безопасности. Прошу тебя об этом не как человека и даже не как принца, а
обращаюсь к твоему могуществу. Он будет жить?
Так, значит, Игрейна ни с кем не поделилась, даже с Марсией. И Марсия
теперь говорила со мной наугад. А ведь в предстоящее время обе женщины
будут особенно нуждаться в участии друг друга. Было бы жестоко оставлять
королеву в одиночестве с ее знанием и надеждами. Неверно, что женщины не
умеют хранить тайны. Если они любят, то будут молчать до могилы и за
могилой, даже вопреки здравому смыслу. В этом их слабость и их великая
сила.
Я посмотрел Марсии прямо в глаза.
- Он будет королем, - сказал я. - Королева это знает. Но ради
безопасности ребенка никому не проговорись об этом.
Она не ответила, только опять склонила голову. Бранвена с Ульфином
подошли к нам. Марсия отодвинула край одеяльца и открыла личико младенца.
Мальчик спал. Выпуклые веки лежали опущенные, точно бледно-розовые
раковины. На головке чернел густой пушок. Марсия вытянула шею и осторожно
поцеловала его в темечко. Он не проснулся. Она снова натянула край
одеяльца и умело и бережно уложила ребенка мне на руки.
- Вот так. Головку придерживай. Будете спускаться по уступам, смотри
поосторожнее.
- Я буду осторожен.
Она открыла было рот, чтобы добавить еще что-то, но только покачала
головой, и я увидел, как слеза соскользнула с ее щеки на одеяльце
младенца. Потом Марсия решительно повернулась и ушла вверх по лестнице.
Я спустился в бухту. Впереди, держа наготове обнаженный меч, шел
Валерий, а сзади, поддерживаемая Ульфином, спускалась Бранвена. Лишь
только мы сошли вниз и галька заскрежетала у нас под ногами, от черноты
под скалой отделилась тень Ральфа, мы услышали его торопливое, радостное
приветствие и перестук копыт по галечнику.
Для кормилицы Ральф привел мула с крепкой спиной и крепкими ногами.
Ее усадили в седло, я передал ей младенца, и она прижала его к себе, укрыв
своим плащом. Ральф вспрыгнул на коня и взял за повод ее мула. Я должен
был вести в поводу второго мула, с поклажей. На этот раз я задумал
путешествовать как бродячий певец - арфисту, в отличие от лекаря, открыт
доступ ко двору короля, - и к седлу второго мула была приторочена моя
арфа. Ульфин передал мне повод и придержал моего мерина. Лошади были
свежи, им не терпелось пуститься в путь, согреться на бегу. Я произнес
слова благодарности и прощания, и они с Валерием стали карабкаться обратно
вверх по уступам. Они должны были наглухо заложить за собой потайную
дверцу.
Я повернул коня навстречу ветру. Ральф и женщина уже выехали на
высокий берег. Я увидел в вышине надо мною их смутные силуэты и бледный
овал обернутого ко мне лица Ральфа. Он, указывая, вытянул руку и крикнул:
- Гляди!
Я обернулся.
Туман редел, обнажая мерцающее звездами небо. Сзади нас, в вышине над
замком, проступил смутный лик луны. Тучи, точно паруса, раздутые попутным
западным ветром, мчались в сторону Бретани, вот уже последняя сбежала с
небес, и на востоке, в сиянии малых сестер своих, ровным светом
разгорелась большая звезда - она зажглась в ночь смерти Амброзия и теперь
возвещала рождение Зимнего короля.
Мы пришпорили коней и поспешили к судну.
12
Дул ровный попутный ветер, и на пятый день на восходе солнца мы
завидели берега Бретани. Море здесь никогда не бывает спокойно. Крутые
прибрежные скалы грозно чернели, загораживая зарю, а внизу их терзали
белые клыки морского прибоя; но лишь только мы обогнули мыс Винданис, и
волны сразу опали, притихли, я даже смог выйти на палубу и наблюдать, как
мы причаливали к пристани южнее Керрека, которую в свое время выстроили
мой отец и король Будек, когда готовили здесь армию вторжения.
Утро было тихое, в воздухе легкий морозец, поля одеты перламутровым
инеем. Прибрежные земли здесь равнинные, луга и вересковые пустоши тянутся
на многие мили, и морской ветер свободно гуляет над ними, просаливая травы
и корежа одинокие сосны да колючий терновник. Глубокими извилистыми
рытвинами сбегают к морю узкие, ручьи, а в часы отлива на прибрежных
отмелях полно всякой живности и крикливые морские птицы бродят между
камней, привлеченные легкой добычей. Суровый край, но изобильный, здесь в
свое время нашли приют не только Амброзии и Утер, когда Вортигерн убил их
брата-короля, но и многие сотни других беглецов, спасавшихся от Вортигерна
и грозной саксонской опасности. Здесь и тогда уже они застали поселения
кельтов, выходцев из Британии. На сто лет раньше, когда император Максим
пошел в поход на Рим, те из британских воинов, кто уцелел после разгрома
его армии, добрели, отступая, до этой гостеприимной земли. Кое-кто потом
уплыл на родину, но большинство остались, обзавелись семьями и осели в
здешних краях; мой родич король Хоэль принадлежал к одной из таких семей.
Здесь было так много поселенцев-британцев, что весь полуостров стали тоже
называть Британией, только Малой - в отличие от их родной Великой
Британии. В языке, на котором здесь говорят, до сих пор можно узнать
наречия родины, и люди поклоняются тем же богам, но память о более древних
местных божествах еще сохраняется в этом краю, и все здесь немного не так
и не то. Я видел, как Бранвена посматривала с палубы корабля, в изумлении
широко открыв глаза и рот, и даже Ральф, уже раньше побывавший здесь как
мой посланец, взирал не без видимого трепета на ряды стоячих камней,
открывшиеся нам у пристани за домами и грудами мешков и бочек.
Такие камни, ряд за рядом, стоят вдоль и поперек всей Малой Британии,
точно шеренги старых сивогривых воинов или рати мертвецов. И стояли, люди
говорят, всегда, с незапамятных времен. Никто не знает, зачем и как они
были установлены. Но мне хорошо известно, что их воздвигли не боги и не
исполины и даже не колдуны, а простые смертные умельцы, и секреты их
ремесла дошли до нас в песнях. Мальчиком, живучи в Бретани, я обучился
этому ремеслу. Люди считают его магией. Не знаю, может быть, они и правы.
Одно могу сказать наверняка: хоть камни эти воздвигнуты людьми, давно уже
обратившимися в прах у их подножий, но боги, которым они служили,
по-прежнему живут здесь. Когда я ходил по ночам между этих камней, я
чувствовал спиной чьи-то взгляды.
Но сейчас солнце стояло высоко и золотило гранитные грани, отбрасывая
на заиндевелую землю косые синие тени. У пристани было уже людно: наготове
стояли телеги, рабочие сновали взад-вперед, пришвартовывая и разгружая
наше судно. Мы были единственные пассажиры, но никто не взглянул дважды в
сторону скромных, приличных путешественников: певца с арфой среди поклажи,
его жены с ребенком и слуги. Ральф взял младенца из рук Бранвены и,
поддерживая ее свободной рукой, осторожно повел по сходням. Она была
бледна и молчалива и тяжело опиралась на руку Ральфа. И, видя, как он
заботливо склоняется к ней, я вдруг заметил, что он успел вырасти из
мальчика в мужчину. Ему пошел семнадцатый год, и, хотя Бранвена была,
должно быть, годом старше, Ральф, пожалуй, больше моего походил на ее
мужа. Он был оживлен, весел и наряден в своей новой одежде, точно весенний
петушок. И он, думал я, все еще ощущая, как пристань, не лучше палубы,
кренится и уходит у меня из-под ног, единственный из нас хорошо перенес
это плаванье.
На берегу нас уже ждали. Не конный эскорт, как непременно хотелось
королю Хоэлю, а заказанная Ральфом для Бранвены с младенцем простая
запряженная мулом повозка, при ней возница и еще один человек, державший
под уздцы двух лошадей. Этот второй шагнул мне навстречу и произнес
приветствие. Держался он по-военному, но военного облачения на нем не
было, и посторонний взгляд не определил бы, что это слуга короля. Ему, как
видно, тоже ничего не было про нас известно, кроме того, что он должен нас
встретить, отвезти в город и устроить там впредь до того дня, когда король
призовет нас к себе.
И потому приветствие его было учтивым, но без особых почестей.
- Добро пожаловать, господин. Король шлет тебе свой привет. Я должен
сопровождать вас в город. Надеюсь, плаванье ваше было удачным?
- Корабельщики говорят, что да, но мне и этой даме что-то не верится,
- ответил я.
Он усмехнулся.
- Да, вид у нее зеленоватый. Сочувствую ей. Я и сам не ахти какой
мореход. А ты, господин? Сможешь ли верхом доехать до города? Здесь
немногим более мили.
- Попробую, - сказал я.
Пока мы обменивались любезностями, Ральф усадил Бранвену в повозку и
задернул шторы от утреннего холода. Во время этих передвижений младенец
проснулся и заплакал. Отличные легкие были у маленького Артура. Я,
вероятно, поморщился, потому что мой новый знакомец поглядел на меня с
явной насмешкой. Я сдержанно спросил:
- Ты женат?
- А как же.
- Раньше я все пытался себе представить, что это за радости такие,
которых я лишен в жизни. А теперь, кажется, понимаю.
Он посмеялся.
- Всегда можно уехать куда подальше. Ради одного этого стоит быть
солдатом. Взбирайся в седло, господин.
И мы поскакали с ним бок о бок в город. Керрек - это довольно
большое, наполовину военное поселение, окруженное стеной и рвом и
расположенное вокруг срединного холма, на котором стоит королевская
крепость. У подножия холма, откуда дорога начинала подъем к крепостным
воротам, стоял дом, где жил в годы изгнания мой отец, вместе с королем
Будеком собиравший и обучавший здесь войско, чтобы высадиться в Британии и
отвоевать ее для себя, ее законного короля.
И вот теперь вместе со мной в Керрек прибыл, быть может, новый и
славнейший ее король, чей пронзительный младенческий вопль несся из
закрытой повозки, когда мы по деревянному мосту через ров въезжали под
своды городских ворот.
Мой спутник ехал рядом со мною и молчал, сзади Ральф с возницей
беззаботно болтали, и их голоса вместе с цокотом копыт по булыжной
мостовой и побрякиваньем сбруи далеко разносились в сонном утреннем
безмолвии. Город еще только просыпался. Перекликались петухи во дворах и
на навозных кучах. Отпирались двери домов, и женщины в платках сновали с
охапками и ведрами топлива, спеша начать новый трудовой день.
Глядя вокруг, я поневоле радовался молчаливости моего спутника. За
пять лет, что я здесь не был, Керрек изменился до неузнаваемости. Оно и
понятно: нельзя, должно быть, вывести из города стоявшую в нем армию,
которая здесь же формировалась и несколько лет обучалась, и чтобы на ее
месте не осталась гулкая пустота. Войско, правда, располагалось тогда
снаружи, за городскими стенами; шатры давно сняли; где был лагерь, теперь
все поросло травой. Но и сам город, хотя солдаты короля Будека из него и
не ушли, непоправимо утратил свой деловитый, целеустремленный характер,
отличавший его во времена моего отца. На улице Саперов, где я проходил
обучение под началом Треморинуса, осталось несколько мастерских, из
открытых дверей уже доносился с утра пораньше лязг железа, но былая бодрая
деловитость ушла вместе с многолюдьем и говором толпы, уступив место
какому-то пустынному унынию. Я был рад, что наш путь не лежал мимо бывшего
дома моего отца.
Мы должны были остановиться у одной супружеской четы. Там нас радушно
встретили, Бранвену с мальчиком сразу же увели куда-то в женские владения,
а меня проводили в уютную комнату, где горел огонь и стоял накрытый к
завтраку стол. Слуга внес мою поклажу и хотел было остаться, чтобы
прислуживать мне за трапезой, но Ральф его отослал и сам встал у меня за
спиной. Я велел ему сесть и позавтракать вместе со мной, и он принялся
