и необходимыми медикаментами дежурил за дверью.
Авега лег в постель, и Русинов остался возле него, в темноте, поскольку
"знающий пути" жил лишь по солнцу, принимал его свет и не выносил
электрического. В крайнем случае он зажигал свечу или просто спичку.
И здесь Русинов услышал от Авеги вторую, после его деревянной ложки,
просьбу:
- Принеси мне хлеб-соль.
Хлеб для Авеги выпекали специально пресный - круглые ржаные булки, ибо
это была его основная пища. Русинов пошел на кухню, положил на поднос хлеб
и, когда поставил сверху солонку, неожиданно понял символ этого древнего
славянского подношения: хлеб означал землю, соль - солнце. Землю и солнце
выносили дорогим гостям!
Сколько же тысячелетий было этому обычаю?!
Сочетание земли и солнца - АРА, и пароды, почитавшие их, назывались
ариями...
Вот почему пахать ниву - значит АРАТЬ. Так первоначально звучало это
слово еще недавно, в литературе четырнадцатого века. Арать- добывать хлеб и
соль, землю и солнце. Вот почему так неистребим этот обычай, хотя
изначальный символ его давно забыт.
Но откуда у него, рожденного и воспитанного в христианском православном
духе, образованного и просвещенного человека, эти знания и древняя вера -
солнцепоклонничество - к-РА-молие? Причем не формальное, не от ума, а, судя
по физическому состоянию перед затмением, глубоко и гармонично вписанное в
его природу и существо?
Перед рассветом Авега немного оживился, но, истерзанный ночной болезнью,
едва встал, чтобы встретить солнце. А через два с небольшим часа после
рассвета началось затмение. Авега уже лежал пластом, держа у себя на груди
хлеб-соль. Русинов тоже почувствовал недомогание, учащенно билось сердце, и
появилось загрудинное жжение, обычное для ишемии. Кардиолог через каждые
десять минут снимал кардиограмму- у Авеги, по сути, было предынфарктное
состояние. Когда же черная тень целиком накрыла солнце и за окнами наступили
прохладные сумерки, врач сделал Авеге укол.
- Надо отправлять в реанимацию,- сказал он Русинову.- Дело плохо.
- Отправляйте,- решил тот.- Я поеду с ним... У меня тоже сердце
пошаливает...
Наблюдая за Авегой, он лишь изредка глядел на солнце и не заметил, когда
тень переместилась и брызнули первые лучи. Пока врачи "скорой помощи"
пробились через ворота Института, а затем в здание лаборатории, на небе уже
сияла лучистая корона.
- Это не мой срок! - неожиданно крепким голосом сказал Авега и, срывая с
себя провода датчиков, встал с хлебом и солью в руках. Он торжествовал! Это
мгновенное его исцеление повергло в шок сначала видавшего виды кардиолога,
затем и бригаду "скорой". Авега сам растворил окно и стоял в позе встречи
солнца, радостно дыша полной грудью.
- Ура! - восклицал он.- Ура! У-ра!
С горем пополам его уговорили лечь, чтобы снять кардиограмму. Врачи
таскали ленты по рукам, сверяли кривые, оставленные самописцами, и
совершенно определенно ставили диагноз, что десять минут назад у этого
человека были резкий и длительный спазм коронарных сосудов задней стенки
сердца и нарушение кровоснабжения. Сейчас же кардиограф отбивал такт
