- играет гад.
- Брось, - говорю, - куда же вы девались, раз вы не поехали в
Нью-Йорк?
- Никуда. Сидели в машине, и все! - Он опять стал толкать меня в
плечо, дурак такой.
- Брось! - говорю. - В чьей машине?
- Эда Бэнки.
Эд Бэнки был наш тренер по баскетболу. Этот Стрэдлейтер ходил у него
в любимчиках, он играл центра в школьной команде, и Эд Бэнки всегда давал
ему свою машину. Вообще ученикам не разрешалось брать машину у
преподавателей, но эти скоты спортсмены всегда заодно. Во всех школах, где
я учился, эти скоты заодно.
А Стрэдлейтер все делает вид, будто боксирует с тенью, все толкает
меня в плечо и толкает. В руках у него была зубная щетка, и он сунул ее в
рот.
- Что ж вы с ней делали? Путались в машине Эда Бэнки? - голос у меня
дрожал просто ужал до чего.
- Ай-ай-ай, какие гадкие слова! Вот я сейчас намажу тебе язык мылом!
- Было дело?
- Это профессиональная тайна, братец мой!
Дальше я что-то не очень помню. Знаю только, что я вскочил с постели,
как будто мне понадобилось кое-куда, и вдруг ударил его со всей силы,
прямо по зубной щетке, чтобы она разодрала его подлую глотку. Только не
попал. Промахнулся. Стукнул его по голове, и все. Наверно, ему было
больно, но не так, как мне хотелось. Я бы его мог ударить больнее, но я
бил правой рукой. А я ее как следует не могу сжать. Помните, я вам
говорил, как я разбил эту руку.
Но тут я очутился на полу, а он сидел на мне красный как рак.
Понимаете, уперся коленями мне в грудь, а весил он целую тонну. Руки мне
зажал, чтоб я его не ударил. Убил бы я его, подлеца.
- Ты что, спятил? - повторяет, а морда у него все краснее и краснее,
у болвана.
- Пусти, дурак! - говорю. Я чуть не ревел, честное слово. - Уйди от
меня, сволочь поганая, слышишь?
А он не отпускает. Держит мои руки, а я его обзываю сукиным сыном и
всякими словами часов десять подряд. Я даже не помню, что ему говорил. Я
ему сказал, что он воображает, будто он может путаться с кем угодно. Я ему
сказал, что ему безразлично, переставляет девчонка шашки или нет, и вообще
ему все безразлично, потому что он кретин. Он ненавидел, когда его
обзывали кретином. Все кретины ненавидят, когда их называют кретинами.
- Ну-ка замолчи, Холден! - говорит, а рожа у самого глупая, красная.
- Замолчи, слышишь!
- Ты даже не знаешь, как ее зовут - Джин или Джейн, кретин
несчастный!
- Замолчи, Холден, тебе говорят, черт подери! - Я его-таки вывел из
себя. - Замолчи, или я тебе так врежу!
- Сними с меня свои вонючие коленки, болван, идиот!
- Я тебя отпущу - только замолчи! Замолчишь?
Я ему не ответил.
Он опять сказал:
- Если отпущу, ты замолчишь?
- Да.
Он слез с меня, и я тоже встал. От его паршивых коленок у меня вся
грудь болела.
- Все равно ты кретин, слабоумный идиот, сукин сын! - говорю.
Тут он совсем взбесился. Тычет мне под нос свой толстый палец, кретин
этакий, грозит:
- Холден, в последний раз предупреждаю, если ты не заткнешь глотку, я
тебе как дам...
- А чего мне молчать? - спрашиваю, а сам уже ору на него: - В том-то
и беда с вами, кретинами. Вы и поговорить по-человечески не можете.
Кретина за сто миль видно: он даже поговорить не умеет...
Тут он развернулся по-настоящему, и я опять очутился на полу. Не
помню, потерял я сознание или нет, по-моему, нет. Человека очень трудно
нокаутировать - это только в кино легко. Но кровь у меня текла из носу
отчаянно. Когда я открыл глаза, дурак Стрэдлейтер стоял прямо надо мной. У
него в руках был умывальный прибор.
- Я же тебя предупреждал, - говорит. Видно, он здорово перепугался,
боялся, должно быть, что я разбил голову, когда грохнулся на пол. Жаль,
что я не разбился. - Сам виноват, черт проклятый! - говорит. Ух, и
перепугался же он!
А я и не встал. Лежу на полу и ругаю его идиотом, сукиным сыном. Так
был зол на него, что чуть не ревел.
- Слушай, пойди-ка умойся! - говорит он. - Слышишь?
А я ему говорю, пусть сам пойдет умоет свою подлую рожу - конечно,
это было глупо, ребячество так говорить, но уж очень я был зол, пусть,
говорю, сам пойдет, а по дороге в умывалку пусть шпокнет миссис Шмит. А
миссис Шмит была женой нашего швейцара, старуха лет под семьдесят.
Так я и сидел на полу, пока дурак Стрэдлейтер не ушел. Я слышал, как
он идет по коридору в умывалку. Тогда я встал. И никак не мог отыскать эту
треклятую шапку. Потом все-таки нашел. Она закатилась под кровать. Я ее
надел, повернул козырьком назад - мне так больше нравилось - и посмотрел
на свою дурацкую рожу в зеркало. Никогда в жизни я не видел столько
кровищи! Весь рот у меня был в крови и подбородок, даже вся пижама и
халат. Мне страшно было, и интересно. Вид у меня от этой крови был
какой-то прожженный. Я и дрался-то всего раза два в жизни и оба раза
неудачно. Из меня драчун плохой. Я вообще пацифист, если уж говорить всю
правду. Мне казалось, что Экли не спит и все слышит. Я прошел через
душевую в его комнату посмотреть, что он там делает. Я к нему редко
заходил. У него всегда чем-то воняло - уж очень он был нечистоплотный.
7
Через занавески в душевой чуть-чуть пробивался свет из нашей комнаты,
и я видел, что он лежит в постели. Но я отлично знал, что он не спит.
- Экли? - говорю. - Ты не спишь?
- Нет.
Было темно, и я споткнулся о чей-то башмак и чуть не полетел через
голову. Экли приподнялся на подушке, оперся на локоть. У него все лицо
было намазано чем-то белым от прыщей. В темноте он был похож на
приведение.
- Ты что делаешь? - спрашиваю.
- То есть как это - что я делаю? Хотел уснуть, а вы, черти, подняли
тарарам. Из-за чего вы дрались?
- Где тут свет? - Я никак не мог найти выключатель. Шарил по стене -
ну никак.
- А зачем тебе свет?.. Ты руку держишь у выключателя.
Я нашел выключатель и зажег свет. Экли заслонил лицо рукой, чтоб свет
не резал ему глаза.
- О черт! - сказал он. - Что с тобой? - Он увидел на мне кровь.
- Поцапались немножко со Стрэдлейтером, - говорю. Потом сел на пол.
Никогда у них в комнате не было стульев. Не знаю, что они с ними делали. -
Слушай, хочешь, сыграем разок в канасту? - говорю.
Он страшно увлекался канастой.
- Да у тебя до сих пор кровь идет! Ты бы приложил что-нибудь.
- Само пройдет. Ну как, сыграем в канасту или нет?
- С ума сошел - канаста! Да ты знаешь, который час?
- Еще не поздно. Часов одиннадцать, полдвенадцатого!
- Это, по-твоему, не поздно? - говорит Экли. - Слушай, мне завтра
вставать рано, я в церковь иду, черт подери! А вы, дьяволы, подняли бучу
среди ночи. Хоть скажи, из-за чего вы подрались?
- Долго рассказывать. Тебе будет скучно слушать, Экли. Видишь, как я
о тебе забочусь! - Я с ним никогда не говорил о своих личных делах.
Во-первых, он был еще глупее Стрэдлейтера. Стрэдлейтер по сравнению с ним
был настоящий гений. - Знаешь что, - говорю, - можно мне эту ночь спать на
кровати Эла? Он до завтрашнего вечера не вернется.
- А черт его знает, когда он вернется, - говорит Экли.
Я знал, что Эл не вернется. Он каждую субботу уезжал домой.
- А черт его знает, когда он вернется, - говорит Экли.
Фу, до чего он мне надоел!
- То есть как это? - говорю. - Ты же знаешь, что он в воскресенье до
вечера никогда не приезжает.
- Знаю, но как я могу сказать - спи, пожалуйста, на его кровати!
Разве полагается так делать?
Убил! Я протянул руку, все еще сидя на полу, и похлопал его, дурака,
по плечу.
- Ты - принц, Экли, детка, - говорю. - Ты знаешь это или нет?
- Нет, правда, не могу же я просто сказать человеку - спи на чужой
кровати.
- Ты - настоящий принц. Ты джентльмен и ученый, дитя мое! - сказал я.
А может быть, он и был ученый. - У тебя случайно нет сигарет? Если нет - я
умру!
- Нет у меня ничего. Слушай, из-за чего началась драка?
Но я ему не ответил. Я только встал и подошел к окну. Мне вдруг стало
так тоскливо. Подохнуть хотелось, честное слово.
- Из-за чего же вы подрались? - в который раз спросил Экли. Он мог
душу вымотать из человека.
- Из-за тебя, - говорю.
- Что за черт? Как это из-за меня?
- Да, я защищал твою честь. Стрэдлейтер сказал, что ты гнусная
личность. Не мог же я ему спустить такую дерзость!
Он как подскочит!
- Нет, ей-богу? Это правда? Он так сказал?
Но тут я ему объяснил, что шучу, а потом лег на кровать Эла. Ох, до
чего же мне было плохо! Такая тоска, ужасно.
- У вас тут воняет, - говорю. - Отсюда слышно, как твои носки воняют.
Ты их отдаешь в стирку или нет?
- Не нравится - иди знаешь куда! - сказал Экли. Вот ума палата! -
Может быть, потушишь свет, черт возьми?
Но я не сразу потушил. Я лежал на чужой кровати и думал про Джейн и
про все, что было. Я просто с ума сходил, как только представлял себе ее
со Стрэдлейтером в машине этого толстозадого Эда Бэнки. Как подумаю - так
хочется выбросится в окошко. Вы-то не знаете Стрэдлейтера, вам ничего, а я
его знаю. Все ребята в Пэнси только трепались, что путаются с девчонками,
как Экли, например, а вот Стрэдлейтер и вправду путался. Я сам был знаком
с двумя девицами, с которыми он путался. Верно говорю.
- Расскажи мне свою биографию, Экли, детка, наверно, это
увлекательно! - говорю.
- Да потуши ты этот чертов свет! Мне завтра утром в церковь,
понимаешь?
Я встал, потушил свет - раз ему так хочется. Потом опять лег на
кровать Эла.
- Ты что - собираешься спать тут? - спросил Экли. Да радушный хозяин,
ничего не скажешь.
- Не знаю. Может быть. Не волнуйся.
- Да я не волнуюсь, только будет ужасно неприятно, если Эл вдруг
вернется, а у него на кровати спят...
- Успокойся. Не буду я тут спать. Не бойся, не злоупотреблю своим
гостеприимством.
Минуты через две он уже храпел как оголтелый. А я лежал в темноте и
старался не думать про Джейн и Стрэдлейтера в машине этого проклятого Эда
Бэнки. Но я не мог не думать. Плохо то, что я знал, какой подход у этого
проклятого Стрэдлейтера. Мне от этого становилось еще хуже. Один раз мы с
ним оба сидели с девушками в машине того же Эда. Стрэдлейтер со своей
девушкой сидел сзади, а я - впереди. Ох, и подход у него был, у этого
черта! Он начинал с того, что охмурял свою барышню этаким тихим, нежным,
ужасно _и_с_к_р_е_н_н_и_м_ голосом, как будто он был не только очень
красивый малый, но еще и хороший, _и_с_к_р_е_н_н_и_й_ человек. Меня чуть
не стошнило, когда я услышал, как он разговаривает. Девушка все повторяла:
"Нет, не надо... Пожалуйста, не надо. Не надо..." Но Стрэдлейтер все
уговаривал ее, голос у него был, как у президента Линкольна, ужасно
честный, искренний, и вдруг наступила жуткая тишина. Страшно неловко. Не
знаю, спутался он в тот раз с этой девушкой или нет. Но к тому шло.
Безусловно, шло.
Я лежал и старался не думать и вдруг услышал, что этот дурак
Стрэдлейтер вернулся из умывалки в нашу комнату. Слышно было, как он
убирает свои поганые мыльницы и щетки и открывает окно. Он обожал свежий
воздух. Потом он потушил свет. Он и не взглянул, тут я или нет.
Даже за окном было тоскливо. Ни машин, ничего. Мне стало так одиноко,
так плохо, что я решил разбудить Экли.
- Эй, Экли! - сказал я шепотом, чтобы Стрэдлейтер не услыхал.
Но Экли ничего не слышал.
- Эй, Экли!
Он ничего не слышат. Спал как убитый.
- Эй, Экли!
Тут он наконец услыхал.
