вы сегодня спели на "бис"?
- Не так много. Восемь романсов. И еще одну небольшую арию из "Лету-
чей мыши".
- Но ведь это же целый концерт! Вместо одного вы дали два концерта в
один вечер!
- Увы, я кроткая, покладистая женщина. Они просят, они требуют, они
настаивают, они ненасытны. И я пою. Нехорошо отказываться, если настаи-
вают. Не по-христиански.
- А ваш муж слушает вас на концертах?
- Слушает. Иногда. Когда не играет в карты.
- Он картежник?
- Да, увлекается. Собственно, он мне уже не муж. Я с ним рассталась,
хотя еще и живу с ним в одном доме. Он надеется, что я вернусь. Ходит за
мной по пятам, умоляет, унижается, укоряет, угрожает. Но я не вернусь.
Жаль, что он этого не понимает.
- Вы его разлюбили?
- Разлюбила. А впрочем, наверное, и не любила никогда. Тогда казалось
мне, что любила. Он хороший, благородный, вполне достойный человек. Но
не хватает ему чего-то. Какого-то света в душе. На жизнь он глядит, как
на плац для военных учений. К тому же зверски ревнив. Никого не подпус-
кал ко мне ни на шаг, ни на два шага. Три раза из-за меня стрелялся.
Слава богу, никого не убил. Только ухо прострелил своему лучшему другу.
Тот на балу слишком долго со мною танцевал, а после слишком усердно це-
ловал мне руку.
Перед нами на фоне зелени белела колоннада Храма Дружбы. Перед нами
возвышался прекрасный призрак давно погибшей Эллады.
Из-за колонн выбежали две юные нимфы. Складки хитонов струились по их
телам. Смеясь и подпрыгивая, они бежали по лужайке. Останавливались, на-
гибались, срывали одуванчики. Смеясь и подпрыгивая, бежали дальше, пока
не скрылись за пригорком. Оттуда, из-за пригорка, еще слышался их бес-
печный смех.
- Счастливые нимфы! - сказала Ксения. - Я им завидую.
- Люблю павловский парк, - сказал я. - Здесь мне легко и спокойно,
как после смерти, как в Садах блаженных.
- Но вы же еще не пробовали умереть, - улыбнулась Ксения. - Вдруг
после смерти вам станет тяжело и тревожно? Вдруг не понравятся вам Сады
блаженных?
- Все может быть. Но если обнаружится, что они хоть чуточку похожи на
павловский парк, я буду вполне удовлетворен. Однако стало прохладно. Не
пора ли нам вспомнить о пелерине?
- Вы правы, уже нежарко, - сказала Ксения, подставляя мне свою спину.
Я задержал руки на ее плечах. Она повернулась. Мы поцеловались.
Солнце уже спряталось за деревья. Птицы пели не умолкая. Над Славян-
кой повисла тонкая пелена вечернего тумана. В небе над нами распласта-
лось облако необычных очертаний, похожее на того дракона, которого я ви-
дел недавно на китайской вазе.
- Какое диковинное облако! - произнесла Ксения, подняв глаза к небу.
- Да, странноватое облако, - согласился я и привлек ее к себе. Мы еще
раз поцеловались. Пелерина распахнулась. Ксения прижалась ко мне. Я
чувствовал ее грудь под тонкой кофточкой, ее колени под суконной юбкой.
Из-за пригорка выбежали знакомые нимфы. Они направлялись прямехонько
к нам. В руках они держали венки из одуванчиков. Ксения легонько от меня
отстранилась. Нимфы приблизились. Одна из них возложила золотой венок на
волосы моей возлюбленной (теперь я уже знал, что это она, теперь уже не
было в этом сомнений). А другая надела венок на мою голову. Так, с вен-
ками на головах, мы и пошли обратно, к вокзалу.
На перроне было еще многолюдно. Я поглядел на часы - половина один-
надцатого. Что это они до сих пор не уехали? Что они здесь околачиваются
в столь поздний час?
Едва мы поднялись на перрон, на нас стали оглядываться, за нашими
спинами стали шушукаться. Стоявшие вдалеке стали подходить поближе.
- Плохи наши дела! - прошептала Ксения. - Теперь они нас живыми не
отпустят. Они ждали. Они знали, что мы вернемся. И полиции уже нет. О
господи!
Перед нами появилась девица, та самая, которая стояла рядом со мною в
толпе. Молитвенно сложив ладони, она не мигая глядела на Ксению круглыми
сумасшедшими глазами.
- Умоляю вас! - простонала она. - Умоляю, умоляю, умоляю вас! Поз-
вольте мне поцеловать край вашей одежды!
Не дождавшись разрешения, девица нагнулась и впилась губами в уголок
пелерины. Ксения испуганно отшатнулась, и я увидел совсем рядом лица, те
самые лица, которые глядели на нас из толпы час тому назад. Со всех сто-
рон протягивались жадные растопыренные пальцы. Они хватали Ксению за ру-
кава, за плечи, тянулись к волосам, ощупывали ее, как вещь, как куклу.
- Не сметь! - крикнул я. - Опомнитесь! Это безумие!
Рядом возник высокий человек со светлыми волосами. Расставив руки, он
стал отодвигать толпу в сторону. "Успокойтесь, господа! Успокойтесь,
господа! - повторял он настойчиво. - Успокойтесь, успокойтесь, успокой-
тесь, господа!" "Ковыряхин! - подумал я. - Откуда он взялся?"
Бледная, трясущаяся Ксения сделала резкое движение, и шляпка выпала
из ее рук. Это было спасение. Толпа набросилась на шляпку. Слышался
треск рвущейся материи и пыхтение потерявших рассудок почитательниц. В
их руках мелькали несчастные черные цветочки. Кому-то досталась подклад-
ка, кому-то ленточка.
Мы бегом спустились по ступеням и кинулись к ближайшему извозчику.
- Гони! - крикнул я ему. - Живее! В Царское село!
Через час мы были в Питере. На площади перед вокзалом толпилось мно-
жество извозчичьих пролеток. Мимо не спеша проползали уже виденные мною
допотопные трамваи. Я держал Ксению за руку. Я чувствовал, что она все
еще дрожит, все еще не успокоилась. Вдруг она рассмеялась.
- Как они терзали шляпку! Какая прелесть! Все цветочки растащили по
одному! Но ты, милый, проявил отвагу и сообразительность! Ты меня спас!
"Но ты, милый", - повторил я про себя. "Но ты, милый". Стало быть, мы
уже на "ты"!
- А знаешь, - продолжала Ксения, - после всех этих увлекательных
приключений я ужас как проголодалась! Не поужинать ли нам где-нибудь
вместе?
Снова взяли извозчика и отправились в "Европейскую".
У ярко освещенного подъезда гостиницы выстроились в ряд автомобили и
экипажи. Вращающаяся дверь пропустила нас в вестибюль. Гардеробщик, пок-
лонившись, принял из моих рук пелерину Ксении. Поглядев в зеркало, я
вспомнил о венках из одуванчиков. Мы потеряли венки при бегстве из Пав-
ловска. "Жаль, - подумал я, - их следовало сохранить на память".
По устланной ковровой дорожкой лестнице поднялись в ресторан. Свобод-
ных мест почти не было. Публика была отборная: золотые погоны, белые
крахмальные воротнички, голые спины женщин, запах цветов, духов и доро-
гих сигар. На эстраде, на фоне большого витража, изображавшего колесницу
лучезарного Аполлона, расположился небольшой оркестр - звучали популяр-
ные мелодии из оперетт.
Подскочил, изогнувшись, метрдотель во фраке. Посмотрел на Ксению с
затаенным восторгом. Конечно, узнал.
- Господа, вполне свободных столиков, к моему величайшему огорчению,
нет! Прошу следовать за мной!
Усадил нас рядом с юной парочкой. Молодой человек был с тонкими чер-
тами лица, с высоким бледным лбом. У барышни были иссиня-черные тяжелые
волосы и темные усики над уголками нежного рта. Взглянув на Ксению, мо-
лодые люди покрылись румянцем и опустили глаза. И все время, пока мы си-
дели пред ними, они молчали, лишь изредка произнося шепотом отдельные
слова. "Черт подери! - подумал я. - Все ее тут же узнают, все млеют, об-
мирают, краснеют, бледнеют, а после начинают кидаться на нее, как дикие
звери!"
Метрдотель подал карточку. Я заказал шампанского, самого дорогого
французского коньяку, каких-то немыслимых закусок, каких-то неведомых
блюд, ананасов, шоколаду и еще чего-то.
Метр ушел, но тут же вернулся с большим букетом белых гвоздик в высо-
кой хрустальной вазе. Ваза была поставлена перед нами.
- От кого? - спросила Ксения.
- Не велено сообщать - потупясь, ответствовал метр.
"Ну вот, - подумал я, - конца этому не видно!"
Появился официант с подносом. За ним следовал второй, тоже с подно-
сом. За вторым показался третий, естественно, с подносом. Весь стол был
заставлен бутылками, тарелками, соусниками, салатницами... Мне стало не-
ловко - молодые люди ужинали скромно, без вина, с сельтерской и кофе.
Снова прибежал метрдотель. Он поставил перед Ксенией узкий хрус-
тальный бокал с каким-то причудливым, серебристым и вроде бы даже нежи-
вым цветком. "Орхидея!" - догадался я, совсем помрачнев. Ксения поглади-
ла меня по руке.
- Не злись, милый! Ну что поделаешь, если я так знаменита! Это и есть
бремя славы. Ты видишь - нигде нет покоя. Не ходить же мне в маске? Но
ведь и в маске меня начнут узнавать!
Официант налил в бокалы шампанское. Я глядел, как лопаются в хрустале
прозрачные пузырьки. Не о такой ли известности мечтал я в отрочестве? Не
о ней ли я бредил в юные годы? Не ее ли я жажду и теперь, переступив
черту своего сорокалетия?
- Да, конечно, слава обременительна, - сказал я. - Без нее живется
спокойнее. И все же я хочу выпить за твою славу, радость моя, за нынеш-
нюю и будущую твою славу! За вечную, неувядающую, бессмертную твою сла-
ву!
Мы чокнулись и выпили. Девушка с усиками бросила на меня быстрый
взгляд. Она изнемогала от любопытства: "Кто этот человек? Кто этот
счастливчик? За что удостоен он такой чести?"
Опять появился метр с цветами. На сей раз это был букет нежнейших
бледно-желтых нарциссов. На столе места не оказалось. Вазу поставили у
ног Ксении. "Что же это делается! - думал я уже весело. - Через полчаса
нас не видно будет из-за цветов!"
Неподалеку сидела компания молодых щеголеватых офицеров. Они держа-
лись несколько развязно. Пухлогубый стройный блондин с наглыми выпуклыми
глазами то и дело оглядывался и беззастенчиво разглядывал Ксению. Я сно-
ва стал злиться.
- Если он оглянется еще раз, я подойду и отвешу ему оплеуху! - сказал
я сквозь зубы.
- Ты с ума сошел! - громко зашептала Ксения. - Он же застрелит тебя
на месте! Или зарубит саблей! Ты не знаешь нравов этих военных!
- Выходит, я должен терпеть его наглость?
- Да не гляди ты на него! Он того не стоит. Глупый, самовлюбленный
мальчишка. Я с ним знакома. Он из компании Одинцова. Адъютант. Гвардеец.
С очень громкой фамилией.
- И конечно, влюблен в тебя без памяти?
- Натурально, влюблен. Все мужчины в меня влюблены. И ты тоже.
- Ты сравниваешь меня с этим породистым животным?
- Нет, милый, не сравниваю. Успокойся. Давай лучше выпьем за то, что-
бы и к тебе пришла заслуженная слава. Она где-то заблудилась, потеряла
дорогу. Выпьем, чтобы она больше не блуждала!
Я налил себе коньяку, а метрдотель уже тащил большой букет красных
тюльпанов в расписном фаянсовом кувшине. Тюльпаны разместились на полу,
рядом с нарциссами. Я сказал:
- А не открыть ли нам цветочный киоск? Куда нам столько цветов?
- Я уже подумала об этом, - ответила Ксения. -Но жалко продавать цве-
ты, я их очень люблю. Лучше мы откроем книжную лавочку и начнем торго-
вать твоими сочинениями.
- Не возражаю! - согласился я и, выпив коньяк, закусил чем-то неверо-
ятно вкусным. То ли это было мясо, то ли это была птица, но, кажется,
это была не рыба. И снова приблизился неугомонный метр.
- Ксения Владимировна! Вы наше божество! Мы все в вас души не чаем!
Не откажите! Посетители ресторана слезно просят вас спеть романс,
один-единственный романс, какой вы сами захотите!
- Придется петь, - вздохнула Ксения, - столько цветов надарили!
Она встала, поправила юбку и волосы и пошла к эстраде. Сияющий, вели-
чественный, вполне античный и вполне прекрасный Аполлон несся ей
навстречу на квадриге великолепных длинногривых коней. За его плечами
подымалось солнце, раздвигавшее клубящиеся облака. "Вот мужчина, достой-
ный Ксении!" - подумал я. Сидевшие за столиками начали привставать и вы-
тягивать шеи. Ксения шла медленно, опустив руки вдоль бедер и слегка по-
