линк, Горький, Леонид Андреев - все это Художественному не по зубам...
Москвин, конечно, талантливее Качалова. Качалов - Нарцисс. На сцене он
сам собою упивается. Его жесты благородны до пошлости, его голос красив
до отвращения...
- Система Станиславского вообще сомнительна! - заявил я с апломбом. -
Это отъявленный натурализм! Все эти сверчки по углам и шорохи дождя на
крыше - дешевые эффекты, предназначенные для людей, кототые не понимают,
что такое подлинное искусство сцены! Глубокоуважаемый Константин Сергее-
вич упорно пытается изгнать театр из театра, норовит растворить столь
естественную и необходимую театральную условность в приземленности, в
мелочах, в жалком мусоре скучного быта. Абсурдная позиция! Без условнос-
ти нет искусства вообще и театра тем более! Театр - это не жизнь, это
нечто иное. Если вам нравится, как трещат сверчки, слушайте их в натуре,
на даче или в деревне. Это обойдется вам вполне бесплатно, и вы не буде-
те понапрасну занимать кресло в партере или в бельэтаже. Его займет тот,
кто приходит в театр на зрелище, на чудо, на праздник. Крупнейший режис-
сер наших дней - Мейерхольд. Он на верном пути. Он видит, слышит и ощу-
шает современность!
Смущенные моей горячностью, гости притихли. После они потихоньку ста-
ли выбираться из-за стола и разбредаться по квартире. Ксюша поглядывала
на меня с тревогой.
Постепенно все собрались в кабинете хозяина. Ксения уселась в глубо-
кое кожаное кресло. Я пристроился рядом.
- Был я давеча на выставке, - начал новую тему Николай Адамович, - и,
знаете, господа, получил большое удовольствие. Что ни говорите, а новое
наше искусство волнует и убеждает. Все эти филиппики против декаданса,
все эти крики и улюлюканье проистекают от чрезмерной самоуверенности и
недостаточной эстетической чуткости. Восприятие современной живописи
требует особой гибкости души и высокой изощренной культуры, чего, увы,
многим нашим соотечественникам явно не хватает. Далеко не каждый спосо-
бен оценить утонченность Сомова, Бакста и Головина. Но тем, кто способ-
ны, открывается мир неизреченной красоты. Особенно - Бакст. Какой артис-
тизм! Какая фантазия! Какие линии! Какое изящество!
- Все это уже устарело, - не удержался я, - все это только для нашего
русского потребления. У французов уже давно - Ван Гог, Гоген, Сезанн.
Теперь вот Матисс, Пикассо, Брак. А мы все барахтаемся в мирискусничест-
ве и принимаем его за последнее слово в живописи. Среди наших художников
нет гениев, только таланты. Вот разве что Врубель.
Все опять притихли. Мой экстремизм явно эпатировал приличное общест-
во. Ксения встала, взяла меня под руку и отвела к окну.
- Милый, ты слишком возбужден, ты говоришь чрезмерно запальчиво, ты
никому слова сказать не даешь, - шептала она. - Успокойся, милый! У тебя
интересные, смелые мысли, но не следует навязывать окружающим свое мне-
ние. Пусть каждый думает что хочет. Разве я не права?
- Да, не права. Ты привела меня к посредственным людям и требуешь,
чтобы я тоже выглядел посредственным.
- Ну полно, милый, полно! Я прошу тебя лишь быть чуточку помягче.
Свой интеллект ты ведь можешь продемонстрировать и более деликатно.
Тут, как я и ожидал, все стали упрашивать Ксюшу что-нибудь спеть. Она
согласилась. Компания вернулась в гостиную, к роялю. Ксюша спела пару
романсов и только что разученную арию Кармен из второго акта. Аккомпани-
ровала, и очень прилично, Аделаида Павловна. Романсы были вполне хороши,
а Кармен оказалась несколько грубоватой, оказалась слишком цыганкой. Я
не сказал этого Ксении, тем более что все гости выражали бурное восхище-
ние.
За десертом, когда гости пили кофе с шартрезом, ко мне подсела зеле-
ноглазая фабрикантша.
- Вы мыслите очень своеобразно, - сказала она, - вы оригинальный че-
ловек! Мне понравились ваши замечания о Станиславском. Ведь сверчок -
это действительно по-детски. Театр, по моему мнению, как и любое худо-
жество, должен держаться на идее, на своеобразии мироошущения, а не на
деталях, не на мелочном изыске. Мне тоже по душе Мейерхольд. Уверена,
что в ближайшем будущем Россия сможет гордиться его театром.
- Как приятно найти в вашем лице единомышленницу! - сказал я и поце-
ловал своей собеседнице худенькую, почти прозрачную руку.
Часов в одиннадцать мы покинули Корецких. Спускаясь по лестнице и са-
дясь в коляску, Ксюша не проронила ни слова. Когда уселись, коляска ос-
тавалась неподвижной. С минуту просидели в тишине.
- Ну что же ты, Дмитрий? - сказала наконец Ксения раздраженно.
- А куда прикажете, барыня? - пробасил кучер.
- То есть как это - куда? Домой!
- А куда домой-то изволите?
- Ко мне домой, Дмитрий! - сказал я, повеселев от свежего воздуха и
ощутив какую-то особую, бодрую, сладостную уверенность в себе.
- Не слушай барина, Дмитрий! Едем! Барин меня провожает! - произнесла
Ксюша злым голосом.
- Не слушай барыню, Дмитрий, - сказал я, подражая Ксюшиной интонации,
- вези нас ко мне. Ты знаешь, как ехать.
Коляска по-прежнему не двигалась.
- Почему мы стоим? - спросила Ксюша. - В чем, собственно, дело?
- А неведомо, куда путь держать, - прогудел добродушно кучер.
- Но я же сказала тебе русским языком, куда ехать! Ты понимаешь
по-русски?
- Как не понимать. Чай, в России родился.
- Тогда трогай!
- А барин велит ехать на Васильевский!
- Ты кому служишь, Дмитрий, барину или мне?
- Вестимо, вам. Но барин-то не чужой.
- Ну надо же! Мой собственный кучер уже не подчиняется мне! - воск-
ликнула Ксюша с трагическим изумлением.
- Да, сегодня вечером твой кучер слушается только меня, - заявил я
все с той же веселой, почти развязной уверенностью. - Дмитрий, слышишь?
Поворачивай на Васильевский!
Всю дорогу Ксюша дулась и на меня не глядела. Пытался было взять ее
руку - ничего не получилось. Попробовал обнять за плечи - ничего не выш-
ло.
Остановились у моего парадного. Я выбрался из коляски. Ксюша сидела
не шевелясь, как каменная.
Обошел коляску, взял Ксюшу на руки и понес ее к лифту.
- Куда ты меня тащишь? Я желаю домой!
Поставил ее на ноги и легонько втолкнул в кабину.
- Это насилие! Ты просто разбойник с большой дороги! Сейчас я закричу
и позову полицию!
Отперев дверь квартиры, снова подхватил Ксению на руки, внес ее в
прихожую, снял с нее пальто и шляпу, после чего повел ее дальше, в ком-
нату, и усадил в свое любимое кресло. Сел на пол рядышком и стал сквозь
юбку целовать ее колени.
- Не прикасайся ко мне! От любой смазливенькой блондинки у тебя кру-
жится голова! Меня ты весь вечер просто не замечал!
- Ну что ты такое говоришь, радость моя! Ведь это даже не преувеличе-
ние, это настоящая ложь! Весь вечер я был около тебя! Весь вечер глядел
на тебя, любовался тобою! И неужели я должен шарахаться от каждой блон-
динки, даже если она неглупа и способна чувствовать искусство?
- Вот именно! Она способна чувствовать искусство! Пошлое женское ко-
кетство, банальнейшее притворство ты принимаешь за проявление образован-
ности и высших духовных запросов! Представляю, что ты думаешь обо мне, о
моей плебейской манере пения и о моей пустоголовой публике! Похоже, что
ты просто считаешь меня недалекой. Мол, Бог дал ей голосок, да умом ода-
рить запамятовал. Дура дурой, и поет черт знает что!
- Ну хватит, Ксюша! Перестань говорить обо мне такие гадости! Ты поч-
ти оскорбляешь меня.
- А ты не оскорбляешь меня, кидаясь на первых повстречавшихся блонди-
нок?
- Ну ладно, Ксения, я виноват, я прошу у тебя прощении, я прошу у те-
бя снисхождения, я взываю к твоему великодушию, к твоей доброте, к твое-
му благородству! Прости, прости меня, моя радость! Сейчас я спущусь вниз
и велю Дмитрию, чтобы он ехал домой и вернулся утром. Не торчать же ему
всю ночь у моего парадного?
- Не утруждай себя. Дмитрий и сам сообразит, что ему делать. Но ты
сегодня был хорош! Устроил скандал в приличном доме, почти соблазнил
совсем неизвестную тебе молодую и вполне порядочную даму, насильно увез
к себе другую даму, не слишком молодую, но, в общем-то, тоже довольно
порядочную... Как много сделано за один короткий вечер! Какая энергия!
Какой напор! Какая уверенность в себе!
Утром, когда мы завтракали, отлично выглядевшая и какая-то вся светя-
щаяся Ксюша вдруг хохотнула.
- Вообще-то, миленький мой, ты молодец! Ловко ты утер нос всем этим
нудным господам. А блондиночка и вправду была прехорошенькая. У тебя
есть вкус!
- Чуть не позабыл! - спохватился я. Взяв с письменного стола листки с
посвященными Ксении стихами, я положил их ей на колени.
- О, спасибо, милый! Спасибо, мой хороший! Спасибо!
Обхватив мою голову руками, Ксюша крепко меня поцеловала.
- А скажи мне, голубчик, отчего не знакомишь ты меня со своими
друзьями? У тебя небось умные, интеллигентные, одаренные друзья и ты бы-
ваешь в интересных домах?
- Разумеется, радость моя, у меня есть достойные друзья. Но я боюсь.
- Чего же ты боишься? Разве ты можешь чего-нибудь бояться? Ты же у
меня неробкий!
- Я боюсь того эффекта, который ты производишь, появляясь в любом об-
ществе, в особенности в обществе людей о тебе знающих, но видящих тебя
впервые. Прежде всего у меня вызывает опасения реакция наиболее нервных
представителей сильного пола. Увидев тебя, как я уже успел заметить, они
слегка заболевают, чуть-чуть трогаются умом. При этом их поведение может
стать несколько эксцентричным и даже опасным.
- Ха-ха-ха! Ты ревнуешь меня ко всем мужчинам сразу! Это великолепно!
Значит, любишь меня по-настоящему! И все-таки нельзя же держать меня в
клетке! К тому же восторженные взгляды мужчин должны доставлять тебе не-
которое удовлетворение: стало быть, я привлекательна и незаурядна.
- Хорошо, Ксюша. Мы нанесем визит одному художнику. Признаться, он не
очень умен и не чрезмерно талантлив, но он твой давнишний поклонник и
будет счастлив с тобою познакомиться. Да, это идея - мы пойдем в гости в
Знобишину!
- Я готова, милый. Прямо сейчас, утром, мы и отправимся к нему?
- Нет. Позвони мне, пожалуйста, через день-другой, и мы договоримся.
Посещение знобишинской мастерской пришлось отложить. Вечером того же
дня, который столь счастливо начался в моей комнате, позвонила Ксения и,
задыхаясь от волнения, сказала, что Одинцов покушался на самоубийство,
что, как сообщила прислуга, он всю ночь не спал и ходил по квартире, а
едва дождавшись ее, он устроил дикую сцену ревности, обозвал ее страшны-
ми словами, ударил по щеке и пригрозил смертью, а она заявила ему, что
он ей противен и их брак должен быть немедленно расторгнут; что после
обеда он заперся в кабинете, сжег на спиртовке какие-то бумаги и, напи-
сав записку стандартного содержания: "Прошу никого не винить", - выстре-
лил себе в грудь, что убить себя ему, однако, не удалось - пуля пробила
плечо, не задев сердце, и сейчас он лежит в клинике Военно-медицинской
академии, что она в полнейшем смятении и просто не знает, не знает, не
знает, что ей теперь делать, что она умоляет меня не тревожить ее недели
две, так как ей необходимо прийти в себя, что все это ужасно, ужасно,
ужасно - просто кошмар какой-то, что она несчастнейшая женщина и некому
ее пожалеть, некому ей помочь, некому сказать ей доброе слово утешения,
что все мужчины - чудовищные эгоисты и им доставляют извращенное наслаж-
дение душевные терзания бедных женщин, что жизнь вообще премерзкая шту-
ка, и Одинцов, натурально, был прав, пытаясь избавиться от жизни, что
она, певица Ксения Брянская, великая грешница и молит Всевышнего о про-
щении, что никакие блага не даются нам даром, и весь этот ад - плата за
славу и богатство, что она еще мало заплатила - придется платить больше.
А я ей сказал, что следует взять себя в руки, что все это, конечно, пе-
