- Я привык к простому обществу, - безмятежно отозвался я и шагнул
через порог.
В эту пору года на дорогах проезжие редки, и в таверне было не людно.
В низком помещении, освещенном слабым светом единственной сальной свечи и
горящего торфа в очаге, сидело с полдюжины посетителей. При нашем
появлении они оборвали разговор, все повернули головы, с любопытством
разглядывая мою арфу, от одного к другому пробежал шепоток. На женщину с
младенцем никто даже не взглянул. Бранд поспешно провел нас к дальней
двери за очагом. Мы вошли в заднюю комнату, дверь за нами затворилась, и я
увидел Моравик. Уставив руки в бока, она ждала нас.
Как бывает всегда, если не видел человека с детства, она стала словно
бы меньше ростом. Я расстался с ней двенадцатилетним мальчиком, хотя и
довольно рослым для своих лет. Но она тогда была много крупнее меня,
грузная женщина, обладавшая властным голосом и правом непререкаемых
суждений, каким была облечена со времен моего раннего детства. Теперь же
она едва доставала мне головой до плеча, однако голос и стать сохранила и
непререкаемость суждений, как мне вскоре пришлось убедиться, - тоже. Хоть
я и вырос любимым сыном верховного короля Британии, для нее я навсегда
остался маленьким шалуном, за которым нужен глаз да глаз.
Ее первые слова прозвучали забавной укоризной:
- Ишь как поздно приехал, чуть было уж ворота не заперли! Того гляди,
остались бы ночевать в лесу, утром бы костей не собрали, там и волки
рыщут, да и похуже кто. И промокли небось - святые милостивцы и звезды
небесные, спасите нас, ты погляди, какой на тебе плащ! Снимай немедленно и
подойди к огню. Скоро ужин будет готов, по твоему вкусу стряпается. Я все
помню, что тебе нравилось, маленький Мерлин. Вот уж не думала увидеть тебя
еще хоть раз у себя за столом после того ночного пожара; тогда утром
хватились - тебя нигде нет, одни только косточки обгорелые нашли на
пожарище. - Тут она вдруг бросилась ко мне и крепко обняла меня. По щекам
у нее текли слезы. - Ах, маленький Мерлин, как я рада тебя видеть!
- А я тебя, Моравик. - Я обнял ее. - Клянусь, ты, видно, с каждым
годом молодела с тех пор, как оставила Маридунум. И вот теперь я опять в
долгу перед тобою, перед тобою и твоим добрым муженьком. Я этого никогда
не забуду. И король тоже. Познакомься: вот это - Ральф, мой товарищ, а
это, - я вытолкнул молоденькую кормилицу вперед, - это Бранвена с
младенцем.
- Ах, ну конечно! Младенчик! Спаси нас всех богиня. От радости, что
вижу тебя, Мерлин, я совсем о нем позабыла! Подойди ближе к огню, милая,
не стой там на сквозняке. Ближе, ближе, где свет, дай-ка я взгляну на
него... Ах ты агнец мой, ах ты душенька!..
Бранд с улыбкой тронул меня за рукав.
- Ну, теперь, раз уж она его увидала, сударь, то забудет обо всем на
свете. Хорошо еще, что успела поставить для вас ужин на плиту. Садитесь
вот здесь, я сам буду вам прислуживать.
Моравик приготовила жирную баранью похлебку, горячую и сытную.
Баранина солончаковых пустошей Бретани не хуже, чем наша уэльская. В
похлебке плавали клецки, и прямо с пылу на стол Бранд вывалил свежий,
ароматный хлеб. Еще он принес кувшин красного вина, много лучше того, что
делают у нас на родине. Бранд прислуживал за столом, а Моравик тем
временем хлопотала вокруг Бранвены и младенца, который издавал
оглушительные вопли, пока его не поднесли к груди кормилицы. Огонь в очаге
пылал и потрескивал, было тепло, пахло ароматной пищей и добрым вином,
отсветы пламени играли на щеке Бранвены и на головке младенца. Я
почувствовал, что на меня кто-то смотрит, и, обернувшись, встретился
глазами с Ральфом. Он раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, но в это
время в соседнем помещении послышался шум, и хозяин, извинившись, поставил
кувшин на стол и поспешил вон. Дверь за собой он закрыл неплотно, и мне
слышны были громкие голоса - какой-то разговор или спор. Бранд отвечал
тихо, но шум не унимался.
Наконец он вернулся ко мне, плотно затворив за собой дверь, и с
озабоченным видом сказал:
- Господин, они видели, как ты входил и с собой у тебя была арфа. Ну
и понятное дело, они требуют песню. Я пытался уверить их, что ты устал,
что ты с дороги, но они не слушают. Говорят, что купят тебе на круг ужин,
если песня придется им по вкусу.
- Ну что ж, - сказал я. - Пусть покупают.
У Бранда отвисла челюсть.
- Как? Ты? И будешь петь перед ними?
- Разве у вас в Бретани ничего не знают? Я ведь и в самом деле певец.
И мне не впервой зарабатывать пением себе ужин.
Моравик, сидевшая с Бранвеной у очага, удивленно подняла голову.
- Это что-то новое! Про снадобья и всякие зелья я знала, ты перенял
это искусство у отшельника, что жил за мельницей. И про чары тоже... - Она
осенила себя крестом. - Но музыка? Кто тебя научил?
- Ноты преподала мне королева Ольвена, - ответил я и пояснил для
Бранда: - Это жена моего деда, урожденная валлийка, она пела, как
жаворонок. Позже, в Бретани, когда я жил здесь с Амброзием, у меня был
учитель. Вы, может быть, даже знаете его: слепой старец, он путешествовал
по всему свету и всюду пел свои песни.
Бранд кивнул, верно понял, о ком я говорю, а Моравик только поглядела
с сомнением, поцокала языком и покачала головой. Должно быть, тот, кто рос
у тебя на руках с младенчества и до отроческих лет, а потом потерялся из
виду, навсегда останется в твоих глазах несмышленышем. Я засмеялся.
- Да вот недавно еще, на пути сюда, я играл перед королем Хоэлем в
Керреке. Его, правда, трудно счесть знатоком, но и Ральф тоже меня слышал.
Спросите у него, если не верите, что я способен заработать себе на ужин.
Бранд покачал головой.
- Но петь перед эдакой публикой?
- Почему же нет? Бродячий менестрель поет тем, кто ему за это платит.
А я, покуда нахожусь в Малой Британии, всего лишь менестрель, не больше. -
Я поднялся с кресла. - Ральф, подай мою арфу. Допей вино сам и ложись
спать. Меня не жди.
И я вышел в общую залу. Народу здесь поприбавилось, в теплом
полусвете набралось теперь, наверное, человек двадцать. При моем появлении
раздались возгласы: "Певец! Певец! Песню нам! Спой песню!"
- В таком случае подвиньтесь, добрые люди, - сказал я.
Мне освободили скамью у очага, кто-то протянул кубок с вином. Я сел и
стал настраивать струны. Все молчали и смотрели на меня.
Это были простые люди, а простые люди любят слушать про чудеса. Я
спросил, какую песню им спеть, они стали называть кто одну, кто другую -
разные легенды о богах, битвах и волшебстве, покуда наконец я сам не
остановил свой выбор - помня о младенце, спящем в соседней комнате, - на
истории "Сон Максена". Это настоящая волшебная сказка, не хуже прочих,
хотя герой ее - римский полководец Магнус Максимус, реальное лицо. Кельты
зовут его Максен Вледиг, и легенда о сне Максена родилась в певучих
долинах Уэльса, где каждый считает принца Максена своим родичем; рассказы
о нем передавались из уст в уста, так что в конце концов, явись даже сам
Максим, чтобы поведать, как все было в действительности, ему все равно бы
никто не поверил. "Сон Максена" - длинная песня, каждый певец исполняет ее
на свой лад. Вот как спел ее в тот вечер я:
"Максен, римский император, отправился на охоту, но, утомленный
дневным зноем, прилег поспать на берегу большой реки, что катит свои воды
к Риму, и привиделся ему сон.
Снилось ему, что пробирается он вверх по реке к ее истокам, и вот
перед ним - высочайшая гора мира, а из нее истекает другая полноводная
река, и по ней поплыл он через широкие поля и густые леса, покуда не
достиг устья, а там на берегу тихой гавани стоит город со стенами и
башнями. Посреди гавани - корабль златой и серебряный, на палубе не видно
матросов, но паруса подняты и трепещут, надутые ветром с востока. Перешел
он на корабль по сходням из белой китовой кости, ступил на палубу, и
корабль отплыл.
Дважды вставало и садилось солнце, и вот завидел он перед собой
прекраснейший в свете остров и, оставив корабль, прошел весь остров от
моря до моря. Выйдя на западный берег, увидел он через узкий пролив другой
остров. А подле себя на берегу - прекрасный замок с распахнутыми воротами.
Вошел Максен в замок, видит - просторная зала с золотыми колоннами, стены
переливаются златом-серебром и драгоценными каменьями. В углу сидят два
юноши, играют в шахматы на серебряной доске, а рядом старец в кресле из
слоновой кости, он режет для них фигурки из горного хрусталя. Но не этим
блеском пленен взор Максена, ослепительнее злата-серебра и драгоценных
каменьев, прекраснее слоновой кости была красавица, что сидела недвижно в
златом кресле, величавая, как королева. С первого взгляда император
полюбил ее всей душой, поднял он ее с кресла, поцеловал и просил быть его
женой. Но в самый этот миг поцелуя пробудился Максен ото сна, и оказалось,
что лежит он в долине близ Рима, а вокруг стоят его товарищи.
Вскочил Максен на ноги и поведал товарищам свой сон. Разослал и
гонцов во все концы света отыскать остров, что прошел он из конца в конец,
и замок с красавицей девицей. Много месяцев спустя, долго проплавав по
морю, один человек нашел этот остров и вернулся поведать об этом своему
господину. Тот остров, прекраснейший в мире, был Британия, а замок на
западном берегу - Каэр Сэйнт, близ Сегонтиума, остров же через пролив был
Мона, остров друидов. Максен отправился в Британию, и там оказалось все в
точности так, как ему приснилось, и он попросил себе в жены ту красавицу у
отца ее и братьев, и стала она его императрицей. Имя ее было Елена, и она
родила ему двух сыновей и дочь, а он в ее честь возвел три замка: в
Сегонтиуме, Каэрлеоне и Маридунуме, который назывался Каэр Мирддин в честь
божества возвышенных мест.
Но тем временем, пока Максен жил в Британии, позабыв о Риме, там
возвели в императоры другого, и тот поднял свой штандарт на стенах
римских, а Максена объявил низвергнутым. Тогда Максен собрал войско и с
Еленой и ее братьями двинулся на Рим. Он завоевал Рим и навсегда остался
там, и Британия его больше не видела. Но два брата Елены увели британское
войско обратно на родину, и семя Максена Вледига по сей день царствует в
Британии".
Когда я кончил и последняя струна смолкла в дымной тишине, что тут
поднялось! Слушатели мои кричали восторженно и колотили кружками по
столам, требуя грубыми голосами еще песен и еще вина. Мне снова поднесли
кубок, и, пока я пил и отдыхал перед новой песней, в таверне опять
завязались разговоры, но говорили вполголоса, дабы не спугнуть мысли
певца.
И хорошо, что эти мысли были от них сокрыты. Я думал о том, как бы
поступили эти люди, узнай они, что последний, самый юный, отпрыск
Максимова древа лежит сейчас и спит тут же, за стеной. Ибо эта часть
легенды была, во всяком случае, достоверна: род моего отца действительно
произошел от брака императора Максима с валлийской царевной Еленой.
Остальное же, подобно всем легендам, было своего рода мечтательным
искажением - словно художник, восстанавливая древнюю разбитую мозаику,
сложил свою собственную, новую и красочную, картину, а в ней здесь и там
оказались использованы старые, настоящие куски правды.
А правда была такова. Максим, по рождению испанец, командовал
несколькими римскими легионами в Британии в те времена, когда саксы и
пикты постоянно совершали набеги на побережье и римская провинция Британия
была, казалось, накануне падения. Но римские полководцы восстановили вал
Адриана и охраняли его, а сам Максим перестроил древнюю крепость в
