Геннадий Алексеев
Зеленые берега
роман
Искать мост
и верить, что он есть -
как же без моста?
Найти мост
и запрыгать от радости
вот он, голубчик!
Взойти на мост
и стоять над рекою времени,
изумляясь -
до чего широка!
Чиновник-то, конечно, он. Да, да, он способен на такое. Он и не на
такое способен. Бог знает, на что он способен. Он способен на все.
Это его фокусы.
Он любит сбить с толку, ошарашить, привести в изумление, потрясти до
основания, одурачить, околпачить, закружить, завертеть, заморочить голо-
ву. Так и ждешь от него подвоха. Так и ждешь, что он выкинет что-нибудь
этакое, что-нибудь непонятное, необъяснимое, невероятное, ставящее в ту-
пик и повергающее в изумление.
Я всегда его обожал. Я всегда им восторгался. Я всегда был от него
без ума. Но я всегда слегка его побаивался и был настороже. Правда, ему
удавалось порой усыпить мою бдительность и обвести меня вокруг пальца.
Притворства ему не занимать. Стоило мне только слегка расслабиться,
чуть-чуть зазеваться и развесить уши...
О, сколько раз я терялся и блуждал среди его надменных колоннад!
Сколько раз меня заманивали в тупики его приветливые с виду аркады!
Сколько раз меня зачаровывали его горделивые, высоко вознесшиеся фронто-
ны - убежища гипсовых, мраморных и бронзовых фигур, взирающих сверху на
проходящих пешеходов и проносящиеся автомобили! А каналы! Их изгибы до-
водили меня до изнеможения, почти до отчаянья (о, как они, однако, кра-
сивы!), а их прямизна меня обезоруживала и подавляла (о, как она между
тем убедительна!). Порою весь я трясся от неизъяснимой робости, глядя,
как плещется мутная вода между безукоризненно прямых, неколебимых гра-
нитных стен, решительно уходящих вдаль - на восток, на запад, на север,
в дождь, в снег, в туман, в ничто. И, замирая от неясных, тревожных
предчувствий, я шел по набережной туда - на восток, на запад, на север,
и шаги мои грохотали в моих ушах.
А фасады, бесчисленные фасады домов, выстроившиеся вдоль бесконечных
улиц, плотно прижавшиеся друг к другу, вроде бы разные, но притом и
очень похожие, вроде бы бесстрастные, но притом и беспокойные, вроде бы
неподвижные, но притом и непрерывно шевелящиеся - приседающие, подпрыги-
вающие, наклоняющиеся то вперед, то назад, норовящие стать боком к улице
или укрыться в глубине квартала, вроде бы безмолвные, но притом и всегда
говорящие что-то, бормочущие что-то, шепчущие что-то, изредка даже кри-
чащие что-то (о нет, я не люблю крика!)!
А темные, бездонные провалы подворотен! А зияющие, беззубые рты па-
радных! И те и другие интригуют, задают загадки, скрывают какие-то тай-
ны, секреты, вызывают смутные опасения, настораживают, но притом и ма-
нят, влекут к себе неудержимо.
А дворы! Сосредоточенные, сумеречные, пустынные, гулкие, будто бы
дремлющие, но не спящие десятилетьями, напряженно чего-то ждущие, всегда
чем-то недовольные, насупленные, с трудом сдерживающие беспричинное
раздражение, почти всегда высокие и нередко страшно узкие, колодцеобраз-
ные, трубообразные (поглядишь вверх - там, высоко-высоко, что-то голубе-
ет, кажется небо), иногда же внезапно широкие, с подобием сквера посе-
редке, с несколькими деревцами и кустиками, с площадками для спортивных
и неспортивных игр, с будками частновладельческих гаражей, с баками для
мусора, с какими-то сарайчиками, а иногда даже с голубятнями (все меньше
в городе голубятников, все меньше!).
А брандмауэры! О них я мог бы писать венки сонетов, элегии и эклоги,
поэмы, романы в стихах, просто романы и целые эпопеи!
Пожалуй, нет в городе ничего более волнующего, впечатляющего и возвы-
шающего душу, чем эти голые, глухие, совершенно неприступные стены, ли-
шенные выступов, ниш и окон, лишенные всего, на чем можно было бы оста-
новить свой взгляд, превосходящие размерами и суровостью многие гранди-
ознейшие постройки древности и невероятно загадочные в своей непомерной
лапидарности и мощи! Их величие, их мужественная, угрюмая красота не
поддаются никакому описанию. Я и не пытаюсь их описывать. Но, завидя
брандмауэр, я всегда останавливаюсь и долго пребываю в неподвижности,
потрясенный этим чудом цивилизации. Если же брандмауэров несколько, я
могу стоять перед ними часами, и это меня нисколько не утомляет. Однажды
я проторчал перед тремя великолепными стенами от полудня до заката солн-
ца, следя, как изменялось их освещение, как падали на них тени, как по-
том эти тени двигались, скользили, разрастались, удлинялись, сливались
друг с другом, густели и мрачнели, как загорались и гасли рефлексы, как
постепенно тускнели краски. Этих впечатлений мне хватило на неделю. Ког-
да же она миновала, я бросился к другим брандмауэрам. Сам того не заме-
чая, я стал изучать брандмауэры и узнал о них много такого, чего не зна-
ет, быть может, никто. У этих каменных гигантов свои повадки, свои ра-
дости и тревоги, своя амбиция, свое кирпичное самолюбие. В их жизни слу-
чаются трагические минуты. Например, тогда, когда их начинают разрушать
вместе с домом, которому они принадлежат, дабы воздвигнуть на освободив-
шемся месте новое сооружение. Соседние брандмауэры пытаются помочь гиб-
нущему собрату, но, увы, их усилия никогда не достигают цели, и обречен-
ная стена все же рушится, падает на землю, раскалывается, разламывается,
рассыпается на тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч кирпичных обломков,
подымая пыльную тучу, которая взмывает к небесам и после долго оседает
на землю, покрывая ее серой, мертвой пеленой, покрывая ее прахом поки-
нувшего мир несчастного брандмауэра. Но случаются у этих удивительных
стен и свои праздники. Например, когда их приводят в порядок - чистят
пескоструйными аппаратами или красят. После этого они долго щеголяют
своей опрятностью, яркостью или изысканностью колера и кажущейся моло-
достью (увы, все брандмауэры уже в годах, все они старички - современное
зодчество обходится без брандмауэров).
А мосты! Мосты через те, беспокоящие меня, каналы, через малые и
большие реки, которыми изрезан город, через улицы и железнодорожные пу-
ти! Но о мостах этого города написано предостаточно, и я о них умолчу.
Скажу только, что стоять на мосту - одно удовольствие. Стоять и смотреть
сверху на то, что течет под мостом. Если это вода, то приятно наблюдать
за водяными струями, следить, как они сталкиваются, сплетаются и распле-
таются, завиваются в спирали и, покружившись на одном месте, устремляют-
ся по течению, унося с собою мусор, а иногда и льдины, а иногда и чаек,
покачивающихся на волнах. Приятно также и плюнуть в воду разок-другой.
Плюнуть и долго следить, как плевок уплывает в неизвестность. Если это
люди, то любопытно рассматривать их шапки, шляпы, кепки, платочки, бере-
ты, фуражки, а также и их макушки, по обыкновению прикрытые волосами, но
иногда и плешивые. Если же это машины, то забавно разглядывать их крыши
и содержимое их открытых кузовов. Иногда в кузовах сидят пассажиры. Они
смотрят снизу на мост и приветственно машут тебе рукой.
Когда стоишь на мосту, когда находишься между двух берегов, когда ты
не тут и не там, возникает щемящее чувство неопределенности, случайности
и необязательности существования, чувство некоей промежуточности. Сзади
с тобой уже распрощались. Впереди тебя еще не встречают. Где ты? И есть
ли ты вообще? А если и есть, то не для того ли ты создан, чтобы стоять
на мосту и плевать с моста в воду? И не есть ли вся жизнь наша лишь
мост, переброшенный с берега на берег? Кому достался ручеек (перебежал
по гнущимся, пляшущим доскам - и каюк), кому настоящая, но не слишком
широкая речка, а кому и широченнейшая река (с середины и берегов не вид-
но).
Воздержусь я высказываться и об известных золоченых шпилях, столь
тонких и изящных, что они порою почти незаметны, растворяясь в воздушных
потоках. Когда низкие осенние облака почти возлежат на городских крышах,
эти высокие иглы исчезают полностью, всякий раз вызывая некоторое опасе-
ние у жителей - появятся ли они вновь?
Вне всяких сомнений, это город был виновником случившегося! Это он
искушал, соблазнял, испытывал! Это он увлекал меня в дали минувшего! Это
он окружил меня призраками и водил вкруг меня хороводы теней!
И однако... тени ли то были? И можно ли, можно ли обвинить город в
злом умысле, в расчетливом, холодном коварстве? Какой ему был резон уст-
раивать для меня этот спектакль, это фантастическое действо со многими
актерами и статистами, с дорогостоящими декорациями и с уникальным рек-
визитом? Правда, он всегда любил громоздить немыслимые фантасмагории.
Правда, ему всегда нравилось подпустить туману в ясный божий день. Прав-
да, из этого тумана он умел построить такое, что волосы становились ды-
бом у людей впечатлительных и нервных. Но правда и то, что он приутих,
постарел и остепенился, что нет у него былой прыти.
Нет, город не виноват. Он оказался всего лишь свидетелем и невольным
участником необъяснимых событий, причина которых навсегда, вероятно, ос-
танется тайной, что, впрочем, и к лучшему.
Все таинственное достойно уважения. Перед тайной нелишне склонить го-
лову. Перед тайной не зазорно постоять на коленях. Приобщение к тайне -
удел немногих. Служение тайне - поприще избранных. Пренебрежение тайной
чревато бедой.
Пытаюсь вспомнить - было ли предчувствие? Было ли предвестие, преду-
ведомление? Был ли какой-нибудь знак, хоть какой-нибудь тончайший, дели-
катнейший, еле видимый, еле слышимый, еле осязаемый, почти несуществую-
щий намек? Был ли мне какой-нибудь голос, пусть невразумительный и нев-
нятный? Было ли нечто предшествовавшее, какая-либо прелюдия, увертюра?
Был ли, собственно, пролог? Или внезапно, сразу, откуда ни возьмись, как
гром среди ясного неба и упало, и обрушилось, и навалилось это на меня?
Пытаюсь вспомнить и не могу. Вроде бы за год до этого стало слегка
посасывать под ложечкой по вече-рам, да и по утрам иногда... Вроде бы
сердцебиения случались к тому же необъяснимые... А то и вот так еще бы-
ло: иду по городу, бесцельно в общем-то, без нужды какой-то там иду,
праздношатаюсь, но чудится мне почему-то, что цель у меня имеется,
только она туманна и как бы позабыта мною - необычное какое-то ощущение.
А может быть, это я сейчас уже придумал, потому что хочется мне, чтобы
что-то перед этим было, потому что странно ведь, что вот так, без пред-
чувствий, как гром среди ясного неба.
А может быть, вся жизнь моя была к этому прелюдией, и все, что видел
я, думал я и делал ранее в жизни, было подготовкой к этому самому, но я
об этом не догадывался. Да и как мне было догадаться-то?
Предчувствия и предвестия, вполне вероятно, что и не было ни малейше-
го. Но ожидание, между прочим, было. Ожидание не то чтобы чуда, но че-
го-то подобного чуду, почти равного чуду, с чудом соизмеримого. Оно поя-
вилось у меня давно, чуть ли не в юности, чуть ли не в отрочестве. И
примечательно, что оно было легким, бестревожным, безнатужным, подобным
прозрачному, невидимому, но все же ощутимому облаку. Это облако окутыва-
ло меня постоянно, как одежда, которую нельзя было снять. Да, ожидание
было. Оно длилось. Оно оказалось долгим. И вот я дождался.
* Глава первая
* ГЛАВА ВТОРАЯ
* ГЛАВА ТРЕТЬЯ
* ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
* ГЛАВА ПЯТАЯ
* ГЛАВА ШЕСТАЯ
* ГЛАВА СЕДЬМАЯ
* ГЛАВА ВОСЬМАЯ
* ЭПИЛОГ
* Содержание
Глава первая
Февральский вечер. Вагон электрички. Возвращаюсь с дачи. Дача моя
расположена в местах живописных, но, увы, давно уже не безлюдных, хотя и
весьма от города отдаленных. Зимой я люблю туда ездить в одиночестве. На
лыжах я не катаюсь - упаси бог! Нет у меня к лыжам никакого пристрастия.
Приезжаю. Растапливаю печку. Кипячу воду. Завариваю чай. Накрываю
чайник ватным чехольчиком, чтобы лучше заварилось. Крошу батон на тарел-
