Автомобиль остановился. Дверца открылась. Вышел уже немолодой господин в
светлом костюме свободного покроя. За ним выпорхнула молодая пикантная
дама в розовом платье, сплошь покрытом рюшами, лентами и кружевами. Мы
подошли к ним. Господин и дама радостно улыбались.
- Позвольте представить вам, господа, петербургского поэта... - Ксе-
ния назвала мое имя и мою фамилию.
- Аделаида Павловна Корецкая! - сказала дама, наклонив голову и разг-
лядывая меня с нескрываемым любопытством.
- Николай Адамович Корецкий! - произнес господин, подавая мне мягкую
маленькую, почти женскую ладонь. - Судя по всему, вы направляетесь в
Массандру, - добавил он, поцеловав руку Ксении. - Мы будем счастливы вас
подвезти!
- Благодарствуйте! - ответила Ксюша. - Нам хочется пройтись пешком и
полюбоваться пейзажами старой Ялты. Но я буду рада, если вы нанесете мне
визит. Давно ли из Петербурга?
- Всего лишь третий день блаженствуем в Крыму! - пропела Корецкая,
слегка картавя. - Еще ни разу даже не купались. Николя не любит купаний.
Корецкие снова уселись в автомобиль. Николай Адамович помахал нам
шляпой. Аделаида Павловна помахала платочком. Автомобиль тронулся, вы-
пустив облачко белого вонючего дыма.
- Это мои петербургские друзья, - сказала Ксюша. - Корецкий помогает
мне в моих финансовых делах. Неглупый, интеллигентный, приятный человек.
Адель глупышка, но добрая и, в общем-то, милая.
Не заметили, как оказались в Массандровском парке. В нем было безлюд-
но и немножко запущенно. В нем стояли высокие, очень старые кипарисы с
толстыми, разветвленными, серебристыми стволами и не менее старые, раз-
весистые крымские сосны с кривыми ветвями, опускавшимися до самой земли.
Порхали бабочки. Пели птицы. Воздух был сух и горяч. Над вершинами кипа-
рисов по тусклой от зноя голубизне неба скользили обрывки прозрачных бе-
лых облаков. Солнце светило неярко. По дорожке невдалеке от нас прополз-
ла толстая, длинная светло-коричневая змея устрашающего вида. Ксюша
вскрикнула и прижалась ко мне.
- Это желтопузик, он не кусается, он совсем безвреден, - сказал я. -
Хочешь, я его поймаю?
- Ты с ума сошел! - крикнула Ксения и прижалась ко мне еще крепче.
В конце аллеи мелькнула высокая сутулая фигура в белом, нескладная,
длиннорукая фигура в белом. Ковыряхин? Неужто он? Стало быть, он тоже в
Крыму? Или я обознался? Да, наверное, я обознался. А впрочем, отчего бы
ему не съездить в Ялту? Отчего бы ему не поплескаться в море, не полако-
миться свежими фруктами, не посидеть в винных погребках и ресторанах и
не сфотографироваться на память рядом с самой красивой пальмой? Трактир
он оставил на попечение Пафнутия. А то еще и нанял кого-нибудь Пафнутию
в помощь...
Сели на скамейку под деревом неизвестной мне породы.
- А может быть, это и есть моя судьба - петь душещипательные романсы
для столичного купечества и провинциального офицерства? Может быть, для
этого я и на свет родилась? - сказала вдруг Ксения, ковыряя зонтиком пе-
сок. - В конце концов, какая разница, кому петь - петербургскому при-
ват-доценту, окончившему два университета и владеющему четырьмя языками,
или армейскому прапорщику из захолустного гарнизона, окончившему с гре-
хом пополам юнкерское училище и не прочитавшему за свою жизнь и двух де-
сятков книг? Люди мне рукоплещут, люди с жадностью слушают мое пение,
людям нравится мой голос, люди обожают мои романсы, люди млеют от моей
улыбки. Не лучше ли петь игривые романсы для многих тысяч, чем оперные
арии для нескольких сотен? Не лучше ли делать то, что у тебя уже получа-
ется, чем мечтать о том, что, быть может, у тебя никогда не получится?
Не лучше ли быть хорошим матросом, чем дурным капитаном, хорошим камен-
щиком, чем никуда не годным архитектором, хорошим суфлером, чем бездар-
ным трагиком?
- Ах, Ксюша! Ты точь-в-точь повторила слова одного знакомого мне жи-
вописца! Он тоже убежден, что создан лишь для того, чтобы всю жизнь
простоять у входа в настоящее искусство, что входить ему туда не следу-
ет. Пусть, мол, другие входят, если желают, а я скромный, я и тут пос-
тою. Должен же кто-то стоять у входа! Я тебя с ним познакомлю. Кстати,
он любит мою живопись, хотя и не покупает у меня картин, как ты. Свои же
полотна он продает за приличную цену. А между тем все в мире стремится
от простейшего к сложному, от примитивного к совершенному, от хорошего к
наилучшему - это закон вселенной. Мой знакомый не уверен в себе. Он бо-
ится, что не станет сложным, совершенным, наилучшим. Ты тоже в себя не
веришь? Ты тоже боишься? Ты тоже всю жизнь проторчишь у входа, глядя,
как другие бесстрашно входят, спалив за собою мосты? Прекрасен успех,
который дарует нам искусство. Но и успех в стороне от искусства до край-
ности соблазнителен. Чего же ты хочешь - искусства или успеха? Успехом
ты уже насытилась. Не пора ли вкусить искусства? Оно тебя ждет!
Было душно. Воздух стал густым и с трудом пробирался в легкие. Ксения
вытерла лоб платочком.
- Нечем дышать, - сказала она. - Кажется, будет гроза.
Где-то далеко, над горами, глухо и как бы нерешительно, как бы стес-
няясь, пророкотал гром. Стайка стрижей с криком пронеслась над вершинами
кипарисов. С севера на Тавриду надвигался мрак.
Взявшись за руки, мы побежали по аллее вниз, туда, где у входа в парк
располагалось небольшое кафе. Первая капля упала мне на щеку и, приятно
холодя кожу, потекла к подбородку. Где-то совсем рядом, над парком, и
уже безо всякого стеснения ударил гром. Едва мы успели спрятаться, как
сверху полилась вода. В небе что-то взрывалось, разламывалось, развали-
валось. В небе шло грандиозное побоище. Какие-то непримиримые противники
сошлись на небесном ристалище, стараясь одолеть друг друга. На земле то-
же творилось нечто невообразимое. Деревья шумели и раскачивались под
ветром. По дорогам неслись бурные мутные потоки. Две дамы, врасплох зас-
тигнутые дождем, в насквозь промокших, прилипших к телу платьях, припод-
няв безо всякой надобности юбки, вброд переходили дождевую реку. Ксения
была в восторге.
- Какой ливень! Какое дивное зрелище! И откуда в небесах берется
столько водищи? Поразительно!
Мимо кафе, накрывшись мешком и шлепая по лужам босыми ногами, пробе-
жал какой-то парень. Проехала телега на двух высоких колесах. С возницы,
с лошади, с колес текли ручьи.
- Сумасшедшие! - смеялась Ксюша. - Куда они торопятся? Подождали бы!
Никогда в жизни не видывала такого дождя! Потоп! Конец света!
Гроза уже бушевала над морем. Слепящие зигзаги молний вонзались в ки-
пящую серо-зеленую воду. На горизонте была беспросветная темень. Туча
уходила на юг, за море, к Трапезунду, к минаретам Стамбула. Омытое лив-
нем крымское побережье пахло свежей зеленью, цветами, мокрой землей.
Дождь кончился так же внезапно, как и начался. С деревьев падали
крупные капли. Дождевые реки мгновенно обмелели. В облаках появились го-
лубые просветы. Мы вышли из-под крыши кафе.
- Какой аромат! - сказала Ксюша, нюхая воздух. Ноздри ее раздувались.
Я поцеловал ее ноздри - сначала одну, потом другую. Она легонько меня
оттолкнула.
- На нас смотрят!
И действительно, на нас уже смотрели. Кажется, Ксению опять узнали.
- Ты очень неудобная женщина, - сказал я. - С тобой нельзя показаться
на людях, с тобой нельзя гулять по улицам, с тобой нельзя ходить в рес-
тораны, с тобой надо быть все время настороже.
- Да, милый, - вздохнула Ксюша, - я тебе сочувствую, тебе не повезло.
На другое утро мы опять встретилисъ у гостиницы Левандовского. Ксения
пришла не одна - она держала за руку хорошенькую девочку лет пяти в пыш-
ном светло-зеленом платьице и очень милой белой шляпке с длинными свет-
ло-зелеными лентами. На плече у девочки висела белая шелковая сумочка, в
которой, как вскоре выяснилось, лежали шоколадные конфеты. Подойдя ко
мне, она сделала глубокий книксен и сказала, что ее зовут Аля. В свою
очередь я представился ребенку.
- Аля - моя племянница, - пояснила Ксюша. - Она отдыхает в Ялте со
своими родителями. У нас с нею преотличные, вполне дружеские отношения.
- Я люблю тетю Ксану! - пролепетала Аля, обняв Ксению за талию и заг-
лядывая ей снизу в глаза.
- А я люблю Алю! - произнесла Ксюша и, нагнувшись, поцеловала племян-
ницу в щечку.
После мы гуляли по набережной, любовались морем, и Аля непрерывно ела
конфеты, доставая их одну за другой из своей сумочки.
Я подозвал пробегавшего мимо мальчишку-газетчика, купил газету и под-
мигнул Але.
- Сейчас мы сделаем бумажный корабль и пустим его в море!
Аля запрыгала и захлопала в ладоши.
- Сделаем, сделаем! Пустим, пустим!
Я пробежал газету глазами. Существенных событий в мире не происходи-
ло. "Заседания Государственной думы... Успех Международной строи-
тельно-художественной выставки в Петербурге... Принятие новых законов в
германском рейхстаге... Британские суфражистки продолжают борьбу... Бес-
порядки в Персии... Северо-Американские Соединенные Штаты..."
Корабль получился большой и красивый. На его борту оказалась фотогра-
фия, изображавшая стычку лондонских суфражисток с полицией, а на самом
носу пристроился один из павильонов петербургской выставки. Мы спусти-
лись по ступеням к воде, я поставил корабль на воду и оттолкнул его Ксю-
шиным зонтиком от берега.
- Ура! Он поплыл! - закричала Аля.
- Ну вот, - засмеялась Ксения, - ты, мой дружочек, ко всему прочему и
корабельный мастер!
- А он вернется? - спросила Аля.
- Разумеется! - ответил я. - Через год мы придем сюда, и наш корабль,
проплыв все моря и океаны, посетив далекие материки и архипелаги, одолев
все штормы и тайфуны, причалит к этим ступеням.
Аля снова запрыгала от восторга.
- Ура! Ура! Он к нам вернется. Он нас не забудет!
Вытащив из сумочки очередную конфету, она развернула серебряную бу-
мажку. Конфета была отправлена в рот. Алина щека оттопырилась.
- Господи, ты же подавишься! - испугалась Ксюша. - Разве можно гло-
тать конфеты не жуя?
- Я жуу, - смиренно ответило дитя, - я не готау не жуа.
- Поразительный ребенок! - продолжала Ксюша. - Может слопать сотню
конфет за один час! Даже непонятно, как они в ней умещаются.
Прощаясь, мы договорились о вечерней встрече у меня, в Доме отдыха
писателей. Я объяснил, как проехать.
- Жду тебя ровно в шесть, - сказал я, целуя Ксюшины пальцы, - буду
встречать у входа. До свиданья! - улыбнулся я девочке. - Ровно через
год, Аля, мы торжественно встретим наш бумажный корабль. К тому времени
ты постарайся подрасти, но не ешь слишком много конфет, будь благоразум-
на.
В винном подвальчике у рынка покупаю бутылку новосветского шампанско-
го и бутылку массандровского муската. На рынке покупаю крупные яркокрас-
ные помидоры и маленькие, хрустящие на зубах свежепросольные огурчики
особого, пряного, ялтинского посола, а также синий сладкий лук, пучок
петрушки, нежную янтарно-желтую черешню, не менее нежные, покрытые свет-
лым пушком абрикосы и сочные, полупрозрачные сливы. В мясном отделе
гастронома покупаю небольшую молодую курицу. Воротясь в Дом отдыха, нап-
равляюсь на кухню и прошу зажарить мне курицу поаппетитнее.
В половине шестого мой пиршественный стол, то есть журнальный столик,
выглядит уже довольно внушительно. Посередине, на большой тарелке, взя-
той из столовой, возлежит спинкой кверху подрумянившаяся, соблазнительно
пахнущая курица, обложенная помидорами, огурцами, луком и петрушкой. Ря-
дом, на другой тарелке, горкой возвышаются фрукты. Композицию дополняет
уже открытая бутылка муската. Не хватает только шампанского, оно пока
еще в холодильнике, который стоит в коридоре и предназначен для общего
пользования.
Отойдя в дальний угол комнаты, я внимательно разглядываю натюрморт.
Он вполне меня удовлетворяет. После сажусь в кресло и начинаю потихоньку
