надписью: "Осторожно! Особам мужского пола от шестнадцати до семидесяти
лет более чем на пять шагов подходить не рекомендуется!" Вот видишь, те-
бе уже пришлось из-за меня драться на дуэли, и пуля просвистела у твоего
виска.
Нижний понравился мне больше прочих волжских городов - он похож на
Москву. Нижегородцы гостеприимны необычайно. У пристани меня встречала
огромная толпа. Расстелили ковровую дорожку от парохода до автомобиля, и
я прошла по ней, как новобрачная, осыпаемая цветами.
Меня здесь повсюду возят и все мне показывают. Осмотрела кремль и то,
что осталось от выставки. Это очень любопытно. Пою много и чувствую, что
уже чертовски устала. Скорей бы домой! И на тебя поглядеть хочется, мой
милый.
Вернусь 4-го сентября. Курьерский прибудет в Питер в 6 часов вечера.
Встречай меня на Николаевском вокзале. Вагон 1 2.
Не целую тебя, потерплю до 4-го. А уж тогда берегись!
Твоя К."
Иду по сырому плотному песку у самой воды, глядя на залив, на небо,
на купающихся и загорающих, на влажные от прибоя валуны, на тину, приби-
тую к берегу, на лодки, лежащие на берегу кверху дном, на трясогузок,
быстро-быстро семеня ножками перебегающих с места на место. Останавлива-
юсь и сажусь на сухое, давно уже выброшенное морем бревно. Неподалеку
стоит молодая загорелая женщина в бикини. Ее волосы завязаны узлом на
затылке. Она чуточку похожа на Ксению. (О господи! Все женщины напомина-
ют мне Ксению!) Она смотрит из-под руки на море. Там, в отдалении, катер
тащит за собою лыжника, который эффектно скользит по волнам, наклоняясь
то в ту, то в другую сторону и подымая фонтаны брызг. Но вот он теряет
равновесие и, смешно задрав ноги с лыжами, исчезает в воде. Женщина до-
садливо дергает локтем. Лыжник взбирается на остановившийся катер. Расс-
тавив руки, женщина осторожно входит в воду. Лопатки ее подпрыгивают,
голова втягивается в плечи - вода холодная. Женщина замирает на месте,
прижав локти к бокам. После она наклоняется и плещет воду себе на грудь,
затем распрямляется и, неуверенно ступая, ощупывая ногами дно, движется
дальше. Ее колени уже скрылись в воде. Вот и бедра наполовину скрылись.
Теперь купальщица похожа на рюмку. Чтобы легче было идти, она двигает
плечами. Ее красиво очерченный торс поворачивается на шарнире тонкой та-
лии. Обернувшись, она улыбается и кому-то машет рукой. Купание доставля-
ет ей удовольствие.
Мимо пролетает ворона, держащая в клюве какой-то небольшой продолго-
ватый предмет. Он выскальзывает из клюва и падает на камни. Ворона сни-
жается, снова подхватывает его и тут же снова его роняет. Предмет стука-
ется о гранитный валун и отскакивает на песок.
Экая неловкая ворона! Экая недотепа! Все у нее из клюва вываливается!
Но, проявляя необычное упрямство, ворона опять подбирает предмет и,
взлетев повыше, в третий раз роняет его на камни. Теперь я вижу, что это
ракушка. Она раскалывается. Ворона садится и принимается старательно
выклевывать ее содержимое.
Ах, вот оно что! Надо же, какая сообразительная ворона! Надо же, ка-
кая умница! Баснописец Крылов, как видно, не обладал достаточными позна-
ниями об интеллектуальных способностях ворон и в своей известной басне
обидел весь вороний род, заподозрив его в недомыслии и жалком плебейском
честолюбии. А вороны-то - вон они какие!
Иду дальше вдоль берега. Справа за деревьями - шоссе. По нему с шумом
проносятся машины. Заграничный, наполовину стеклянный автобус останавли-
вается на обочине. Из него вылезают несколько туристов. Они пересекают
пляж, подходят к прибрежным камням, наклоняются к воде, трогают ее рука-
ми - теплая ли? - и фотографируются на фоне моря, принимая нелепые позы,
кривляясь и хохоча. Потом они возвращаются к шоссе. Шофер включает мо-
тор. Хлопает дверца. Автобус медленно отъезжает. Слежу, как он мелькает
за деревьями и исчезает.
Длинная гряда валунов уходит в залив. Перешагивая с камня на камень и
стараясь не поскользнуться, добираюсь до конца гряды и усаживаюсь на
плоском валуне из розового гранита. Рядом на волнах качаются крупные
важные чайки. У горизонта синеет силуэт небольшого острова. За ним - ли-
ловая полоса южного берега. Там я недавно побывал.
Сижу и размышляю о Ксюше, о том, что сейчас она, наверное, готовится
к очередному концерту и у нее, быть может, дурное настроение, потому что
она и впрямь устала от своих продолжительных гастролей, устала петь и
улыбаться публике, устала от аплодисментов и чрезмерного внимания муж-
чин, и ей хочется послать все к черту и сбежать из Нижнего, спрятавшись
под густой вуалью и бросив свои многочисленные чемоданы, но сделать это
никак нельзя, оттого что у нее контракт, и она обязана петь, умирая от
утомления и злясь на полоумную публику, которая готова слушать ее, целы-
ми сутками не вставая с места, которая способна хлопать ей часами, не
щадя своих покрасневших ладоней. Но вполне возможно, что у нее, наобо-
рот, преотличнейшее настроение, что она очень довольна гастролями, кото-
рые оказались столь удачными и принесли ей сказочные доходы, что она с
радостью пела бы и больше, пела бы и в Саратове, и в Симбирске, и в Ка-
зани, но эти города, к сожалению, не были упомянуты в контракте, и ей
пришлось их пропустить, хотя публика, зная, на каком пароходе она плы-
вет, собиралась на пристанях, и она была вынуждена появляться на палубе
и показывать себя этим людям, и они, так же как на концертах, что-то
громко кричали и кидали ей букеты цветов. Некоторые из букетов не доле-
тали и падали за борт, а после долго плыли вниз по Волге, туда, где она
уже была и откуда ползла вслед за нею смертоносная, страшная холера.
Затем я начинаю думать об Одинцове, о том, что он, конечно, несчастен
и ему не позавидуешь, о том, что он не утолил жажду мести, что он вер-
нется из Ялты еще более злым, чем раньше, и неизвестно, как он будет се-
бя вести, и это опасно не только для меня, но и для Ксюши, а как тут
быть - непонятно.
Вслед за этим я принимаюсь думать о Насте, о бедной Насте, ставшей
жертвой моего непостоянства, о хорошей, славной, преданной Настасье, ко-
торой я, кажется, искорежил жизнь.
Мучаясь угрызениями совести и прыгая по скользким камням, возвращаюсь
на берег и, миновав невысокие дюны, оказываюсь у шоссе, рядом с деревян-
ной, скромного вида оградой. Отворяю калитку и вхожу в сад с чисто под-
метенными дорожками. В глубине сада стоит терем с высокой крышей и рез-
ными наличниками. В нем жил когда-то знаменитый художник П. Теперь здесь
музей.
Покупаю билет, надеваю на свои кеды мягкие шлепанцы и брожу по тере-
му.
Столовая художника. Спальня художника. Летняя мастерская художника.
Зимняя мастерская художника. Его мольберт. Его палитра. Его рабочая блу-
за. Его берет. Его трость.
Фотографии на стенах. Художник с великим Б. Художник со знаменитыми
В. и Г. Известные Д., Е. и Ж. в гостиной художника.
А вот еще одна фотография. Рядом с хозяином дома стоят неизвестные
мне люди, а у его ног на низенькой скамеечке, положив скрещенные пальцы
на колено, сидит очень знакомая мне красивая дама с удивительно знакомой
прической и в невероятно знакомом платье. С очаровательной улыбкой, как
ни в чем не бывало, она глядит на меня.
Ксения!
Читаю подпись под фотографией: "Художник в окружении своих друзей и
почитателей. Стоят слева направо - писатель З., композитор И., скульптор
К., пианист Л. Сидит певица К. В. Брянская. Снимок сделан 10 августа
1907 года".
Стою и, разинув рот, гляжу на Ксюшу. Подходит группа экскурсантов.
Экскурсовод - пожилая, седовласая, благообразного вида женщина - просит
меня немножко подвинуться и не загораживать экспонат.
- Десятого августа тысяча девятьсот седьмого года к хозяину дома при-
ехало много друзей. После обеда они совершили прогулку по берегу залива.
Как пишет в своих воспоминаниях скульптор К., погода в тот день была
изумительная. Все гости и сам художник были в отличном настроении - шу-
тили, смеялись, рассказывали забавные истории из своей жизни, бросали
камешки в воду - кто дальше. Даже Ксения Владимировна Брянская, извест-
ная в ту пору певица и редкая красавица, тоже бросала камешки, и у нее
это недурно получалосъ. После ужина был устроен небольшой музыкально-ли-
тературный вечер. Писатели читали свои произведения, музыканты играли, а
Брянская великолепно исполнила несколько своих очень популярных тогда
романсов. Гости долго аплодировали и по очереди целовали ей руки, а хо-
зяин обнял ее и поцеловал в щеку.
Экскурсия движется дальше. Опять подхожу к фотографии. В Ксюшиных во-
лосах светящаяся точка. Это моя булавка.
Покинув музей, иду по извилистой асфальтированной дорожке рядом с
шоссе. Пройдя центр поселка, сворачиваю налево. Здесь у самого пляжа
стоит низкое невзрачное зданьице небольшого ресторанчика. Ресторанчик не
пользуется успехом у отдыхающих на побережье, в нем всегда малолюдно.
Судя по всему, это предприятие общественного питания нерентабельно и су-
ществует вопреки элементарным законам экономики. Видимо, поэтому я испы-
тываю к нему чувство, похожее на жалость, и, когда бываю в этих местах,
всегда его посещаю.
В маленьком зале не более десяти столиков. Занято только три. Под по-
толком медленно вращается пропеллер вентилятора. В углу - крошечная эст-
рада. На ней четыре музыканта в пиджаках цвета утреннего моря после ноч-
ного дождя и певец в смокинге цвета переспелой вишни. Раскачивая плечами
и притоптывая, певец поет в микрофон всем известную, до отвращения из-
вестную песню. Посреди зала лениво танцует единственная парочка.
Подхожу к стойке бара, сажусь на высокий круглый стульчик и изучаю
бутылки, стоящие на витрине. Немолодая, некрасивая, но не лишенная неко-
торой привлекательности барменша смотрит на меня вопросительно.
- Стакан хереса и бутылку минеральной воды!
Ловко двигая холеными руками, барменша наливает мне вино и открывает
бутылку нарзана. Сижу и маленькими глотками потягиваю теплый херес, за-
пивая его холодным нарзаном. Гляжу на певца, широко разевающего рот, на
танцующих, плотно прижавшихся друг к другу, на осу, ползущую по кромке
моего стакана. Оса явно привлечена запахом спиртного, она не лишена по-
рочной склонности к алкоголизму. Подняв глаза, встречаю спокойный взгляд
барменши. Снова гляжу на осу. Она предпринимает попытку спуститься по
стенке стакана к хересу. Движения ее осторожны. Усики ее возбужденно ше-
велятся. Вот она подбирается к самой поверхности пахучей жидкости, пог-
ружает в нее голову и, мгновенно захмелев, падает в херес, крыльями
вниз. Энергично двигая лапками и отчаянно жужжа, оса пытается спастись,
но лишь беспомощно кружится на одном месте. Протягиваю ей соломинку для
коктейля. Она цепляется за соломинку, взбирается на нее и сидит непод-
вижно, недоуменно поводя усиками. Вынимаю соломинку из стакана и сбрасы-
ваю мокрую осу на стойку. Барменша внимательно наблюдает за моими
действиями. Оса, шатаясь, переваливаясь с боку на бок, ползет по стойке.
- Налакалась, - произносит барменша спокойно и отрешенно.
Хлопает входная дверь. Оглядываюсь. В ресторан входят Настя и Зноби-
шин. Не замечая меня, они усаживаются за отдаленный столик у окна. К ним
подходит официант.
Вот оно, значит, как!
Залпом допиваю херес и прошу барменшу налить еще. Оса уже просохла,
почти протрезвела и довольно бодро сучит задними лапками. Взлетев, она
кружится вокруг стакана и снова садится на его край.
Ну, это уж слишком! Неужто не нашлось никого другого? Неужто надо бы-
ло заводить шашни непременно со Знобишиным, с этим жалким маляром, с
этим производителем пошлого ширпотреба, с этим слюнтяем, способным года-
ми таскаться за женщиной, которую от него тошнит? Впрочем, не так уж ее
тошнит, если она отправилась с ним в кабак, если она решила подарить ему
