благородный обман показался ему странным. Русинов выпросил у Ивана
Сергеевича телеграфный денежный перевод и, минуя Москву, на своей "Волге"
отправился в Новгород.
Ольга Аркадьевна оказалась в доме престарелых: докармливать ее было
некому. Жила она в небольшой чистенькой комнате с казенной мебелью и,
кажется, радовалась своему положению. Поселившись тут, она словно избавилась
от всех прошлых предрассудков в отношении своих молодых лет и была намного
словоохотливее и откровеннее. Она сразу же узнала Русинова, по-старчески
восхищенно начала рассказывать, как ей хорошо стало здесь после одинокого
житья в своей квартире. Русинов не торопил ее и не задавал вопросов, а лишь
направлял разговор к годам эвакуации. Ольга Аркадьевна пустилась в
воспоминания и неожиданно призналась:
- Простите меня великодушно, молодой человек. Я тогда сказала вам
неправду. Лариса и в самом деле не вернулась в Новгород и на станции Киря не
осталась.
Они гуляли по березовым аллеям, окружавшим дом престарелых. Ольга
Аркадьевна держалась за его руку и опиралась на палочку.
- Где же она? - спросил Русинов.- Я ездил, искал...
- Не найдете,- заверила она.- И не старайтесь... Я должна открыть вам
одну тайну. Но скажите: почему вы интересуетесь Андреем?
- Я историк,- сказал он, и это не было большой ложью.- Хочу написать об
экспедиции, в которой работал ваш брат.
Ольга Аркадьевна тихонько рассмеялась:
- Мне почудилось... вы из КГБ! Вы в прошлый раз так спрашивали... Как всю
жизнь меня спрашивают.
Русинов рассказал ей об истории экспедиции Пилицина и назвал всех ее
участников, однако Ольга Аркадьевна никого из товарищей не знала. Но вдруг
доверительно сообщила:
- Андрей остался жив! И мы встречались с ним в Новгороде! Он приезжал.
- В сорок четвертом году?
- Да, приехал тайно, скрывался... Забрал с собой Ларису и уехал. Одну
ночь переночевал. Мы только вернулись из эвакуации и еще прописаться не
успели.
- Куда же он уехал? - Русинов едва сдерживал волнение.
- Не сказал,- вздохнула Ольга Аркадьевна.- Когда появился - сразу
предупредил, чтобы ни о чем не спрашивала. Мы и не спрашивали.
Догадывались... Он так сильно постарел, похудел. От прежнего половина
осталась. Сказал, что приехал за дочерью. А Лариса его совсем не помнила и
все у меня спрашивала - это правда мой папа?.. Я потом так жалела, что
отпустила Ларису, да как было не отпустить? И ни одного письма! Думала,
после войны напишут. Нет... Потом, когда Сталин умер, думала, когда Хрущев
пришел... Видно, в живых нет. Так бы-то написали, приехали...
- Искать не пытались?- воспользовавшись паузой, спросил Русинов.
- Как не пыталась? - затосковала она.- В пятьдесят девятом году подала на
всесоюзный розыск по линии растерявшихся в войну родственников. Год ждала-
ничего... Потом в шестьдесят шестом заболела и дала объявление через газету.
Помните, печатали списки "Отзовитесь!" и рубрика была- "Эхо войны"? В
центральных газетах пять раз печатали... И приехал ко мне один молодой
человек. Ласковый такой, вежливый. Я сразу поняла, откуда он. И давай меня
выспрашивать, что мне известно про брата, про племянницу. Да ничего, говорю,
не известно, потому и на розыск подала. А он и спрашивает: как это мы могли
растеряться с Ларисой, когда из Чувашии выехали вместе и под бомбежки не
попадали? Чаще-то терялись, когда ехали в эвакуацию... Мне солгать пришлось.
Говорю: Лариса на фронт хотела, а ее не брали. И когда ехали в Новгород, на
какой-то станции остановились рядом с военным эшелоном. Она будто бы за
водой побежала, а сама, наверное, в этот эшелон попросилась. Или солдаты
затащили... Тогда бывало всякое... Молодой человек ушел, а я после него уж
больше не искала, боялась.
- Думаете, он был из КГБ?- поинтересовался Русинов.
- Я не думаю, я знаю,- уверенно заявила Ольга Аркадьевна.
- Удостоверение показывал? Нет, мне и показывать не надо. Я человека и
так вижу. Насмотрелась на них...
- А сам Андрей Аркадьевич хоть что-нибудь рассказывал? Не молчал же он
все время!
- Не молчал...- проронила она.- Мне Ларису жалко было отдавать. На моих
руках выросла, как дочь... Я Андрюше и говорю, мол, ей же учиться надо и
замуж пора. А уедет с тобой - что там станет делать? Если сам скрываешься,
то и ей придется... У Андрея только характер старый остался, смеется: я,
говорит, и выучу ее, и работу найду, и замуж выдам! Такого жениха
присмотрел!.. Потом он с Ларисой долго разговаривал, один на один. Не знаю,
что наговорил, но она загорелась, засобиралась с отцом. Когда я их провожала
- расплакалась...
Ольга Аркадьевна вытерла платочком слезы и вдруг подняла на Русинова
глаза, полные восхищения.
- Он мне одну вещицу подарил! На память! Это, говорит, тебе
утешительница: когда затоскуешь - возьми в руку и зажми в кулак, и сразу
станет хорошо. Игрушка такая... Я, Дура, эту игрушку из рук не выпускала,
когда Лариса уехала,- она снова оживилась.- А еще знаете что сказал?
Ей-Богу, как вспомню, мне так странно становится! Не переживай, говорит,
сестренка, война кончится весной сорок пятого года. И начнется снова только
через сорок лет. Число "сорок", говорит, число роковое... И предупредил,
чтоб никому об этом не рассказывала.
- "Сорок" значит "со роком",- задумчиво проговорил Русинов.- Он был
прав... А откуда он знал- не сказал?
- Нет, не сказал,- вздохнула Ольга Аркадьевна.- Я же не спросила. Он же
любил болтать, думала, успокаивает меня, чтобы за Ларису не переживала.
Когда война кончилась- вспомнила. Угадал ведь! И когда эта перестройка
началась- опять вспомнила... Только и слышу- там война, там война! Погляжу
кругом - вроде мир, а люди гибнут... Что было не спросить, когда новая война
кончится? Наверное, Андрюша знал. Когда человек живет в опасности, между
жизнью и смертью, ему многое открывается. Он ведь явился-то к нам как с того
света. И если бы не игрушка эта... А так достану ее, посмотрю - нет, не
приснилось!
- Покажете мне игрушку? - попросил Русинов.
- Покажу,- пообещала она и повела его в свой утешительный дом.
Русинов долго рассматривал маленькую - помещалась в ладони - нефритовую
обезьянку и ощущал, будто прикасается к иному миру. Она была выточена руками
большого мастера, и еще тогда, не зная подлинного возраста этой вещицы, он
понял, что игрушка-утешительница явилась на свет откуда-нибудь из кургана
или городища. Скорее всего, это был домашний либо путевой божок, но не
детская забава. Он мысленно перебирал все знакомые культуры и культуры, в
которых бы обезьяна почиталась как кумир, и не мог вспомнить. Возможно, в
каких-нибудь мелких африканских культурах и существовал такой бог, но откуда
же она появилась у Андрея Петухова?
- Возьмите ее себе,- неожиданно сказала Ольга Аркадьевна.- Я теперь здесь
живу, утешилась... Только у меня просьба к вам: если что узнаете об Андрее
или Ларисе - сообщите мне. Лариса, может быть, и жива еще... Хотя у меня
подозрение есть. Их могли арестовать в сорок четвертом, по дороге...
Русинов пообещал, что непременно выполнит ее просьбу: нефритовая
обезьянка согревала ладонь и в самом деле утешала...
Он счистил с божка слабообожженную глину. Отер пыль и спрятал в карманчик
с замком-"молнией", где хранился кристалл КХ-45. Время было около полуночи,
а он не находил себе места. Дождавшись, когда в избе погаснет свет, он вошел
во двор и, прежде чем выключить станцию, постоял, в надежде, что Ольга
выйдет и попросит его об этом. Она не вышла...
Перед рассветом Русинов все-таки заснул и сразу же увидел сон, будто ему
подарили молодого, с большими рогами быка. И надо его вести куда-то далеко,
через деревню, а веревка короткая - не ухватиться. Он кое-как повел его по
улице, залитой множеством мелких светлых луж,- будто только что прошел
летний дождь. И вдруг бык сорвался и побежал к другому, точно такому же,-
назревала драка. Тогда Русинов запрыгал через лужи, чтобы не намочить босых
ног, встал между быками и попытался ухватить своего за повод. Однако чужой
разогнался и вонзил рога ему в спину...
Русинов проснулся от боли и сразу же увидел перед собой Ольгу. Яркое
утреннее солнце, вывалившись из-за хребта, пронизывало сетчатые стенки
палатки тончайшими лучами. Он с трудом пошевелил головой: боль, словно
огненная спица, прокалывала основание черепа и позвоночник между лопаток.
Вчерашние земельные работы не прошли даром...
- Я подумала, вы обманули меня,- сказала Ольга.- Переворачивайтесь на
живот, сделаю массаж.
- При острой боли нельзя,- проговорил он.
- Можно,- заявила она и помогла ему перевернуться. Руки у Ольги были
шершавыми и властными. Она села на Русинова верхом, заставила его
максимально прижать подбородок к груди и сильными движениями снизу вверх
размяла шею, затем простучала ее ребрами ладоней и перебралась к лопаткам.
- Невралгия, да еще и застарелая,- сказала она.- Спать нужно только на
досках, а у вас тут перина...
Ее ворчание отчего-то было приятным, успокаивало боль и наполняло утро
предощущением счастья.
- Сегодня в обед я вас распну на "голгофе", так и быть...
- А дядя Коля?
- У дяди Коли будет перерыв... Полежите так, я мазь принесу!
Ольга принесла какую-то мазь в широкогорлом флаконе, намазала ее на свои
ладони и стала медленно и бережно втирать в кожу на позвоночнике. И
настроение у нее стало мягче, и голос нежнее...
- Это вытяжка из грязей Мацесты,- пояснила она.- Теперь жуткий дефицит...
Цените!
- Ценю,- пробормотал он, прикрывая глаза и слушая ее руки.
- Откуда же вы Авегу знаете, Александр Алексеевич? - неожиданно спросила
Ольга.
- Мой пациент был, в клинике,- сдержанно объяснил он.
- В какой клинике?
- По моему профилю...
- Тогда ясно,- не сразу проронила она.- Теперь вставайте! Позавтракаем, и
мне пора к пациенту.
- Да, пора! - Он сел, пошевелил шеей, руками - боль отступила, но ослабла
подвижность позвонков.- Мне сегодня надо в Ныроб съездить...
- В Ныроб? - удивилась Ольга.- А как же "голгофа"?
- Я до обеда обернусь! - заверил он.- И делайте со мной что хотите.
- Нет уж, пока Петр Григорьевич не приедет- не уезжайте,- то ли
попросила, то ли потребовала она.- Я боюсь остаться одна!
- А со мной - не боитесь? - засмеялся Русинов.
- Лучше уж с вами, чем одной...
- Но вчера вечером напугались!
- Я не напугалась! - с иронией заявила Ольга.- Показалось, что вы...
какой-то странный человек. Вы себе на уме, вам трудно доверять. И не знаешь,
что ожидать. Признайтесь, вы ведь скрытный человек?
- Вы правы, Ольга,- серьезно сказал Русинов.- Жизнь заставляет. Но и вы
тоже... скажем, не очень открытая и простая.
- Я глупая как пробка! - возразила она.- А язык мой- враг...
- О чем это вы?
- Одевайтесь! - приказала Ольга и вышла из палатки. На столе он увидел
заботливо приготовленный завтрак, причем не по-деревенски, как было у Петра
Григорьевича, а все- сыр, масло и обжаренная колбаса с яйцами- в отдельных
тарелках, с ножами и вилками.
- А дядя Коля? - спросил Русинов.
- Дядя Коля уже завтракает! - объяснила она.- Говорит, сегодня уснул часа
на два.
- Поздравляю!.. У него отложение солей?
- Да, и сопутствующие...
- У Авеги тоже было отложение солей,- между прочим заметил он.
Ольга положила вилку и, глядя Русинову в глаза, неожиданно предложила:
- Давайте так, Александр Алексеевич: вы о нем не спрашивали, а я вам
ничего не говорила.
- Почему? - изумился он.
- Долго объяснять... У отца были неприятности... И вообще, забудьте об
