воинов домой обрабатывать землю. - Он презрительно хмыкнул, насколько это
позволительно придворному. - Глупцы, они не понимают, что нравится им их
вождь или нет, но если они не хотят сражаться, то скоро им будет нечего
обрабатывать, да и не для кого - ни земли, ни семей.
- Но Лот заинтересован главным образом в союзе с южными соседями. Его
связи с Регедом крепки? Почему к нему относятся с недоверием? Подозревают,
что он норовит поживиться за чужой счет? Или тут еще что-то другое?
- Этого я не могу тебе сказать, - каменным голосом ответил Лукан.
- А больше у Утера нет никого, кто мог бы командовать на севере?
- Разве что он сам возьмется. А ставить кого-то над Лотом он не
может. Его дочь сговорена за Лота.
Я удивился.
- Его дочь? Стало быть. Лот все же согласился взять Моргаузу?
- Да нет, не Моргаузу. Этим браком Лотиана не соблазнить, хотя она и
выросла красавицей. Лот честолюбив, он не станет волочиться за побочной
дочерью, когда можно получить законную принцессу. Я имел в виду дочь
королевы, Моргиану.
- Моргиану? Да ведь ей едва ли пять лет!
- Тем не менее она сговорена. А слово короля обязывает, сам знаешь.
- Да, кому и знать, как не мне, - сухо отозвался я, и Лукан понял,
что я думаю о своей матери, которая родила меня Амброзию, не связав его
ничем, кроме тайного обещания, и о своем отце, который соблюл это тайное
обещание, как священную клятву.
Впереди показались стены Лондона; бесчисленные возы и тележки катили
по дороге, поспешая на утренний рынок. Речи Лукана дали мне пищу для
размышлений, и я был рад, когда оттянувшийся было эскорт теперь плотно
сомкнулся вокруг нас, и Лукан смолк, предоставив меня моим мыслям.
Я предполагал, что застану Утера в окружении придворных и занятого
хоть какими-то делами; но он лежал у себя в опочивальне и был совершенно
один.
Меня провели к нему по королевским покоям, где лорды, военачальники,
слуги - все собрались в ожидании, храня настороженную тишину, которая была
красноречивей слов. Вельможи тихо и озабоченно переговаривались,
скучившись по двое, по трое; слуги не находили себе места, а в коридорах
толпились просители и торговцы, но вид у них был понурый, изверившийся.
Вслед мне поворачивались головы, побежал шепоток, обгоняя меня, точно
ветер на безлюдной равнине, и один христианский епископ, совсем забывшись,
во всеуслышание произнес: "Слава богу! Теперь наконец чары будут сняты".
Кое-кто из знакомых устремились было мне навстречу с радостными возгласами
и расспросами, но я только улыбнулся, покачал головой и поспешил мимо,
обменявшись с ними кратким словом приветствия. При этом, помня, что где
короли, там козни и предательство, я пристально заглядывал в знакомые
лица: меж этими рыцарями в латах и драгоценных каменьях, быть может, есть
и такие, кто не рад моему возвращению, кто желает падения Утера прежде
совершеннолетия его сына, кто враг Артуру и тем самым также и мне.
Иных там я знал хорошо, но и этим старался повнимательнее заглянуть в
глаза. Валлийские вожди: Инир из Гуэнта, Мадор и Гвилим из моей родной
земли Дифед, из Гвинедда не сам Маэлгон, но один из его сыновей, Кунедда.
Рядом, окруженные земляками, Брихан и Цинфелин из Корнуолла и Нентрес из
Гарлота, которые тогда вместе с Утером проехали мимо меня у Тинтагеля.
Потом люди с севера: Бан из Бенойка, здоровяк и красавец, очень смуглый,
может быть тоже, как мой отец и я, потомок испанца Максима; рядом с Баном
его кузен из Бретани, чье имя я не смог вспомнить; Кадви и Боре, два
мелких царька из Регеда, соседи Эктора; и еще его сосед, Аррак, один из
многочисленных сыновей Кау из Стрэтклайда. Этих я взял на заметку, помня
все, что мне было про них известно. Пока что никаких зловещих признаков,
но надо быть настороже. Самого Регеда я не увидел, и Лота тоже - это
означало, что дела на севере требовали их присутствия еще настоятельнее,
нежели болезнь короля. Но зять Лота, Уриен, худощавый и рыжий мужчина, со
светло-голубыми глазами и скорым румянцем ярости, был здесь, и Тудваль из
Динпелидра, который во всем с ним заодно, - тоже, а также и его побратим
Агвизель, о чьей жизни в холодной башне близ Бремениума ходили кое-какие
странные слухи.
Были там и другие, кого я не знал, этих я обвел взглядом мельком, на
ходу. Их имена можно было узнать потом у Лукана или у Кая Валерия,
сторожившего на пороге королевской опочивальни. Рядом с Валерием стоял
молодой человек, который показался мне знаком: крепкий, загорелый, на вид
лет двадцати. Он мне кого-то напоминал, но я так и не догадался, кто это.
Юноша смотрел на меня в упор с королевского порога, но не приветствовал
меня ни словом, ни жестом. Я спросил шепотом у Лукана:
- Вот тот молодчик у двери, рядом с Валерием. Кто он?
- Кадор Корнуолльский.
Теперь я узнал это лицо, виденное мною в последний раз в полночь над
телом Горлойса в замке Димилок. Оно не изменилось: те же льдистые голубые
глаза, сведенные в одну линию брови. Лицо воина, с годами совершенно
уподобившегося отцу и такого же, как он, грозного.
Наверно, дальше можно было не искать. Изо всех присутствующих у него
было более всего причин меня ненавидеть. И он находился при короле, хотя
Лукан говорил, что ему поручена охрана Ирландского берега. В отсутствие
Регеда и Лота он был здесь ближайшим родичем Утера, не считая, конечно,
меня.
Я прошел в одном ярде от него и нарочно посмотрел ему прямо в глаза,
а он не отвел взгляда, но не поклонился и не приветствовал меня. Голубые
глаза глядели холодно и бесстрастно. Ну что ж, подумал я, здороваясь с
Валерием, посмотрим. Почему он здесь, я без труда узнаю у самого Утера.
Как узнаю и то, много ли может ожидать для себя юный герцог в случае, если
король не поправится.
Лукан прошел вперед оповестить короля о моем прибытии. Теперь он
появился на пороге и знаком пригласил меня войти. Вместе с ним вышел
Гандар. Я хотел было остановиться и перемолвиться словом с королевским
лекарем, но он поспешно покачал головой.
- Нет, нет. Он ждет тебя безотлагательно. Клянусь Змеей, Мерлин, я
рад тебя видеть! Но будь осторожен... Вон он зовет. Потолкуем позже.
- Хорошо. Спасибо.
Из глубины опочивальни опять донесся повелительный призыв. Гандар
шагнул в сторону, пропуская меня, и я на мгновение встретился с его
хмурым, озабоченным взглядом. Слуга затворил двери, и я остался один на
один с королем.
4
Он оказался на ногах и одет: на нем был халат, распахнутый спереди,
снизу рубаха, пояс, шитый драгоценными каменьями, за поясом - длинный
кинжал. Королевский меч Фалар покоился на подставке у стены за кроватью
под золотым драконом. Было еще лето, но ночью поднялся холодный северный
ветер, и я был рад - видно, разнежился в своих странствиях, - что в пустом
очаге пышет теплом медная жаровня и кресла придвинуты к ней.
Он быстро прошел через комнату мне навстречу, и я заметил, что он
хромает. Отвечая на его приветствие, я разглядывал его лицо, ища в нем
признаки болезни и уныния. Он похудел, новые морщины пролегли у губ,
придавая ему вид пятидесятилетнего (а ему было сорок), и под глазами
лежали тени - знак телесного страданья или долгой бессонницы. Однако
двигался он хоть и припадая на одну ногу, но вполне свободно и, как
прежде, порывисто. И речь его прозвучала все так же громко, четко и
распорядительно:
- Вино вон там. Будем наливать себе сами. Я хочу говорить с тобой с
глазу на глаз. Садись.
Я повиновался, налил вина и протянул кубок ему. Он взял, но пить не
стал, а поставил и опустился в кресло против меня, резко, почти сердито
натянув на колени полу халата. Я заметил, что он смотрит в пол, на
жаровню, на вино, куда угодно, только не мне в глаза.
Он продолжал так же отрывисто, не тратя времени на вежливые расспросы
о моем путешествии:
- Тебе, наверное, уже передали, что я был болен?
- Я так понял, что ты и сейчас хвораешь, - ответил я. - Рад видеть
тебя на ногах и полным сил. Лукан рассказал мне о схватке при Вагниациях;
ране твоей уже два месяца, это верно?
- Да. Рана невелика, так, задело копьем. Но она загнила и долго не
заживала.
- А теперь зажила?
- Да.
- И не болит?
- Нет!
Он почти выкрикнул это и откинулся в кресле, выпрямив спину, сжав
пальцами подлокотники и наконец встретившись глазами со мной. Я узнал этот
каменный взгляд его светлых глаз, не выражающий ничего, кроме злобы и
неприязни. Но теперь я прочел в нем, кроме злобы и неприязни, еще досаду
человека, который против воли вынужден обращаться за помощью к тому, чьей
помощи поклялся больше не просить никогда. Я ждал.
- Как поживает мальчик?
Если его вопрос и удивил меня, я не показал вида. Правда, я говорил
Эктору и Хоэлю, чтобы короля не извещали о местопребывании мальчика,
покуда он сам не спросит, однако распорядился время от времени посылать
ему - в туманных выражениях, никому, кроме короля, не понятных, - доклады
о здоровье и успехах его сына. С тех пор, как Артур переселился в Галаву,
эти отчеты шли сначала в Бретань к Хоэлю, а от него - к Утеру;
непосредственная связь между Галавой и королем была исключена. Хоэль писал
мне, что за все эти годы Утер ни разу прямо не справился о сыне. И стало
быть, сейчас не имел представления о том, где он находится.
Я ответил:
- Последнее известие ты должен был получить раньше меня. Разве оно не
прибыло?
- Нет еще. Я сам написал месяц назад Хоэлю, спрашивал, где мальчик.
Он мне не ответил.
- Возможно, он отправил ответ в Тинтагель или Винчестер.
- Может быть. А может быть, он не хочет мне ответить.
Я вздернул брови.
- Отчего же? С самого начала предполагалось, что от тебя это не
секрет. Он разве уже раньше уклонялся от ответов на твои вопросы?
Утер отозвался холодно, пряча смущение:
- Я не спрашивал. Нужды не было.
Это уже было кое-что. Оказывается, королю захотелось узнать, где
Артур, только после неудачных родов королевы. Значит, я был прав, когда
предположил, что, родись у него другие сыновья, он бы с удовольствием
забыл своего бастарда в Бретани. Было в этом и еще кое-что, довольно для
меня неприятное: если королю вдруг понадобился Артур, может, он сейчас еще
скажет, что кончилось мое опекунство, которое так и не успело начаться.
Я решил выждать, а пока продолжить игру.
- В таком случае ответ Хоэля просто еще не дошел, - сказал я. -
Впрочем, теперь это и неважно: я здесь и могу ответить за него.
Он все с тем же каменным выражением лица задал мне вопрос:
- Я слышал, ты все это время провел, путешествуя в чужих краях. Ты
брал его с собой?
- Нет. Я счел, что мне лучше держаться вдали, покуда не придет время,
когда я смогу быть ему полезен. Я убедился, что оставляю его в
безопасности, и покинул Бретань, но постоянно получал известия... - Я
улыбнулся. - О, ничего такого, что могли бы выследить твои соглядатаи...
или чьи бы то ни было. Ты ведь знаешь, у меня другие приемы. Я не хотел
рисковать. И раз ты не имеешь понятия о его местонахождении, значит, можно
быть уверенным, что и никому другому оно не известно.
Он бросил на меня взгляд из-под опускающихся век, и я успел прочесть
в нем подтверждение моим словам: он действительно получал от своих
соглядатаев сведения обо мне и моих переездах, и всюду, где было возможно,
за мной по его приказу следили. Я так и думал. Властители живы доносами. И
недруги Утера тоже, наверное, пытались за мной следить. Может быть,
соглядатаи короля даже как-то обнаружили вражескую слежку. Но когда я
