Бизе. Кармен у меня почти готова, но одной ее маловато. На днях начну
репетировать партию Амнерис из "Аиды". С детства мечтаю ее спеть. Боязно
мне, натурально, бросать свои песни. Но ты не сомневайся, милый, - реше-
ние принято, и я буду твердой до конца. Если через два года публика не
пожелает ломать кресла на моих оперных спектаклях, вернусь к цыганам.
Заработаю еще немножко деньжат - они ведь нам с тобой пригодятся - и
после совсем расстанусь с искусством. Предамся заслуженному отдыху и ти-
хой семейной жизни. Буду воспитывать детишек. У нас ведь с тобой будут
дети, правда? Купим небольшую усадьбу на берегу реки, той самой глубокой
реки с зелеными берегами. Ты будешь писать стихи и картины. Устроим в
Петербурге твою выставку. К нам станут приезжать наши друзья - писатели,
художники, музыканты.
- Да, кстати? - вспомнил я. - Ты, Ксюша, кажется, бываешь у П.?
- Бываю. Он мой поклонник.
- Тебе по душе его творения?
- Нет, миленький, мне по душе только твои творения, ты же знаешь. Но
П. довольно симпатичен. Такой добродушный старичок. Когда я приезжаю к
нему на дачу, он не отходит от меня ни на секунду. Чего он только мне не
говорит, каких только эпитетов не употребляет! И все в высшей степени:
прекраснейшая, прелестнейшая, талантливейшая, удивительнейшая, бесподоб-
нейшая. И все пальчиком ко мне прикасается. То в плечо ткнет, то в ло-
коть, то в коленку.
- Старый селадон! - проворчал я.
По другую сторону от проспекта был виден новенький, только что пост-
роенный особняк, принадлежавший известной балерине. Рядом с особняком
было как-то пусто. Не хватало какой-то высокой, монументальной построй-
ки. "Мечети еще нет! - сообразил я наконец. - Она появится после". Слева
от нас за высокой оградой белело тоже совсем еще новое здание Ортопеди-
ческого института с золоченой луковкой церкви. Ксения сказала, кивнув на
Ортопедический:
- Какая странная архитектура! Только стены да окна. Такой дом, навер-
ное, мог бы придумать и мой Дмитрий.
- Ты ошибаешься, Ксюша, - возразил я. - Такой дом не придумает твой
кучер, и отнюдь не каждый архитектор способен сейчас такое придумать.
Только на первый взгляд это выглядит чрезмерно простым, а на самом деле
здесь много тонкостей. Их надо уметь разглядеть. Между прочим, подобной
архитектуре принадлежит будущее.
- Правда? - удивиласъ Ксения. - А откуда ты это знаешь?
- Секрет.
- Даже от меня секрет?
- Даже от тебя, радость моя, секрет.
- А ты, оказывается, скрытный!
Мы уселись на скамью под кустом жасмина с шариками ягод, белевшими
среди еще вполне зеленой листвы. Я вытащил из кармана свою книжку и ав-
торучку.
- Ой, что это? - воскликнула Ксюша, пораженная видом моей деше-
венькой, обычнейшей ручки, продающейся в любом канцелярском магазине.
Я обмер. Значит, авторучка еще не изобретена! Или она в России еще
неизвестна?
- Это самопишущая автоматическая ручка, - произнес я деланно спокой-
ным, безмятежным тоном, - ее подарил мне приятель, который только что
вернулся из Америки. Там давно уже пользуются подобными приборами для
письма. Техника развивается неудержимо. Она преподнесет нам еще немало
чудес. Уже летают дирижабли и аэропланы, носятся автомобили, к нашим ус-
лугам электрический телеграф, и ты частенько разговариваешь со мною по
телефону. Между прочим, отчего ты до сих пор не сообщила мне свой номер?
Временами я испытываю острое желание тебе позвонить.
- Нет, милый, пока не надо. Наткнешься на Одинцова или на прислугу.
До поры до времени нам следует быть осторожными. Впрочем, на крайний
случай - ты понимаешь - на самый крайний случай я назову тебе номер.
Вот, запиши: 144-18. (Как мало, однако, было телефонов в Петербурге в ту
пору - всего лишь пять цифр!).
Я положил на колено книжку, раскрыл ее и, чуть помедлив (надпись уже
давно была сочинена мною), написал наискось через весь титульный лист:
"Ксении Владимировне Брянской от самого пламенного поклонника ее фе-
номенального таланта и самой счастливой жертвы ее непобедимого очарова-
ния.
6 сентября 1983 года".
Прочитав написанное, Ксюша расхохоталась.
- Очень милая шутка! Шестого сентября тысяча девятьсот восемьдесят
третьего года! Ты отлично запомнил, что говорила я тебе тогда, в марте,
когда мы ехали по Невскому! А почему ты так помрачнел? Тебе дурно? У те-
бя колики в сердце? Или ты съел что-нибудь несвежее?
- Ничего, не тревожься, сейчас все пройдет, - буркнул я. - Кажется,
моя шутка неуместна. Давай-ка я исправлю дату.
Я потянулся за книжкой, но Ксения мне ее не отдала.
- Да что с тобой, миленький мой? Ты так изящно пошутил! Я оценила
твой тонкий английский юмор. Не следует ничего исправлять. Я-то уж за-
помню, что дело было не в восемьдесят третьем, а в девятьсот восьмом. А
потомки, найдя твою книгу с этим автографом, будут невероятно заинтриго-
ваны, невероятно! Пусть же поломают над этим головы и придумают ка-
кую-нибудь ерунду. Например, что ты был человеком из будущего, что ты
приходил ко мне в девятьсот восьмой из восемьдесят третьего, а я бегала
к тебе из девятьсот восьмого в восемьдесят третий - ха-ха-ха! Или
что-нибудь еще такое же, в духе Жюля Верна и Уэллса. Тебе нравится
Уэллс?
- Погляди-ка, Ксюша, Дмитрий, кажется, уснул, - сказал я, взглянув на
неподвижную коляску. Кучер поник головой, и вожжи в его руках провисли.
- Не беспокойся, милый! Дмитрий, даже когда спит, все видит. Редкост-
ный человек.
Мы встали и пошли по дорожке дальше. Дмитрий тотчас поднял голову,
подтянул вожжи, и экипаж тронулся с места. Прошедший трамвай на секунду
скрыл его от нас.
- Вот видишь! - торжествовала Ксения. - Плохих кучеров не держим!
- Да, чудеса! - улыбнулся я. - Не кучер, а сокровище.
- Моим сокровищам счету нет! - засмеялась Ксюша. - Забыла сообщить
тебе, милый, что Корецкие - помнишь ту парочку на автомобиле в Ялте? -
приглашают нас на ужин через неделю в субботу. Они сказали, что будут
крайне польщены, если ты соблаговолишь, если удостоишь их, если будешь
так любезен и тому подобное. Так что, пожалуйста, пожертвуй мне, а заод-
но и Корецким, этот субботний вечер. У них бывает сам Р. В субботу он,
видимо, тоже будет. Вообще, их посещают незаурядные люди. Но где же пос-
вященные мне стихи? Говорил ведь, что при первой же встрече в Питере...
- Прости, моя радость. Они давно готовы, но сегодня утром я вдруг об-
наружил в них некоторые погрешности. Подожди еще чуточку. Мне хочется
подарить тебе нечто вполне совершенное, чем я мог бы гордиться.
Ксюша недоверчиво взглянула на меня сквозь вуаль.
- Ладно, я тебе верю, обманщик.
У Народного дома мы подошли к коляске. Дмитрий стянул с головы шапку
и поклонился. Я приподнял шляпу. Опираясь о мою руку, Ксения поднялась в
экипаж, уселась на сиденье и расправила на коленях платье. Оно было та-
кое же синее, как шляпа и перчатки. "Как идет ей синее! - подумал я. -
Впрочем, ей все к лицу". Ксюша послала мне воздушный поцелуй. Коляска,
покачиваясь, двинулась по Введенской к Большому проспекту. Верх был опу-
щен.
Всю неделю Ксения была занята. Два раза она звонила и справлялась о
моем самочувствии, спрашивала, не нападает ли на меня эта внезапная
мрачность. Всю неделю я пребываю в нерешительности: идти мне к Корецким
или не идти? Визит этот для меня опасен. Что за люди там соберутся и как
они меня воспримут? Какое впечатление произведет на меня живой Р., чье
творчество я хорошо знаю и высоко ценю? Как вести мне себя в этом об-
ществе? Что-нибудь могу ляпнуть и всех ошарашу, всех напугаю. Примут ме-
ня за мистика-провидца или за душевнобольного. А если буду держать язык
за зубами, сочтут меня дураком и невеждой, и Ксюша будет оскорблена. Но
соблазн очутиться в компании петербургских интеллигентов начала века,
услышать их разговоры о литературе, искусстве, о вероятном будущем Рос-
сии все же победил.
Большой доходный дом добротной, но чрезмерно многословной архитектуры
самого конца прошлого века. Швейцар, склонясь в поклоне, открыл перед
нами массивную дверь парадного. Вошли в чистый вестибюль с большим зер-
калом и камином. В камине горели дрова. "Зачем топят? - подумал я. - Еще
ведь не холодно. Осень стоит теплая и довольно сухая. Впрочем, приятно
смотреть на камин, когда в нем горят дрова". По застланной ковровой до-
рожкой лестнице поднялись на второй этаж. Дверь квартиры открыла девица
в белом фартуке и с белой наколкой на волосах. В прихожую выплыла, ра-
достно улыбаясь и простирая к нам полные, голые до плеча руки, прелест-
ная Аделаида Павловна.
- Как я рада вас видеть, господа! Как я счастлива! Как это мило с ва-
шей стороны, что вы соблаговолили прийти, что вы удостоили нас своим по-
сещением, что вы оказались столь любезны и нашли время... Извольте раз-
деваться! Прасковья, помоги гостям!
Аделаида Павловна повела нас в глубь квартиры. Когда мы вошли в гос-
тиную, к нам бросился розовый от удовольствия хозяин дома.
- Наконец-то! Наконец-то! А мы уж думали, грешным делом, что роковые
обстоятельства... Чудесно! Чудесно! Чудесно!
Адвокат надолго приник к Ксюшиным пальцам. После он ласково, по-женс-
ки, пожал мне руку.
Нас представили гостям. Здесь были присяжный поверенный с супругой,
отставной адмирал без супруги (видимо, вдовец), владелец спичечной фаб-
рики с супругой и актер императорских театров без супруги (наверное, хо-
лостяк). "Самого Р." еще не было. Но вскоре он позвонил. С ним разгова-
ривала хозяйка. Из прихожей доносился ее голос.
- Вы нас просто убиваете!.. Я непременно, непременно заболею завтра
от огорчения... Мы так надеялись, и наши гости были бы так рады... Да,
да, они уже собрались... Ну что вы, что вы!.. Ну полно!.. Ах, несомнен-
но, вне всякого сомнения!.. Да неужели? Что вы говорите!.. Ах, какая жа-
лость!.. Да, да, телефонируйте нам!.. Непременно, непременно передам!..
Благодарю вас!
Окончив несколько затянувшийся разговор, хозяйка пригласила гостей к
столу. В столовой возвышался гигантский, сплошь покрытый резьбой сла-
вянский буфет, почти такой же, как в трактире Ковыряхина. С потолка све-
шивалась не менее монументальная и в таком же стиле люстра. На столе
поблескивали фарфор, хрусталь и серебро.
Нас с Ксенией усадили напротив фабриканта и его жены - миленькой мо-
лоденькой зеленоглазой блондинки.
Начали с закусок. Мужчины стали пить водку. Больше всех пил актер.
Пил и вроде бы не пьянел. Потом подали форель по-польски. Женщины приня-
лись за сухое вино. Мужчины не оставляли водку. Не пил только адмирал.
Когда появился горячий ростбиф, за столом было уже шумно и беспорядочно.
- Господа! Господа! - кричала хозяйка. - Прошу обратить ваше благоск-
лонное внимание на ростбиф! Я приготовила его почти собственноручно!
Честное слово, господа! Николя, не правда ли, я зажарила его почти са-
мостоятельно? Ты слышишь, Николя? Подтверди, пожалуйста, что я одна
справилась с ростбифом!
Горничная разливала гостям красное вино. Кажется, это было бордо.
Ксюша ничего не пила, непрерывно улыбалась, щурилась и разглядывала си-
дящих за столом. Уже изрядно выпивший актер поднялся со стула и постучал
вилкой по хрустальному бокалу. Стало чуть потише.
- Медам э-э-э месье! Я предлагаю тост во здравие присутствующей среди
нас великой певицы Ксении Брянской! Она покорила всех, господа! Всю Рос-
сию! Она... она непостижимо талантлива! Она неподражаема! Она бесподоб-
на! Она... Да что там говорить, господа! Ура!
Все нестройно прокричали "ура" и полезли чокаться с Ксенией. Ужин
продолжался. До меня донеслись обрывки разговора.
- Художественный уже на закате. Его лучезарный полдень уже позади...
Метод Станиславского превратился в канон и стал веригами для актеров...
Театр Станиславского - это театр Чехова, только Чехова... Ибсен, Метер-
