миссис Силсберн, устроили чтото вроде переговоров - правда, только
глазами, но никаких видимых результатов не последовало.
Первой решила действовать невестина подружка. Напрасно она пыталась
узнать по глазам мнение остальных. Пришлось обратиться прямо ко мне.
- Вы сказали, там есть телефон? - спросила она.
- Да. Если сестра не велела его выключить, только вряд ли она это
сделала.
- А почем мы знаем, что там нет вашего б р а т ц а? - сказала
невестина подружка.
В моем воспаленном мозгу такая мысль и возникнуть не могла.
- Нет, не думаю, - сказал я. - Конечно, всякое бывает, ведь квартира
и его тоже, только не думаю, что он там, не может этого быть.
Невестина подружка уставилась на меня: она глядела очень пристально,
но, как ни странно, довольно вежливо, - если ребенок не спускает с тебя
глаз, это нельзя считать невежливостью. Потом, обернувшись к межу и миссис
Силсберн, она сказала:
- Пожалуй, пойдем. Оттуда хоть позвонить можно.
Они кивнули в знак согласия. Миссис Силсберн, та даже припомнила
правила из учебника хорошего тона - как отвечать на приглашения у дверей
кафе. Сквозь расплывающийся под солнцем грим мен навстречу пробилась
слабенькая улыбочка вполне хорошего тона. Помнится, что я ей очень
обрадовался.
- Ну, пошли, уйдем от этого солнца! - сказала наша руководительница.
- А что делать с этим? - И, не дожидаясь ответа, она подошла к обочине и
без всяких сантиментов вышвырнула увядший букет гардений в канавку.
- Ладно, веди нас, Макдуфф, - сказала она мне. - Пойдем за вами. Одно
только скажу: лучше бы его там не было. Не то я убью этого ублюдка. - Она
поглядела на миссис Силсберн. - Простите, что я так выразилась, но я не
шучу.
Повинуясь приказу, я почти весело пошел вперед. Через минуту в
воздухе, слева около меня, и довольно низко, материализовался шелковый
цилиндр, и мой личный, неофициальный, но постоянный спутник заулыбался мне
снизу. В первый миг мне даже показалось, что сейчас он сунет ручонку мне в
руку.
Трое моих гостей и мой единственный друг ждали на площадке, пока я
бегло осматривал квартиру.
Все окна были закрыты. Оба вентилятора были выключены, и, когда я
вдохнул воздух, показалось, что я глубоко дышу, сидя в кармане старой
меховой шубы. Тишину нарушало только прерывистое мурлыканье престарелого
холодильника, купленного нами по случаю. Моя сестрица Бу-Бу по своей
девичьей, военноморской рассеянности забыла его выключить. По беспорядку в
квартире сразу было видно, что ее занимала молодая морячка. Нарядный синий
кителек мичмана вспомогательной женской службы валялся подкладкой вниз на
кушетке. На низком столике перед кушеткой стояла полупустая коробка
шоколада . из всех оставшихся конфет, очевидно ради эксперимента, начинка
была понемножку выдавлена. На письменном столе, в рамке, красовалась
фотография весьма решительного юноши, которого я никогда раньше не видел.
И все пепельницы в доме расцвели пышным цветом, до отказа забитые окурками
в губной помаде и мятыми бумажными салфетками. Я не стал заходить на
кухню, в спальню и в ванную, а только быстро открывал двери, проверяя, не
спрятался ли где-нибудь Симор. Во-первых, я разомлел и ослаб. Во-вторых,
мне было некогда - пришлось поднять шторы, включить вентиляционную
систему, опорожнить переполненные пепельницы. А кроме того, вся остальная
компания тут же ввалилась за мной следом.
- Да тут жарче, чем на улице! - сказала вместо приветствия невестина
подружка, заходя в комнату.
- Сейчас, одну минутку, - сказал я. - Никак не включу этот
вентилятор.
Кнопку включения заело, и я никак не мог с ней справиться.
Пока я, даже не сняв, как помнится, фуражки, возился с вентилятором,
остальные подозрительно осматривали комнату. Я искоса поглядывал на них.
Лейтенант подошел к письменному столу и уставился на три с лишним фута
стены над столом, где мы с братом из сентиментальных побуждений с вызовом
прикнопили множество блестящих фотографий, восемь на десять. Миссис
Силсберн села, как и следовало ожидать подумал я, в то единственное
кресло, которое облюбовал для спанья мой покойный бульдожка; подлокотники,
обитые грязным вельветом, были насквозь прослюнены и прожеваны во время
ночных его кошмаров. Дядюшка невестиного папы, мой верный друг, куда-то
скрылся без следа. И невестина подружка тоже исчезла.
- Сейчас я приготовлю что-нибудь выпить, - сказал я растерянно, все
еще возясь с кнопкой вентилятора.
- Я бы выпила чего-нибудь холодного, - произнес знакомый голос. Я
повернулся и увидел, что она растянулась на кушетке, а потом и пропала из
моего поля зрения. - Сейчас я буду звонить по вашему телефону, -
предупредила она меня, - но в таком состоянии я и рта раскрыть не могу.
Все пересохло. Даже язык высох.
С жужжанием заработал вентилятор, и я прошел на середину комнату
между кушеткой и креслом, в котором сидела миссис Силсберн.
- Не знаю, что тут есть выпить, - сказал я, - я еще не смотрел в
холодильнике, но я думаю,что...
- Несите ч т о у г о д н о, - прервала меня с кушетки наша неутомимая
ораторша, - лишь бы мокрое. И холодное.
Каблуки ее туфель лежали на рукаве сестриного кителя. Руки она
скрестила на груди, под голову примостила диванную подушку.
- Не забудьте лед, если есть, - сказала она и прикрыла глаза. Я
бросил на нее короткий, но убийственный взгляд, потом нагнулся и как можно
тактичнее вытащил китель Бу-Бу у нее из-под ног. Я уже хотел выйти по
своим хозяйским обязанностям, но только я шагнул к дверям, со мной
заговорил лейтенант, стоявший у письменного стола.
- Где достали картинки? - спросил он.
Я подошел к нему. На голове у меня все еще сидела огромная армейская
фуражка с нелепым козырьком. Я как-то не догадался ее снять. Я встал рядом
с лейтенантом, хотя и чуть позади него, и посмотрел на фотографии. Я
объяснил, что по большей части это фотографии детей, выступавших в
программе "Умный ребенок" в те дни, когда мы с Симором участвовали в этой
передаче.
Лейтенант взглянул на меня:
- А что это за передача? Никогда не слыхал. Детская передача, что ли?
Ответы на вопросы?
Я не ошибся: в его тонг незаметно и настойчиво вкрался легкий оттенок
армейского превосходства. И он слегка покосился на мою фуражку.
Я снял фуражку и сказал:
- Да нет, не совсем. - Во мне вдруг заговорила фамильная гордость: -
Так было, пока мой брат Симор не принимал участия. И все стало примерно
по-старому, когда он ушел с радио. Но при нем все было иначе, вся
программа. Он вел ее как беседу ребят за круглым столом.
Лейтенант поглядел на меня с несколько повышенным интересом.
- А вы тоже участвовали? - спросил он.
- Да.
С другого конца комнаты из невидимого пыльного убежища на кушетке
раздался голос его жены;
- Посмотрела бы я, как м о е г о ребенка заставили бы участвовать в
этом идиотизме, - сказала она, - или играть на сцене. Вообще выступать, Я
бы скорее у м е р л а, чем допустила, чтобы мой ребенок в ы с т а в л я л
с я перед публикой. У таких вся жизнь бывает исковеркана. Уж одно то, что
они вечно на виду, вечно их рекламируют - да вы спросите любого психиатра.
Разве тут может быть н о р м а л ь н о е детство, я вас спрашиваю?
Ее голова, с веночком набекрень, вдруг вынырнула на свет божий.
Словно отрубленная, она выскочила из-за спинки кушетки и уставилась на нас
лейтенантом.
- Вот и ваш братец такой, - сказала голова. - Если у человека детство
начисто изуродовано, он никогда не становится по-настоящему взрослым. Он
никогда не научится приспосабливаться к нормальным людям, к нормальной
жизни. Миссис Феддер именно так и говорила там, в чьей-то дурацкой
спальне. Именно так. Ваш братец никогда не научится приспосабливаться к
другим людям. Очевидно, он только и умеет доводить людей до того, что им
приходится накладывать швы на физиономии. Он абсолютно не приспособлен ни
к браку, ни вообще к сколько-нибудь нормальной жизни. Миссис Феддер и м е
н н о т а к и говорила. - Тут голова сверкнула глазами на лейтенанта: -
Права я, Боб? Говорила она или нет? Скажи правду!
Но тут подал голос не лейтенант, а я. У меня пересохло во рту, в паху
прошиб пот. Я сказал, что мне в высокой степени наплевать, что миссис
Феддер натрепала про Симора. И вообще, что про него треплют всякие
профессиональные дилетантки или любительницы, вообще всякие сукины дочки.
Я сказал, что с десяти лет Симора обсуждали все, от дипломированных
Мыслителей идо Интеллектуальных служителей мужских уборных по всем штатам.
Я сказал, что все это было бы законно, если бы Симор задирал нос оттого,
что у него способности выше среднего. Но он ненавидел выставляться. Он и
на эти выступления по средам ходил, как на собственные похороны. Едет с
тобой в автобусе или в метро и молчит как проклятый, клянусь богом. Я
сказал, что вся эта дешевка - разные критики и фельетонисты - только и
знаки, что похлопывать его по плечу, но ни один черт так и не понял, какой
он на самом деле. А он поэт, черт их подери. Понимаете, настоящий п о э т.
Да если бы он ни строчки не написал, так и то он бы всех вас одной левой
перекрыл, только бы захотел.
Тут я, слава богу, остановился. Сердце у меня колотилось, как не знаю
что, и, будучи неврастеником, я со страхом подумал что именно "из таких
речей рождаются инфаркты". До сих пор я понятия не имею, как мои гости
реагировала на эту вспышку, на поток жестоких обвинений, которые я на них
вылил. Первый звук извне, заставивший меня очнуться, был общепонятный шум
спускаемой воды. Он шел с другого конца квартиры. Я внезапно осмотрел
комнату, взглянул на моих гостей, мимо них, даже сквозь них.
- А где старик? - спросил я. - Где старичок? - Голос у меня стал
ангельски-коротким.
Как ни странно, ответил мне лейтенант, а не его жена.
- По-моему, он в уборной, - сказал он. Он заявил это с особой
прямотой, как бы подчеркивая, что принадлежит к тем людям, которые без
всякого стеснения говорят о гигиенических функция организма.
- А-а, - сказал я. В некоторой растерянности я обвел глазами комнату.
Не помню, да и не хочу вспоминать, старался ли я нарочно не замечать
грозных взглядов невестиной подружки или нет. На одном из стульев я
обнаружил шелковый цилиндр дяди невестиного отца. Я чуть было не сказал
ему вслух: "Привет!"
- Сейчас принесу выпить чего-нибудь холодного, - сказал я. - Одну
минуту.
- Можно позвонить от вас по телефону? - вдруг спросила невестина
подружка, когда я проходил мимо кушетки. И она опустила ноги на пол.
- Да,да, конечно, - сказал я. Тут же перевел взгляд на миссис
Силсберн и лейтенанта. - Пожалуй, сделаю всем по "Тому Коллинзу", конечно,
если найду лимоны или апельсины. Подходит?
Ответ лейтенанта удивил меня неожиданно компанейским тоном.
- Давай! Давай! - сказал он, потирая руки, как заправский пьянчуга.
Миссис Силсберн перестала раccматривать фотографии над столом, чтобы
дать мне последние указания:
- Для меня, пожалуйста, только самую чуточку джина в питье. самую
чуточку, пожалуйста! Одну капельку, если вам не трудно!
Как видно, за то короткое время, что мы провели в квартире, она уже
немного отошла. По-видимому, тут помогло и то, что она стояла почти под
самым вентилятором, который я включил, и на нее шел прохладный воздух. Я
пообещал сделать питье, как она просила, и оставил ее у фотографий мелких
"знаменитостей", выступавших по радио в тридцатых, даже в конце двадцатых
